Бетонная агония - Дмитрий Новак
– Глупый! – закричала она, – Глупый!
Парень поднял голову, она плакала. Крупные слёзы катились по её раскрасневшемуся от холода и стыда лицу. Веки были плотно сжаты, словно старались не выпускать всех её чувств, но не могли справиться.
– Скажи уже, – шептала она, – я знаю, что ты сможешь. Ты сможешь нас спасти, вытащить отсюда. Потому что ты…
И она его поцеловала. Жадно прильнула губами к его щеке, а затем выжгла слова на обветренной коже. Её солёные слёзы водопадами скользили вниз по лицу Мальца. Холодный нос, словно замёрзший зверёк прятался в его чёрных волосах. Тёплое, слегка влажное дыхание мягким облаком стелилось по онемевшему лицу.
А затем она развернулась и бегом бросилась к тому подъезду, над которым качался фонарь, на ходу вытирая слёзы. Парень стоял и провожал её взглядом. Он изо всех сил пытался утихомирить те вспышки взорвавшихся звёзд, что сейчас заменяли ему эмоции. Как же…как же это было….
…прекрасно…
Прошло немало времени, прежде, чем он поднял руку и осторожно прикоснуться к щеке. Она была ещё влажной. Он так не хотел спугнуть это чувство, эту удивительную волну тепла и покоя, но внезапно понял, что оно останется с ним навсегда.
Он улыбнулся, молча, слова были ни к чему.
Через какое-то время он всё же смог сделать шаг и направиться домой. Подошёл к стене, закрыл глаза, провёл по ней рукой. Ему представилось, как он так же проводит взглядом по его крупному аккуратному почерку под мутным стеклом, как ощущает вкус каждой буквы под пальцами.
Ладонь Мальца скользнула внутрь трещины между кладкой, нащупала верёвку.
Он поставил ногу на стену, упёрся мышцами и начал подниматься, быстро и спокойно. Сейчас он представлял себе летние вечера на берегу реки, пробежки по паркам, лесам и дворам, охоту за сокровищами. Перехватывая ладонями узлы, крутил в голове тягучие в тёплом мареве дни и быстро несущиеся перед ним календарные листки. И её локоны, её руки…
Свободу.
Мальчик карабкался наверх по стене и думал о том, что теперь всё это имеет смысл. Что перед ним открылась новая Вселенная, возможно, самая главная в его жизни…
Он не заметил, как она схлопнулась. Не заметил, как открылось окно, как в тусклом свете сверкнуло лезвие ножа.
А когда всё понял и поднял голову, то увидел перед собой лишь два серых глаза на бледном измятом шар лица. Они были большие, правильные и очень пустые.
Затем парень услышал сухой треск волокон. Его сердце сжалось, через горло прошёл свист, Малец оцарапал руками воздух, попытался удержаться, но…
Дальше его жизнь уместилась в одной секунде.
В одной секунде невесомости.
А затем мир полетел куда-то вверх…
Потом была только бездна.
Боль.
Горечь.
И Пустота…
Вечер опять выдался мерзотным, и я опять возвращаюсь домой поздно, чего очень не люблю. Снова от моих тяжёлых шагов разбегаются коты, но хотя бы на этот раз ни одна тварь не суётся ко мне со своими разговорами. Чудовищная сонливость тянет мои плечи к земле и занудно смыкает веки, даже не помню, когда я последний раз толком спал.
Ветер всё так же жжёт руки, но сердце сейчас согревают болтающиеся в сумке горячими бутерброды. Отчего-то на душе при этом у меня спокойно и тепло, правда, не слишком легко…
Честно сказать, мне жалко того парнишку, что обитает в квартирке ниже. Я частенько его встречаю, когда ухожу в город, и каждый раз о не может вымолвить при мне ни слова, он вообще довольно неразговорчивый. А ещё тощий и какой-то весь несуразный, как воронёнок, но что-то в нём есть такое, огонёк что ли, какое-то любопытство ко всему живому, которое я запрятал далеко в карман и вытаскивать пока не собираюсь.
Какой же он тощий, этот малец, мне даже приходится отдавать ему часть своего обеда, хоть его и для меня-то особо не хватает. Всё никак не могу разобраться с его жирным папашей, ибо при парне этого делать не стоит, а вот подловить бы эту скотину где-нибудь, к примеру, по пути на работу….
А пока я тащусь сквозь влажный и душный вечер, который смотрит на мир сверху своими звёздами. Сам мир при этом отвечает ему сторицей сотней таких же любопытных взглядов. И, как всегда, я болтаюсь при этом где-то посередине, давя в себе тихое бешенство.
Но при этом не один: всегда остро чувствую на себе чужие взгляды, и этот тоже не ускользнул от меня. А, старый бродяга, кот с вечно взлохмаченной шерстью, скрывающей десятки шрамов. Мы нравились друг-друг, он меня совершенно не опасался, хоть никто и не понимал, почему. Видимо, мы были с ним похожи.
А, может, ему просто нравились мои руки и то, как от меня пахнет едой. Я присел на корточки, сумка с бутербродами при этом почти коснулась земли. А кот спокойно подошёл ко мне и принюхался.
– Не для тебя пока, – отвечаю я буднично.
Кот недовольно оторвал взгляд от сумки, но никуда не ушёл.
Немного подумав, я всё же открыл замок. Моя рука тут же получила волну тепла и покрылась острыми мурашками от холодной ночи.
– Но только немного, ладно?
Кот не ответил, только медленно моргнул. Я уже занёс другую руку, чтобы его погладить, как вдруг…
Он отвёл взгляд, посмотрел куда-то мне за спину и насторожился. Я тоже что-то почувствовал, сработали старые инстинкты. Мы оба уставились в одном и том же направлении.
Маленькая фигурка на стене. Мальца я узнал сразу, он часто так возвращался домой, избегая этого подонка, Жабы. Это было ненормально, но почти превратилось в обыденность.
Однако что-то было не так, сегодня всё казалось совершенно другим.
А потом…Чёрт!
Ноги бросили меня вперёд быстрее, чем мозг отдал приказ. Помню, как маленькие камешки процарапали колени, помню, как я вскочил и бросился вперёд. А потом – длинный прыжок.
Я не успел, приземлился на холодный асфальт и услышал лишь мерзкий хруст костей. Бока взвыли от боли, но я этого почти не заметил. Потому что он, родной, был у меня на руках. Его крохотное тельце обмякло, с бледных губ стекала струйка крови.
А в его глазах застыл ужас. Не страх смерти, этот я видел тысячу раз, сейчас это было как будто бы он оставил в этом мире что-то прекрасное и осознал, что больше никогда его не увидит.
Я сжимал его всё крепче, до меня вдруг дошло, что я ничего о нём не знаю, мне нечего сказать ему сейчас.
