Учитель музыки - Алексей Анатольевич Притуляк
Она смилостивилась, обняла его за шею, принялась целовать в губы.
– Дурень, – прошептала, улыбаясь. – Ну ты и дурень. Кто тут может быть кроме тебя, меня… и нашей флейты.
– Нашей флейты? – он совсем забыл про инструмент. Не хватало ещё, чтобы она сейчас попросила сыграть ей… эту, о чем там говорила Адель?.. сюиту.
– Да-а, – продышала она ему в ухо, и по его пояснице пробежали шустрые мурашки. – Ты сделаешь это?
– Прости, Линда, – замотал он головой. – Я не буду играть. Мне слишком хорошо сейчас и мягко, чтобы…
– Давай, как тогда, а? Трахни меня флейтой.
– Что?.. флейтой? – отстранился Эриксон, и глаза его готовы были выпрыгнуть из глазниц. – Ты с ума сошла?
– А ты сам-то не сошёл, – усмехнулась Линда, – когда драл меня этой штукой две недели назад? – И тут же прижалась к Эриксону, подластилась: – Но ты не думай… Мне здорово понравилось. Особенно когда ты дул в неё, заставляя играть внутри меня. Я чуть с ума не сошла, правда. Я та-ак кончила! Боже, как я тогда кончила!
– Ты извини, – пробормотал он, чувствуя наплывшее вдруг головокружение, – меня что-то мутит… У меня же сотрясение… Постельный режим… А тут такие вздрыги…
– А-а, – она сочувственно поцеловала его в глаза – в один, в другой. – Конечно, конечно. Не надо было мне так тебя тормошить.
– Ничего, – простонал он, чувствуя подкатывающую тошноту. – Я сейчас…
Под её сухими мелкими поцелуями, медленно блуждающими по его лицу, наплыв дурноты постепенно отступил, но глаз открывать не хотелось. Ему было хорошо – впервые за последние два или три дня ему было хорошо и покойно. Если забыть про те звуки на кухне и хлопок двери…
Дверь! Когда он вышел, он не закрыл за собой дверь – совершенно точно, он вспомнил сейчас, что не слышал хлопка. Ну да, эта девка так резво потащила его в своё логово, что он совершенно забыл про дверь. Чёрт, чёрт, чёрт!..
– Эй, ты чего? – встревожилась Линда, когда он подскочил и кинулся поднимать с пола брюки. Не отвечая, кое-как натянув штаны, он схватил рубаху и бросился в прихожую.
– Эй, чокнутый, ты куда? – крикнула вслед Линда. – У тебя же режим.
Но он уже выбежал на площадку. Прыжками преодолел марш. Йохана на площадке не было. Чёрт, чёрт, чёрт! Проклятый мальчишка! Ну, гадёныш, если ты…
Да, дверь была не закрыта. Только прикрыта, но между ней и косяком оставался зазор, через который просачивался на площадку запах.
Он осторожно толкнул её и ступил в прихожую. По тому, с какой силой сквозняк вогнал в его ноздри отвратительный смрад, он сразу понял, что шкаф открыт. Прожужжала возле лица муха.
Прикрыв за собой дверь, на цыпочках подобрался к гостиной и заглянул. Бледный как смерть Йохан забился в ближний к нему угол и во все глаза смотрел вглубь комнаты. Эриксон не видел, на что он смотрит, но ему и не надо было видеть.
В один прыжок он очутился рядом с мальчишкой и схватил его за плечо.
– Это не я, – закричал он, наклоняясь, прямо в перекошенное страхом лицо. – Это не я убил его! Слышишь?
– Кто это там? – бледные губы Йохана скорее обозначили, чем произнесли этот вопрос. – Кто это, господин учитель?
– Я не убивал его, – кричал Эриксон, тряся мальчишку как пыльный мешок. – Слышишь, это не я. Это вы, вы все его убили!
Он смотрел в это испуганное лицо, но не видел его, словно перед глазами натянули тусклую целлофановую плёнку – только расплывчатое светлое пятно, на котором чернела клякса открытого рта мальчишки.
– Гадёныш, – шептали его губы, – гадёныш. У вас ничего не выйдет, понятно?!
– Отпустите мальчика, господин Эриксон, – произнёс за спиной знакомый голос.
Он обернулся. Из инвалидной коляски смотрел на него Габриэль Клоппеншульц. Смотрел одним глазом, потому что на втором сидела жирная чёрная муха. Она уже наполовину обглодала его веко, и теперь из-под него поблёскивал белок…
– Эй, проснись, – Линда ущипнула его за щеку. – Хватит смотреть всякую дрянь.
– Что показывают, то и смотрю, – произнёс он, не открывая глаз, едва отодрав присохший к нёбу язык. – Долго я спал?
– Почти полчаса, – она была уже одета, причёсана, накрашена.
– Я орал?
– Нет. Стонал только, и веки у тебя дёргались как у паралитика.
– А что, у паралитиков дёргаются веки?
– Откуда я знаю, – она приложилась к нему поцелуем, который пах помадой и оставил на губах противную жирную плёнку.
Дверь!
Он резко поднялся в кровати, схватил Линду за руку.
– Я не закрыл дверь!
– Ну так усни ещё раз – закроешь, и проснёшься. Только быстро.
– Я не шучу. Я не закрыл дверь, когда уходил.
– И что с того? – улыбнулась она. – Здесь нет воров, да и воровать у тебя нечего… Мне пора, миленький. Одевайся.
Вскочив, он второпях натянул штаны и помчался в прихожую.
– Эй, чокнутый, – окликнула Линда, шагая за ним, – а рубаху?
Уже с площадки он выхватил у неё из руки рубаху и, не надевая, кинулся вниз. Прыжками преодолел марш и остановился перед Йоханом, испытующе глядя на него. Но на лице мальчишки ничего не отразилась кроме удивления и испуга. Он с надеждой прислушивался к хлопку двери и стуку каблучков Линды, которая спускалась следом – бедолага боялся сейчас мести Эриксона за свой пинок. Но полуголый инженер, убедившись, что мальчишка так и тёрся всё это время на площадке (или подслушивал их стоны у двери), побежал вниз. Остановился у своей квартиры, замер, затаив дыхание. Нет, никаких признаков, что дверь не закрыта, не было. Он осторожно толкнул её. Заперта.
– Отлегло? – усмехнулась подошедшая Линда, услышав его вздох облегчения, и хлопнула по плечу: – Пока, маэстро. И сделай у себя уборку.
– Пока, – кивнул он, гремя связкой ключей.
Дождавшись, когда за Линдой хлопнет парадная дверь, повернулся к Йохану:
– Кто-нибудь спускался с третьего этажа, пока я был у неё?
– Никто, – качнул головой мальчишка.
– И ни одна дверь не открывалась?
– Нет, – пожал плечами Йохан.
«Врёт, – подумал Эриксон, входя в прихожую. – Видно же, что врёт, мерзавец».
Запах был ужасный. Побыв какое-то время вне квартиры, отвыкнув от этого зловония, Эриксон теперь едва не сложился в рвотных спазмах тут же, у входа.
Надо было что-то делать со шкафом. Накрыть его простынёй? Заткнуть щель между створками?
Да нет, глупости, это нисколько не поможет.
Мухи уже организовали в гостиной целую колонию – их металось по комнате штук семь, не меньше.
Линда правильно сказала: надо сделать уборку. Уборку. Убрать хлам, что лежит в шкафу. Убрать куда подальше. Но куда? И как?
И что это вообще за
