Кен Бруен - Мученицы монастыря Святой Магдалины

— Понятия не имею.

— Да ладно, угадай.

— Мне плевать.

Кленси стукнул кулаком по столу:

— Сейчас ты перестанешь плевать. Он самый богатый бизнесмен в нашем городе. Его даже на звание «Человек года» выдвинули.

Тут пришел мой черед улыбаться. Я заметил:

— Достойнее, видать, не нашлось.

Теперь инспектор сел. Нас разделял стол. Кленси впился в меня глазами:

— Тебе в тюрьме не понравится, Джек.

— Тут ты прав.

— Хуже того, ты тюрьме не понравишься. Особенно если узнают, что ты был полицейским.

— Ты уж постараешься, чтобы узнали.

— Такие истории, Джек, распространяются подобно лесному пожару.

Я не ответил. Когда они начинают глумиться, лучше не вмешиваться, пусть стараются. Кленси добавил:

— Они уже становятся к тебе в очередь, Джек. Ты понимаешь, о чем я?

Инспектор встал и снова спросил:

— У тебя все есть — чай, сигареты, верно? — Он окинул взглядом пустой стол. — Не сомневаюсь, ты уже позаботился, чтобы тебе достали наркотики. Говорят, в тюрьме можно достать практически все. Мне пора — у меня гольф до обеда.

Кленси постучал в дверь, оглянулся и сказал:

— Я бы рад бросить тебе спасательный канат, сказать несколько теплых слов в трудную минуту…

Я встретился с ним взглядом и спросил:

— Потому что мы когда-то были друзьями?

— Увы, все что я могу сказать… Вероятно, ты считаешь, что я принес тебе плохие новости, но дальше будет только хуже.

Дверь открылась, и он вышел. Меня отвели назад в мою камеру. Мужик на второй койке мирно спал. Может быть, для него все худшее было уже позади. По прошествии нескольких часов в коридоре появился сержант. Ему было лет пятьдесят. Причем выглядел он плохо. Сержант подошел к камере и проговорил:

— Джек… вот… извини, что раньше не смог прийти…

Он передал мне сумку и добавил:

— Не хотел, чтобы наша молодежь меня застукала.

И ушел.

Я не мог вспомнить, как его звали. Лицо было слегка знакомым, но я не мог сообразить, кто он такой. Открыл сумку: сигареты, зажигалка, бутерброды, бутылка виски.

В 1888 году Уильям Блант сидел в тюрьме в Голуэе. Вот что он рассказывал:

Отношения между заключенными и надсмотрщиками были теплыми, потому что и те, и другие были выходцами из одного и того же класса, родились в деревне и от рождения отличались любовью к природе и одинаковыми добродетелями, недостатками и слабостями.

Я постарался растянуть виски надолго, пил маленькими глотками, чтобы хоть немного расслабиться. Не курил, пока более-менее не успокоился. Тогда достал одну сигарету. А… проняло сразу… Даже подумал, не съесть ли бутерброд. Есть не стал, но хотя бы прикинул: может, стоит. Засунул все остальное под подушку. Когда пришел молодой часовой с проверкой, он посмотрел на меня с подозрением. Если бы он вошел и начал обыск, я бы с ним подрался. Во всяком случае, я так думал. Но часовой прогремел ключами и пошел дальше.

Мой товарищ по камере зашевелился. Сначала застонал, потом осторожно сел. Из всех его пор так и разило алкоголем. Под пятьдесят, тощий, уже начинал лысеть, лицо красное. Одет сокамерник был в джинсы и рубашку от Келвина Кляйна. Я заметил, еще когда его переворачивал. Он неуверенно поднял голову, и я сразу догадался, что она у него разламывается. Он спросил:

— Кто вы?

— Джек Тейлор.

— Вы мой адвокат?

— Нет.

Он шевельнулся, стараясь найти положение, в котором бы не так болела голова.

— Вы здесь, чтобы вчинить мне иск… поговорить со мной?

— Нет… Я тут тоже пленник

— А…

Я немного подождал, потом спросил:

— