Марек Краевский - Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау
— Ему все равно, где ты будешь заниматься этим. Главное, чтобы с Маасом.
— У меня тоже вопрос, — прохрипела рыжеволосая ангелица. (Почему у всех у них такие грубые голоса? Впрочем, неважно. Все равно они честней Эрны Штанге с ее мелодичным, тихим попискиванием.) — Где мне взять гимназическую форму?
— Надень обычное платье. Сейчас лето, и не во всех гимназиях требуют, чтобы учащиеся и на каникулах ходили в форме. Кроме того, скажи ему, что постеснялась идти на свидание в гостиницу в гимназической форме.
Мок медленно поднялся из-за стола:
— Еще какие-нибудь вопросы есть?
Бреслау, того же 14 июля 1934 года, десять утра«Адлер» они поставили около полицайпрезидиума. Войдя в угрюмое здание, от стен которого веяло благодетельным подвальным холодком, они разделились: Мок направился к Форстнеру, Анвальдт — в архив следственных материалов. Через четверть часа они встретились у выхода, и каждый держал под мышкой пакет. С сожалением они покинули прохладную сень полицайпрезидиума и поперхнулись раскаленным уличным воздухом. Около автомобиля стоял полицейский фотограф Хельмут Элерс, его большущая лысина, казалось, отражала солнечные лучи. Все трое сели в авто, вел опять Анвальдт. Сначала поехали к табачной лавке Дойчманна на Швайдницерштрассе, где Мок купил свои любимые сигары, после чего повернули, проехали мимо церкви Святой Доротеи, отеля «Монополь», Оперного театра, универмага Вертхайма и свернули направо — на Тауентцинштрассе. Через несколько сотен метров остановились. Из тени подворотни появился Курт Смолор. Он уселся рядом с Элерсом и доложил:
— Она у него уже минут пять. А вон там ее ждет шофер фон Кёпперлинга. — Он указал рукой на бородача, который курил сигарету возле «мерседеса». Тот обмахивался фуражкой, и ему явно было жарко в темной ливрее с золотыми пуговицами с монограммой барона.
Минуты через две на раскаленный, как кухонная плита, тротуар выкатился изрядно возбужденный Маас, справа к нему прилипла «гимназисточка». Проходившая мимо пожилая дама возмущенно плюнула. Они уселись в «мерседес». Шофер не выказал ни малейшего удивления. Через минуту элегантный лимузин исчез в боковой улице.
— Господа, — сказал Мок, — у нас в запасе два часа. А Маас пусть под конец насладится. Вскоре он окажется у нас….
Все они вышли из «адлера» и вступили в тень подворотни. Низенький дворник встал у них на пути и с некоторым испугом осведомился:
— Вы к кому изволите?
Мок, Элерс и Смолор прошли мимо него, как мимо пустого места. Анвальдт же толкнул его к стене и правой рукой стиснул его щетинистые щеки. Рот дворника превратился в жалобное, испуганное рыльце.
— Мы из полиции, но ты нас не видел. Все понял или хочешь иметь неприятности?
Дворник кивнул, подтверждая, что все понял, и быстренько ретировался в глубь двора. Анвальдт с трудом поднялся на второй этаж и нажал на латунную дверную ручку. Дверь открылась. Хотя беседа с дворником и подъем по лестнице продолжались всего минуты две-три, оба полицейских и фотограф успели не только бесшумно открыть дверь, но и приступить к детальному и методичному обыску. Анвальдт тотчас же присоединился к ним. Надев на руки перчатки, полицейские осматривали каждый предмет, после чего ставили его на то же самое место. Через час все собрались в кабинете Мааса, который обыскивал лично Мок.
— Садитесь. — Мок указал на стулья у круглого столика. — Кухню, ванную, спальню, гостиную обыскали? Отлично. И ничего интересного там не оказалось? Я так и думал. Зато здесь есть одна прелюбопытная вещица… Вот эта тетрадь. Элерс, за работу!
Фотограф достал свое оборудование, установил на переносном штативе фотоаппарат «Цейс». На стол положил найденную Моком рукопись, придавил ее стеклом и нажал на затвор. Вспышка. Фотопленка запечатлела титульную страницу: «Хроника Ибн-Сахима. Перевод д-ра Георга Мааса». Он нажал на затвор еще пятнадцать раз, пока не сфотографировал все страницы, исписанные ровным мелким почерком. Мок посмотрел на часы и сказал:
— Очень хорошо, мы успели. Элерс, когда у вас будут готовы снимки?
— В пять.
— В пять их у вас получит Анвальдт. Отдадите только ему, вы поняли?
— Да.
— Что ж, благодарю всех.
Смолор запер дверь с такой же легкостью, с какой открыл. Анвальдт посмотрел через витраж и увидел сквозь разноцветные стекла дворника, который подметал двор и испуганно поглядывал на окна. Похоже, он не знал, в какую квартиру они вторглись. Спустя полминуты они уже сидели в автомобиле. На сей раз вел Мок. Они доехали до полицайпрезидиума, где вышли Элерс и Смолор. А Мок и Анвальдт свернули на Швайдницерштрассе, пересекли Цвингерплац и, миновав кофейную фабричку по обжариванию кофе и Купеческий клуб, выехали на оживленную улицу Шубрюкке. Проехав мимо универмага Петерсдорфа, а затем универмага братьев Барашовых, увенчанного стеклянным земным шаром, и оставив позади Палеонтологический музей и бывшее здание полицайпрезидиума, они оказались на набережной Одера. Возле гимназии Святого Маттиаса свернули направо и через несколько минут были на Тумском острове. Проехав мимо средневекового собора и красного здания Георгианской семинарии, они покатили по Адальбертштрассе, а через минуту им уже кланялся бой ресторана «Лессинг».
В зале царила приятная прохлада, от которой сперва стало легче дышать, но потом накатила спокойная сонливость. Анвальдт закрыл глаза. Ему казалось, будто его покачивают ласковые волны. Звяканье посуды. Мок двумя вилками атаковал розового лосося с хрустящей корочкой, плавающего в белом соусе с хреном. Он с улыбкой взглянул на заснувшего Анвальдта.
— Проснитесь, Анвальдт, — тронул его за руку Мок. — У вас все остынет.
Куря сигару, он наблюдал, как жадно Анвальдт поглощает бифштекс с картошкой и кислой капустой.
— Герберт, только, ради бога, не обижайтесь. — Мок положил руку на свое округлое брюшко. — Я уже объелся, а у вас, как вижу, отменный аппетит. Не возьмете ли у меня этот кусок лосося? Я к нему даже вилкой не притронулся.
— Не откажусь. Благодарю вас, — улыбнулся Анвальдт. Никто и никогда еще не делился с ним едой. Он с удовольствием съел рыбу и запил крепким черным чаем.
Мок мысленно выстраивал характеристику Анвальдта. Но без деталей пыток в гестапо она была неполной. Однако ему не приходили в голову ни один хитроумный вопрос, ни одна уловка, которые заставили бы Анвальдта все рассказать. Он несколько раз уже открывал было рот, но тут же закрывал, так как ему казалось: то, что он собирается произнести, будет глупым и плоским. Через какое-то время он смирился с мыслью, что через неделю не прочтет девицам из заведения мадам Ле Гёф психологическую характеристику Анвальдта.
— Итак, сейчас половина второго. До половины пятого, пожалуйста, проштудируйте досье фон Кёпперлинга и подумайте, на чем мы можем его прижать. Прошу также просмотреть материалы по всем туркам. Вдруг что-нибудь отыщете. В половине пятого вы возвратите все досье Форстнеру, а в пять возьмете фотографии у Элерса и привезете их мне домой. Машину я оставляю вам. Все ясно?
— Да.
— А почему вы так странно смотрите? Вам что-нибудь нужно?
— Нет, нет, ничего… Просто со мною еще никто не делился едой.
Мок громко рассмеялся и потрепал Анвальдта по плечу.
— Только не воспринимайте это как знак особой к вам симпатии, — солгал он. — Просто это привычка с детства. Я всегда должен был возвращать чистую тарелку… Ну ладно, сейчас я беру извозчика и еду домой. Мне нужно слегка соснуть. До встречи.
Криминальдиректор вздремнул в пролетке. На грани сна и яви ему припомнился воскресный обед около года назад. Он с жадным аппетитом ел ребрышки в томатном соусе. Жена тоже ела с огромным удовольствием, налегая в основном на мясо. И когда обгрызла все ребрышки, бросила алчный взгляд на тарелку Мока, который самые вкусные куски обычно оставлял на потом.
— Прошу тебя, дай мне кусочек мяса.
Мок никак не отреагировал, продолжая обгрызать косточки.
— Ни капли не сомневаюсь, что ты не поделился бы даже со своим сыном, если бы мог иметь детей, — гневно бросила жена и выскочила из-за стола. (И опять она оказалась не права. Я поделился. Причем с чужим!)
Бреслау, того же 14 июля 1934 года, два часа дняАнвальдт вышел из ресторана и сел в автомобиль. Взглянул на папки с печатями гестапо и на пакет, который утром взял в архиве. Распаковал его и вздрогнул: странные, выгнутые знаки. Почерневшая кровь на голубых обоях. Он вложил обратно кровавую надпись и вылез из «адлера». Под мышкой он держал гестаповские досье и плед, которым Мок накрывал заднее сиденье. Ему не хотелось ехать через раскаленный город. Он направился в сторону стройных башен церкви Святого Михаила, в Ваштайхпарк, о происхождении названия которого ему во время поездки рассказал Мок: в Средние века женщины стирали в здешнем пруду. А сейчас у пруда с криком носились дети, а большинство скамеек занимали бонны и служанки. Женщины эти отличались поразительной способностью делить свое внимание надвое: они одновременно вели визгливые дискуссии друг с другом и покрикивали на детей, шлепающих по мелкой воде у самого берега. Остальные скамейки занимали солдаты и окрестная шпана, гордо дымящая сигаретами.