Энн Райс - Царица Проклятых
Лестат в Калифорнии; он, наверное, уже вышел на охоту и преследует свою жертву. А зал готовят к концерту. Смертные рабочие устанавливают световую аппаратуру, микрофоны, места для публики, не подозревая о секретных приказах, которые были отданы, о зловещих зрителях, чье присутствие в огромной, равнодушной и истеричной людской толпе останется до поры до времени незамеченным. А что, если Дэниел допустил чудовищную ошибку? Вполне возможно, что Арман уже там!
То, что поначалу казалось невероятным, постепенно переросло в уверенность. Почему Дэниел не подумал об этом раньше?
Конечно же, Арман уехал! Если в сочинении Лестата содержится хоть крупица правды, Арман ответит на приглашение, захочет увидеть все своими глазами и, возможно, найти тех, кого потерял много веков назад и кто теперь откликнулся на зов Лестата.
И какое дело будет ему до смертного любовника, человеческого существа, служившего ему последние десять лет не более чем игрушкой? Конечно, Арман уехал без него. И помощи на этот раз ждать не приходится.
Он замерз и чувствовал себя ничтожным, жалким и совершенно одиноким. Предзнаменования не имеют никакого значения – явившийся ему сон о близнецах умчался прочь, оставив его наедине с дурными предчувствиями. Такого рода события пролетали над его головой, как огромные черные крылья, после взмаха которых он ощущал лишь дуновение равнодушного ветра. Арман без него отправился навстречу судьбе, но Дэниелу не дано постичь ее в полной мере.
Ужас и грусть переполняли Дэниела. Выхода нет. Беспокойство, вызванное сном, смешалось с тупым тошнотворным страхом. Он дошел до ручки. Что ему теперь делать? Он устало представил себе, как перед ним закрывается остров Ночи. Он увидел окруженную белыми стенами виллу, возвышающуюся над морем, – до нее не добраться. Он представил, что у него нет ни прошлого, ни будущего. Единственный выход для него – смерть: ничего другого в конце концов не осталось.
Он сделал несколько шагов. Руки занемели. Свитер промок от дождя. Ему захотелось лечь прямо на тротуар и позволить близнецам появиться вновь. На память пришли выражения Лестата. Момент перерождения он называл Обрядом Тьмы. А мир, способный принять в свои объятия столь утонченных монстров, ассоциировался в его сознании с Садом Зла.
«Позвольте мне оставаться всего лишь любовником в Саду Зла, но быть рядом с вами, и свет, ушедший из моей жизни, вернется вновь – яркой вспышкой великолепия и гордости. Лишившись своей смертной плоти, я перейду в вечность. Я стану одним из вас».
Головокружение… Кажется, он чуть не упал. Кто-то с ним разговаривает, кто-то спрашивает, все ли у него в порядке. Нет, конечно. Как может он быть в порядке?
На плечо ему вдруг легла чья-то рука.
«Дэниел».
Он поднял голову.
У самого края тротуара стоял Арман.
Поначалу он даже глазам своим не поверил – ведь он так сильно этого хотел; но оказалась, что зрение его не обманывает. Там действительно стоял Арман. Окруженный аурой всегда, казалось, сопровождавшего его неземного спокойствия, он молча всматривался в Дэниела; несмотря на слабый налет неестественной бледности, было заметно, как пылает его лицо. Каким обычным он выглядел, если красота вообще бывает обычной. И каким невероятно отстраненным от окружающих его материальных вещей, от своей помятой белой куртки и брюк. За его спиной, словно еще одно видение, маячил в ожидании массивный серый «роллс-ройс», с серебристой крыши которого сбегали струйки дождя.
«Ну же, Дэниел. На этот раз ты задал мне трудную задачу. Очень трудную».
Почему столь настойчиво звучит его приказ, если рука, потянувшая его вперед, и без того сильна? Как редко Арман сердился по-настоящему! И как Дэниел любил его в гневе! Ноги вдруг перестали его держать. Он почувствовал, что его поднимают. Потом под ним простерся мягкий бархат заднего сиденья. Он упал головой на руки и закрыл глаза.
Но Арман ласково усадил его прямо и обнял. Восхитительно мягко качнувшись, машина тронулась с места. Какое это блаженство – вновь спать в объятиях Армана! Но ведь он должен рассказать ему так много – о сне, о книге.
– Неужели ты думаешь, что я не знаю? – прошептал Арман. Глаза его излучали непонятно откуда взявшийся странный свет. Во взгляде появилась какая-то новая мягкость, а от прежней сдержанности не осталось следа. Арман взял бокал с бренди и вложил его в руку Дэниела.
– А ты убегаешь от меня, – сказал он, – из Стокгольма, Эдинбурга, Парижа. За кого ты меня принимаешь, заставляя с такой скоростью следовать за тобой повсюду? Да еще и перед лицом такой опасности…
Он внезапно коснулся губами лица Дэниела.
