Последняя черта (СИ) - Савченко Лена

— Меня вызвали на групповой секс, — с настоящей, уже не наигранной болью в голосе пролепетала бабочка. Ворон вдруг осознал, что сильной боли она не вынесет.

— О как! — хмыкнуло начальство. — Оплатили, небось. Ну, раз другие не попользовали, значит, мы попользуем. Много чести этому сто восемнадцатому.

Бабочка понуро заткнулась. Ворон почти почувствовал, как она растерялась, не могла подобрать слов, испугалась, наверное. «Молчи», — мысленно подсказал он, но бабочка решила иначе.

— Пожалуйста, не надо... Я всё, что нужно, расскажу.

Мент-начальник рассмеялся.

— Ну если расскажешь, то потом отпустим. А не расскажешь, оставим себе. Пригодишься.

Какая-то возня, несколько ударов и женских вскриков. Треск многострадальной блузки.

— Ну, сука, выкладывай.

— Мен-ня вызвали, я приехала...

Снова удар и короткий вскрик.

— Ближе к делу!

— Он-ни дел-лили содержимое с-с-сумки...

Удар и вскрик.

— Этой сумки?

— Да, этой! — взвизгнула шлюха. — П-п-прекратите, прошу...

Ворон сжал челюсти, чтобы не выпустить разочарованный стон. Сколько у него ещё секунд до момента, как она расколется? Он был о ней лучшего мнения, блять! В темноте вспыхнул экран телефона. Ворон открыл контакт Лёхи, но затем передумал, выбрал Алису и набрал короткое: «Прости, не все чердачные призраки так живучи».

— Он там! — крикнула бабочка. — Там, на чердаке! Мне больно, блять!

«А мне, сука, думаешь, будет приятно», — от ярости Ворон сжал кулаки, но мог только молча ждать своей участи, слыша, как опять скрипит стремянка.

— Вот ты и попался, сукин сын!

Ручища мента полезла в открывшийся люк, и распластавшийся по пыльному полу Ворон даже рассмотрел золотое кольцо на его пальце. Его жена точно заслужила лучшего. Дёрнул за запястье вверх и резко на себя. Раздался хруст и ор:

— Держите этого гада!

Но прежде Ворон наградил женатого выстрелом в упор, прямо в лысую блестящую голову, а после высунулся, чтобы выстрелить дважды — на большее патронов не хватало, но ещё один мент точно стал трупом. Засунуться обратно растрёпанная и грязная от пыли голова не успела — кто-то с силой потянул за волосы и свалил на пол. Ворон сгруппировался, но спина всё равно вспыхнула болью. Телефон мигнул и погас, вырубаясь, оставшись наверху.

Ворон рванулся в ближний бой на первого же попавшегося на пути к двери, но получил прикладом по голове и потерял равновесие от гулкого звона в ушах. Тело снова оказалось на полу, чей-то тяжёлый сапог надавил на шею, хозяин сапога дёрнул за спину руки — настолько неумело, насколько это было возможно, — и Ворон закричал от боли в плече, но тут же осёкся, засипел. Кислород закончился. Перед глазами на несколько секунд застыла тьма... 

— О, я трубу нашёл! — раздался в темноте чей-то довольный голос. Но быстро добавил озадаченно. — Чёрт, заблочена.

— В-вы меня отп-пустите? — где-то рядом спросила тупая сука.

— Нет, поедешь с нами! — и довольный гогот.

Звуки почти совсем пропали, а потом вдруг вспыхнули с новой силой, и случился вдох. Обжёг лёгкие, забил кислородом горло, сдавил шею. Ворон закашлялся, глаза заслезились, открыть сразу их не получилось — да и никому это было не надо.

— Чё разлёгся, мудила? Наших убивать вздумал, да? — В претензии как будто слышалась боль, но срать ему хотелось на них на всех.

За наручники рванули, подняли на колени. Ворон застонал. Видимо, всё-таки вывих. Сквозь пелену разглядел: борода, сигарета, тупой взгляд мелких, цвета говна, глазищ. Три звезды на нашивке. Старший лейтенант, значит. Вскарабкался по служебной лестнице по чужим избитым трупам.

— Как там? — Морда лейтенанта приблизилась. — Вы имеете право хранить молчание, — он расхохотался и плюнул Ворону в лицо. — Но мы вам не советуем.

