Дик Френсис - Напролом
– Как?!
– Боже мой, да вы невинны, как новорожденный ягненок! Корреспондент с режиссером кинули наживку, и Аллардек клюнул, но до экрана это все не дошло.
Они и раньше так делали. Я точно знаю, что этот режиссер приглашал одного политика посмотреть свое интервью перед тем, как оно выйдет на экраны. Если бы оно вышло, его политическая карьера была бы загублена. Политик ужаснулся и спросил, нельзя ли как-нибудь это отредактировать. "Ну конечно, – ответил режиссер, – платите – сделаем!"
– А вы откуда это знаете?
– Этот политик мне сам рассказал. Он хотел, чтобы я об этом написала – так был взбешен. Но я не могла этого сделать. Он запретил мне упоминать его имя.
– Мейнард умеет приобретать то, что сулит доход, – медленно произнес я.
– О да, конечно! И, заметьте, все законно. Разве что он немного поспособствовал метро разрушить фундамент того здания...
– Но этого мы никогда не узнаем.
– Да, это невозможно.
– А как корреспондент все это раскопал?
Роза пожала плечами.
– Порылся в досье, в архивах. Мы делаем то же самое, когда готовим интервью или какой-то репортаж.
– Он неплохо потрудился.
– Видимо, рассчитывал, что ему неплохо заплатят.
– Хм, – сказал я. – Если Мейнард уже тогда добивался титула, он был готов заплатить любые деньги. Они могли бы стрясти с него куда больше, если бы знали.
Эта мысль очень понравилась Розе.
– То-то небось они сейчас локти кусают!
– А где вы взяли эту кассету? – с любопытством спросил я.
– Можно сказать, что у самого режиссера. Он был мне очень обязан за одну услугу. Я ему сказала, что пишу разгромную статью об Аллардеке, и попросила еще раз показать интервью, по возможности – полную версию, и он любезно предоставил мне эту возможность. Я, разумеется, не сказала ему, что знаю о его маленьких хитростях...
– А нельзя ли мне получить копию? – медленно спросил я.
Роза смерила меня холодным взглядом. Я только теперь заметил, что веки у нее накрашены темно-фиолетовыми тенями, контрастировавшими с ее бледно-голубыми глазами.
– А что вы будете с ней делать? – спросила Роза.
– Еще не знаю.
– На нее распространяются авторские права, – сказала она.
– Угу...
– Мне не следует давать ее вам.
– Я знаю.
Она наклонилась над магнитофоном и нажала кнопку выброса. Большая черная кассета мягко и бесшумно выскользнула ей в руку. Роза сунула ее в коробку и протянула мне, звеня золотыми цепочками.
– Возьмите эту. Это копия. Я ее сама списала. Оригинал никогда не покидал стен телестудии – у них там большие строгости с такими вещами, – но я довольно шустрая. Они меня оставили одну в монтажной, и в углу была стопка чистых кассет. Это была их большая ошибка!
Я взял кассету с большим белым ярлыком, на котором было написано: "Не брать!"
– И запомните, дружище: если вас заметут, у меня будут большие неприятности. Понятно?
– Понятно, – сказал я. – Вам ее вернуть?
– Я вообще не понимаю, почему я вам доверилась! – жалобно сказала она. – Чертов жокей! Если она мне понадобится, я ее у вас попрошу. Спрячьте ее получше. И, ради всего святого, не оставляйте ее на виду! Да, кстати: на обычном видике она не пойдет. Это профессиональная пленка в три четверти дюйма, она дает большую резкость. Вам нужен магнитофон, который берет такую пленку.
– А что вы сами собирались делать с этой кассетой? – спросил я.
– Стереть, – решительно ответила она. – Вчера утром я ее взяла и несколько раз прокрутила, чтобы убедиться, что в моей статье не повторяются фразы из этого интервью. Я вовсе не хочу, чтобы меня привлекли за клевету.
Потом я написала статью, сегодня я была занята... но если бы вы приехали завтра, пленка была бы уже стерта.
– Повезло, – сказал я.
– Повезло. Что вам еще? Досье? На кассете было больше, но Билл сказал показать вам досье, значит, надо вам их показать.
– Билл?
– Билл Вонли. Мы вместе работали в молодости. Билл начинал с самых низов, старый лорд его заставил. Я тоже. Трудно называть лордом человека, с которым вы делились окурками, когда работали по ночам.
"Они были любовниками, – подумал я. – Это чувствуется по ее голосу".
– Он говорит, у меня язык, как у гадюки, – сказала она без всякой обиды. – Он ведь и вам это говорил?
Я кивнул.
– Как у гремучей змеи.
Она улыбнулась.
– Ничего, когда он ведет себя как напыщенный дурак, я ему об этом тоже сообщаю.
Она встала, вся рыжевато-коричневая и звенящая цепочками, как скульптура-мобиль на ветру.
