Башня из слоновой кости - Паола Барбато
– Зачем ты взяла с собой документы?
– Им понадобится время, чтобы достать мои фото. Их не так много, я всегда отворачиваюсь, когда приходят посетители.
О фотографиях в документах Мара не подумала.
зачем мне документы, если я все равно ехала в Россию сдаваться властям?
Они загружали пакеты в заднюю часть, предназначенную для перевозки животных, когда Мойра, словно вдруг вспомнив, сказала:
– Подожди меня, я на минутку.
Не дожидаясь ответа, она скрылась в торговом центре.
Мара села на пассажирское сиденье, растерянно оглядываясь.
она передумала
логично – ведь рушится вся ее жизнь
Мара приготовилась к тому, что Мойра вернется с охранником. Но через пару минут та появилась с двумя стаканчиками кофе.
– Ехать еще долго, надо не заснуть, пока не доберемся до цели.
Она села в машину, протянула кофе. Мара взяла.
– Сахар не кладешь? – спросила Мойра.
рано или поздно это должно было случиться
– Нет, пью черный.
Мойра кивнула.
– Волк меняет шкуру, но не натуру.
* * *
Они заправились на пустой станции самообслуживания, где Мара прислонилась к капоту минивэна, чтобы закрыть номерной знак.
– Бесполезно, – заметила Мойра. – Если догадаются, куда мы едем, найдут в любом случае.
Вскоре они снова свернули с асфальта и припарковались в сосновом лесу недалеко от парка Дельта-дель-По – где летом полно туристов и кемперов. Сейчас там было пусто. Мойра медленно въехала вглубь рощицы и заперла обе двери. Женщины перебрались в заднюю часть, где их ждали два одеяла и две подушки. Они начали молча разбирать покупки. Мара касалась только предметов гигиены и пластиковых упаковок, но не еды. Мойра долго терпеть не стала.
– Ну, сколько ты принимаешь в день?
Мара отложила упаковку сахарных кубиков, открыла свою сумку и достала такую же.
– Две капли. Примерно миллиграмм.
– Примерно?
– Миллиграмм с чем-то, – тихо призналась она.
– Это дигитоксин?
Мара кивнула.
– Черт, давным-давно ты говорила, что так и сделаешь, но я думала, ты шутишь.
– Я тогда еще говорила, что построю Башню, ты тоже думала, что я шучу?
Мойра села, подложив подушку между спиной и металлической стенкой.
– Есть разница между тем, чтобы жить среди коробок и травить себя каждый день.
Мара улыбнулась.
– На самом деле нет. – Она посмотрела на подругу. – Я не жду, что ты поймешь или одобришь. Я годами подмешивала это своей семье, всегда через сахар. Только один раз я сама выпила пару капель, просто чтобы… – Она покачала головой.
– Чтобы прикрыть задницу, – закончила за нее Мойра. – И что? Если ты отравишь себя – это вернет Луке долг? Сделает тебя хорошей матерью? Возместит Кларе месяцы комы?
Мара открыла коробку с кубиками сахара, почти пустую, достала флакон. Мойра прочитала этикетку.
– «Три масла». Интересно.
– Мне нужна была упаковка с хорошим дозатором. Я правда принимаю только две капли в день. Максимум три. Я привыкла. Бывает тошнит, усталость, сердце сбивается… но…
– Но зачем? Мариэле, серьезно.
Мара дважды моргнула, привыкая снова слышать свое имя.
– Затем, что я не страдаю, Мойра. – Она посмотрела ей в глаза, ища понимания. – И не чувствую вины. Я испугалась, когда они все заболели и когда Клара не просыпалась. Я боялась и страдала, или по крайней мере мне кажется, что страдала. Но потом, когда узнала, что они вне опасности… ничего.
– Да, я поняла. Ты это уже говорила. Тринадцать лет назад.
– Я ничего не почувствовала, когда мне запретили к ним приближаться после освобождения, ничего не почувствовала, когда умерла моя мать, и знаешь, что еще? Я ничего не чувствовала, когда увидела того беднягу мертвым.
– Ладно, не будем драматизировать. Есть люди более эмпатичные и менее. Яд ведь не вызывает эмоции.
– А вот и вызывает.
Мойра была так ошарашена, что Мара рассмеялась.
– Он помогает. Я не страдаю, не раскаиваюсь, не искупаю в полном смысле, но я плачу́. Немного. По капле. Но плачу́. И я это знаю.
– Хорошо, допустим. Тогда объясни вот что: передай мне пачку крекеров.
Мойра протянула руку, Мара не шевельнулась.
– Эта дура, твоя соцработница, никогда не замечала, что ты ничего не трогаешь, если нужно передать другим?
– Только если речь о еде.
– Неправда. Сегодня, когда я попросила тебя заплатить, ты растерялась. Не хотела касаться денег и передавать их кассирше.
– Но я бы заплатила, если бы ты настояла.
– Конечно, я не стала давить, чтобы не привлечь внимание. Но я видела – у себя дома, в машине, в супермаркете. Не рассказывай мне сказку о том, что ты стала ядовитой, как эта зеленая дура из «Бэтмена»[6], только потому что пьешь яд.
– Я знаю, что это глупость, Мойра.
– Тогда объясни. Или передай мне эти чертовы крекеры.
Мара прикусила губу.
– Кормить кого-то для меня значит… вот это. Это автоматически, само собой, даже сейчас, даже с тобой. Знаешь, сколько ядовитых растений у меня дома? Пять. Иногда я беру стебли, листья, цветы и делаю настой. Я его не пью, но все равно делаю. Потому что я стараюсь никого не любить, так проще, если я никого не люблю. Но если вдруг… если вдруг передо мной окажется кто-то, кого я люблю, кто мне дорог… и если он будет голоден или захочет пить, тогда… – Она проглотила окончание фразы. – Боже.
Мойра порылась в карманах, достала пачку сигарет, взглянула на нее с молчаливым вопросом, предложила сигарету – безуспешно – и закурила.
– Ты многих любишь, Мариэле?
– Нет, – призналась та. – Детей и Луку, наверное. Валерию в каком-то смысле. И вас четверых.
Мойра кивнула.
– Значит, крекеры я возьму сама. И кофе ты мне никогда не принесешь.
– Именно.
– Из осторожности.
– Из осторожности.
Мойра выдохнула дым, уставившись в потолок салона.
– Расскажу тебе кое-что. Когда я увидела ту бедную стерву перед ее машиной на моем парковочном месте, когда она показала мне средний палец – у меня в голове стало совсем пусто. Я ни о чем не думала. Если бы я сказала, что решила: сейчас я ее убью – это была бы ложь. Я просто нажала на газ. Я могла бы и сама погибнуть, откуда мне было знать. Но нажала. И вот уже много лет я спрашиваю себя: а если бы я подождала секунду? Если бы в голову вернулась хоть одна разумная мысль – что бы тогда было?
Мара помолчала, потом медленно покачала головой.