«Ну вот, это уже лучше, целоваться мне нравится. И прижиматься к мертвецам всем телом тоже. Держи меня крепче. – Он уткнулся лицом в шею Армана. – Твоя кровь…»
– Не сейчас, любовь моя. – Арман отстранил Дэниела от себя и прижал пальцы к его губам. Его обычно тихий, бесстрастный голос был на удивление эмоциональным. – Послушай меня. Нас уничтожают по всему миру.
Уничтожают?.. Это слово вызвало панику в его душе. А тело, несмотря на беспредельную усталость, резко напряглось. Он попытался сосредоточить все свое внимание на Армане, но перед глазами вновь возникли рыжеволосые близнецы, солдаты, обугленное тело матери, падающее в пыль… Но в чем смысл всего этого? Какова связь? Почему?..
– Не могу объяснить, – ответил Арман, имея в виду сон, поскольку он являлся и к нему тоже. Он поднес бренди к губам Дэниела.
О, как тепло. Если бы он не держал себя в руках, то непременно потерял бы сознание. В маленьком обитом бархатом салоне они были вдвоем и теперь молча неслись по пустому шоссе прочь от Чикаго, а дождь заливал стекла. Ах, как прекрасен этот серебряный дождь. Губы Армана дрогнули, как будто он намеревался что-то сказать, и вдруг застыли; он отвернулся, словно прислушиваясь к привлекшим его внимание далеким звукам музыки.
«Я с тобой, и я в безопасности».
– Нет, Дэниел, не в безопасности, – ответил он. – Возможно, ни на одну ночь, ни даже на один час.
Дэниел попытался осмыслить сказанное и сформулировать вопрос, но он слишком ослаб, его клонило в сон. В машине было так уютно, ее мягкий ход действовал так успокаивающе. И близнецы… Прекрасные рыжеволосые сестры хотели вернуться к нему! На долю секунды веки его сомкнулись, и он упал на плечо Армана, чувствуя на своей спине его руку.
– Что мне с тобой делать, любовь моя? Особенно сейчас, когда я сам так испуган, – словно издалека донесся до него голос Армана.
Снова темнота… Он пытался сосредоточиться на вкусе бренди, на прикосновении руки Армана, но сон уже завладел его сознанием.
Близнецы брели по пустыне; солнце стояло высоко в небе. Его лучи обжигали их белые руки и лица. Их губы распухли и потрескались от жажды. Платья запачканы кровью.
– Сделайте так, чтобы пошел дождь, – прошептал вслух Дэниел. – Это в ваших силах, сделайте так, чтобы пошел дождь.
Одна из сестер упала на колени, вторая опустилась рядом и обхватила ее руками. Рыжие волосы смешались с рыжими волосами.
И вновь откуда-то издалека послышался голос Армана. Он говорил, что они слишком углубились в пустыню. Даже их духи не могут вызвать дождь в таком месте.
Но почему? Разве духам не все под силу?
Он почувствовал еще один поцелуй Армана.
Близнецы вошли в проход между невысокими горами. Но тени не было, так как солнце стояло прямо над головой, а каменистые склоны слишком коварны, и взбираться по ним опасно. Они все продолжают идти. Неужели никто не в силах им помочь? Через каждые несколько шагов они спотыкаются и падают. До раскаленных камней нельзя даже дотронуться. В конце концов одна из них падает лицом в песок, а вторая накрывает ее своим телом и пытается защитить от солнца завесой волос.
О, только бы наступил вечер и подул прохладный ветер.
Вдруг та, которая пыталась защитить сестру, смотрит вверх. Какое-то движение на скалах. И вновь – тишина. Падает камень, и эхо отчетливо доносит характерный тихий шорох. Дэниел видит появившихся на скалах людей – типичных темнокожих жителей пустыни в тяжелых белых одеждах.
Завидев приближающихся мужчин, близнецы одновременно поднимаются на колени. Мужчины предлагают им воду. Они брызгают на близнецов холодной водой. Близнецов переполняет радость, и они принимаются истерически смеяться и что-то говорят, но люди их не понимают. Красноречивыми жестами одна из сестер указывает на живот другой и, сложив руки, изображает общепринятые движения, как будто укачивает ребенка. Так вот оно что. Мужчины поднимают беременную женщину. И все вместе они направляются к оазису, вокруг которого разбиты палатки.
И вот наконец при свете костра, горящего рядом с палаткой, близнецы засыпают; среди бедуинов, этого народа пустыни, они чувствуют себя в безопасности. Неужели бедуины действительно столь древний народ, что их история насчитывает многие тысячелетия? На рассвете одна из сестер – та, что не носит в себе ребенка, – встает и направляется к оливковым деревьям, в то время как другая пристально следит за ней взглядом… Она поднимает руки, и поначалу кажется, что она всего лишь приветствует солнце. Остальные уже проснулись и подходят поближе, чтобы посмотреть. А потом поднимается ветер и начинает нежно теребить ветви оливковых деревьев. И наконец, с неба падают первые капли дождя, ласкового, легкого дождя.