Остальные подхватили довольный ржач начальства. Ворон дёрнул головой в сторону от плевка — нихера не помогло — и гордо прошипел сквозь зубы:

— Да пошли вы все нахер.

— Нахер пойдёшь ты, дружок, — оскалился другой мент. — В тюряге тебе будет, на какую бутылку сесть. А щас заткни-ка свою ебаную пасть, пока не спрашивали. Или пока хер туда не засунули.

Глава 6.2

По спине врезали дубинкой. Потом ещё раз, и ещё. Держали крепко — по коленям и в пах интереснее было бить ногами. После этого заставили встать, поржали над болезненной судорогой, исказившей лицо, и теми же ударами погнали в автозак. Там на время забыли: закинули в одноместный узкий блок для самых буйных и дали отдышаться. Ноги подкашивались, но сидеть он не заслужил. Хоть какая-то передышка.

— Я с-сказала вс-сё, что знаю! 

Шлюха скулила, пока менты рвали на ней оставшуюся одежду и щипали за висящие сиськи. Она ойкала, косилась на Ворона с мольбой, но ему и своих проблем хватало. Дура.

— Ну если всё сказала, значит, сейчас покричишь, и отпустим, — рассудили бравые защитники правопорядка, водружая девку на один из членов.

Шлюха всхлипывала, но работала исправно. Ворон опёрся об стенку, чувствуя, как от боли немеют конечности и холод бронированной поверхности мгновенно доползает до сердца. Смотрел в стену, в угол, на прутья перед глазами — только не на эту оргию. В голове была какая-то звенящая пустота, как после удара прикладом, и все мысли будто уступили одной: «Не сдать никого. Не сдать Алису». Не позволить её также, с таким отношением, такими прикосновениями... любой ценой. Больше от наползающей волнами боли не существовало никакого прикрытия — одна лишь глупая цель, соломинка для утопающего. Пыткам отец его учил с пристрастием, на его же шкуре...  и хуже своей боли Ворон переносил чужую.

— Ах-х! — наигранно стонала шлюха.

— Ты любишь полицию, — убеждал её чей-то голос, близкий к тому, чтобы кончить.

— Я люблю поли-и-ицию! — орала шлюха изо всех сил, борясь за остатки оттраханной шкуры.

Дура. Ворон сжал зубы до скрипа и чуть было не выпустил из груди тихий отчаянный стон. Он не умел спокойно наблюдать за таким. Не умел спокойно слушать. У него сразу перед глазами — красный призрак и нависший над Призраком хмырь. Как будто совсем давно было... и даже будто не с ним. «Я надеюсь, они не доберутся до тебя, Алиса».

Машина тряслась. Наручники впивались в кожу. Ноги не держали. А ведь это было только начало. Дальше только больше и интереснее. Сколько бы Ворон ни хотел переубедить себя — ему было по-настоящему страшно. Бабочку уже взяли все, кто хотел взять, и теперь она сидела на холодном полу, поджав под себя голые ноги, нелепо прикрывала грудь руками и дёргалась от каждого жеста в её сторону. Сама как призрак — бледная, в гусиной коже — дрожала от холода.

— А го ему в трусы гранату засунем? — рассмеялся над хорошей идеей разомлевший довольный мент.

— А чо гранату, го сразу бутылку, — хмыкал другой.

— Или дубинку... — философски продолжал старший лейтенант.

Ворон не хотел, но вздрогнул. Так теперь выглядела работа органов внутреннего правопорядка. Никаких следственных действий, полный игнор прогнившей, наверное, конституции и свобода для разного рода извращенцев. Ворон, конечно, знал обо всём, представлял примерно, но сталкиваться лицом к лицу как-то не рвался. А кто его спрашивал вообще? Хочешь жить в этой стране — не высовывайся. А если высунулся — терпи.

— Отпустите её, — вырвалось само, неуверенно-глухо. Голос дрогнул то ли от холода, то ли от жалости к девице. — Пидарасы.

— А ты, конечно, больно умный, — проржавшись, недовольно заметил старший лейтенант. — Что, тоже хочется?

— Пошли вы все...

— Да ты заебал! — раздражённо прикрикнул мент. 

Он встал резко, быстрее, чем Ворон сообразил, что ему явно не хватает слов и он повторяется. Говорил же уже! Но что ещё нового он мог им высказать? Дверь блока скрипнула, из-за неё в живот прилетел тяжеленный кулак.