Мы вышли из комнаты с телевизором, прошли по коридору, несколько раз свернули и оказались в: помещении, похожем на библиотеку, с полками до потолка. Но на полках стояли не книги, а самые разнообразные папки. Охранял все это хозяйство суровый молодой человек в очках. Он записал нас в тетрадь, заглянул в каталог и направил нас к нужной секции.
Досье на Мейнарда Аллардека и впрямь оказалось куда менее содержательным, чем кассета.
Здесь были разные фотографии Мейнарда, блестящие черно-белые снимки, сделанные в основном на ипподромах, где, по-видимому, он был более доступен.
Здесь были три фотографии, теперь уже довольно старые, где он заводил своего замечательного коня Метавейна в конюшню после победы в скачках на приз "Две тысячи гиней", "Гудвудская миля" и "Скачка чемпионов". Даты и обстоятельства были написаны на полосках прозрачной бумаги, приклеенных на обратной стороне снимков.
Еще там были две пачки газетных вырезок, одна из "Глашатая", другая из прочих газет, в основном из "Финансовых времен" и "Спортивной жизни".
Критических статей среди них, похоже, не было. До нападения "Знамени" все газеты отзывались о нем сдержанно-благожелательно. "Мейнард, представитель одной из старейших династий, имеющих отношение к конному спорту..." "Мейнард, гордый владелец..." "Мейнард, член Жокей-клуба..." "Мейнард, проницательный деловой человек..." "Мейнард, видный филантроп..." "Мейнард великий и замечательный..." Временами также встречались положительные эпитеты вроде "отважный", "милосердный", "дальновидный" и "ответственный". Короче, идеальный общественный деятель.
– Просто тошнота берет, – сказала Роза.
– Угу, – сказал я. – А не могли бы вы спросить своего приятелярежиссера, почему он вдруг избрал своей мишенью именно Мейнарда?
– Могла бы. А зачем?
– Кто-то решил подпортить Мейнарду карьеру. Эта телевизионная атака не сработала благодаря коррупции. Зато нападки "Знамени" сработали как нельзя лучше. Вы и сами неплохо этому поспособствовали. Так кто же надоумил "Знамя" и не надоумил ли этот кто-то и того режиссера?
– Беру свое мнение обратно, – сказала Роза. – Среди жокеев попадаются очень толковые ребята.
– Дураков среди нас чрезвычайно мало.
– Вы просто говорите на другом языке.
– Вот именно.
Она поставила папку на место.
– Что-нибудь еще? Чем могу быть полезна?
– Нельзя ли мне встретиться с Сэмом Леггатом, редактором "Знамени"?
Она издала нечто среднее между кашлем и смешком.
– С Сэмом Леггатом? Нет, нельзя.
– Почему?
– Он носит бронежилет.
– Что, в самом деле?
– Нет, образно выражаясь.
– Вы его знаете?
– Конечно, знаю. Хотя не могу сказать, что люблю. До того, как он перешел в "Знамя", он был политическим обозревателем в "Фактах". И всегда думал, что на Флит-стрит его бог послал. Он язва от природы. Они со "Знаменем"
– близнецы-братья.
– А по телефону ему позвонить нельзя? – спросил я.
Она покачала головой, удивляясь моей наивности.
– Сейчас они печатают первый выпуск, но он наверняка готовит второй.
Что-то добавляет, что-то меняет. Он сейчас бы не стал разговаривать даже с самим Моисеем, не то, что с каким-то... попрыгунчиком.
– Ну вы могли бы сказать, что вы – секретарь вашего редактора и что дело срочное, – предположил я.
Она изумленно уставилась на меня.
– А зачем это вдруг я стану это делать?
– Ну чтобы оказать мне услугу.
– Ничего себе! – она моргнула своими голубыми глазами.
– Услуга за услугу, – продолжал я. – Я вам этого не забуду. Это, я показал кассету, – разумеется, тоже идет в счет.
– Вместе с телефонным звонком, – сказала ;она, – это будет уже две услуги.
– Да, конечно.
– Так вот как вы выигрываете скачки! – усмехнулась Роза и, не дожидаясь ответа, повела меня обратно, но на этот раз не в комнату с телевизором, а в небольшое помещение, где было только несколько кресел, стол и пара телефонов.
– Здесь мы берем интервью, – сказала Роза. – А обычно здесь никого не бывает. Я не хочу, чтобы кто-то слышал этот разговор.
Она опустилась в одно из кресел. Ее облик был исполнен экзотической чувственности, при том, что держалась она с буржуазной пристойностью, но за этим причудливым фасадом скрывалась обычная ранимая и эмоциональная женщина.
Она потянулась к телефону, звеня браслетами.
– У вас будет в лучшем случае секунд десять, – предупредила она. Леггат сразу поймет, что вы не тот, за кого себя выдаете. Наш редактор родом из Йоркшира, и по его говору это до сих пор заметно.
