Бетонная агония - Дмитрий Новак
А я, как дурак, всё прижимаю его к груди и роняю на него искры горя.
И стараюсь не заорать.
Ничто не могло это исправить, мне было известно об этом, как никому другому. Но, тем не менее, я снял с себя сумку и положил с ним рядом. Глупо, бессмысленно, но, по сути, снйчас вместе с тем, что было для него приготовлено, ему досталась вся моя жизнь. Да, она могла уместиться в одной сумке, но разве этого мало?
Меня автоматом подняло наверх, рука схватилась за грызущие рёбра. Это было самое отвратительное чувство, всего долю секунды, как я, такой высокий, стоял над этим маленьким существом. Но потом мой взгляд обратился наверх, на закрывающееся окно. И всё ушло, провалилось в черноту, утонуло в мраке воспоминаний.
Зубы сами оскалились в отвратительной красной улыбке.
Знаете, бывают такие моменты, которые заканчивают всю цивилизованность внутри одним махом? Так вот он произошёл у меня уже давным-давно. А теперь вернулся и его радостно встретил мой голод.
Тяжёлые шаги на лестничной клетке возвещали о мести. В голове намертво застыла и не желала никуда уходить одна и так же фраза, повторяющаяся раз за радом.
– С будущего ободрали кожу…
Я не знаю, повторял ли я её вслух, или нет, но то, как при этом мертвел мой рассудок, помню точно. Тьма, свет, всё потеряло значение, оставались только голые инстинкты. Всё, что я старался оставить в прошлом, вернулось и теперь обгладывало мясо времени.
Растягивало момент.
Дверь его квартиры протестующе хрустнула под моей ногой. Затем ещё один удар, и ещё, и ещё. Рёбра отзывались на каждое движение, вокруг меня горел целый костёр из боли, но мне было наплевать. Послышался глухой металлический скрежет, дверь открылась.
Я вошёл внутрь и пошёл по коридору. План квартиры был мне знаком, она была почти как моя, так что я знал, куда идти и что делать.
Он был в ванной, мыл руки. Я увидел его толстый зад, обтянутый китайским халатом, а уж только потом этот мятый лысый череп, сверкающий под идеальной белой лампой.
Рукой схватил его за плечо. Это лицо, да, его было трудно не узнать, цинково-бледное, обвисшее, поросшее бородавками. Единственное, что в нём оставалось всегда безошибочно идеальным – это глаза. В них не было никогда и ничего, кроме праведного благочестия и абсолютной уверенности в своих намерениях. Даже сейчас, когда он стоял передо мной, они не изменились.
Жирные мокрые руки потянулись ко мне, широкий висящий нос что-то шмыгнул, прежде чем открылась пасть, полная золотых зубов. Именно туда я и ударил. Видимо, немного не рассчитал, потому что из его носа хлынула кровь, а сам он отправился в ванну и остался лежать там брюхом кверху. Про себя лишь я отметил, как смешно слетели с него тапки.
Я стоял над ним и думал о том, какого чёрта столько протянул. Ведь знал же, что рано или поздно этим всё закончится, что меня занесёт сюда, и что он будет тяжело дышать сломанным носом без сознания. А тот мальчик будет жаться ко мне, стараясь остановить, спасти.
Меня спасти…
Но сейчас…сейчас мальчик был…он был мё…сейчас я схватил с полки широкое полотенце и перехватил им талию, чтобы не задохнуться. Затем вытащил эту тварь из ванной и поволок за собой. Вытянул на середину комнаты и отправился лазить по шкафам, искал верёвку.
Пока открывал створки и выбрасывал наружу тряпки, наткнулся на форму. Чистая, выглаженная, слегка присыпанная наградами. Что ж, это меня не удивило – таких героев тут было как грязи. До предела тупых и безразличных, как устав.
А вот и белый моток, пластиковая, надёжная, совсем не такая, как та, что лежала сейчас на асфальте.
Жалкое зрелище: Жаба висит на стуле посреди комнаты, обмотанный пластиковой верёвкой. По матерчатому скотчу вниз стекает кровь и кажется, от полковника сейчас резко пахнет чем-то знакомым, мокрым.
А напротив я, сижу, жду, никуда не тороплюсь.
Наконец он очухался, встрепенулся, попытался вырваться, теперь орёт залепленным ртом. Ничего у тебя не выйдет.
Я посмотрел в его глаза, всё такие же правильные. Ни сожалений, ни капли вины, только животный страх, мне этого хватит.
Рука скользнула под куртку, туда, где в грубой коже покоился нож. С тяжёлым скрипом всё моё прошлое вырвалось наружу. В голове начали свистопляску старые деньки, когда человеческая жизнь не стоила ничерта. Когда смерть ходила за тобой по пятам и заглядывала через плечо, наблюдая за работой мастера.
Как-то странно спокойно, как ностальгия, эти дни отразились в холодном лезвии. По комнате разнёсся запах пороха.
Я заметил, как мой голос с подрагивающего от злости и боли заменяется на маниакальный шёпот.
– Не буду тебя обманывать. Ночь БУДЕТ ДОЛГОЙ.
Сказки на ночь
Из тысячи огней
Во тьме, что всех сильней,
Рождается один,
Что порождает день.
Но мне не нужен свет,
Когда он всем нужней.
Недолго до полудня,
А я всего лишь тень…
Чайник прикрыл огонь. Из-под крохотного кусочка пламени выбили спичку.
Отец сел за стол и положил голову на руки, его взгляд устало скользил по полированным доскам. Часы над головой шаг за шагом приближались к следующему дню, умирающий на подоконнике фикус смотрел на человека с сочувствием.
Его чёрные волосы потихоньку выгорали под светом абажура, сухие пальцы старались вспомнить времена, когда ещё могли двигаться. Он всё ждал, когда раздастся спасительный гудок, и пар сможет хоть немного согреть окоченевшие руки. Замёрзшая душа медленно оттаивала беззвучной влагой на ледяных глазах.
В соседней комнате лежит сын. Очень вдумчивый и симпатичный мальчуган с пронзительным взглядом. Он и теперь выглядит задумчиво, даже когда худая грудь ходит ходуном от приступов кашля. Уже который день его мучает жар, впалые щёки сжимает бледность, а сиплое дыхание покусывает слух.
Раздался тихий свист, струйка пара бурно, как жизнь, устремилась под тёмный потолок. Когда отец поднялся на ноги, с его плеч спорхнуло в воздух несколько пылинок. Дотянувшись до полки, он взял две кружки. Одна – его, железная, голая, как небо, вторая – мальчика, с маленьким дракончиком. Обе холодом опалили руки.
Когда внутри кружек заклокотал поток, и горячее железо коснулось шершавой кожи, на лице отца впервые за сегодняшний день вытаяла улыбка. Он взялся за горячие кружки и аккуратно понёс чай в соседнюю комнату. Им с мальчиком нужна была каждая капля тепла. Огибая стенку, отец немного притормозил.
Дверь была открыта, в комнате кисло пахло ночным бредом.
– Тебе не больно? – спросил сын, смотря на то, как на руках отца от жара розовеет кожа.
Взгляд мальчика коснулся белого
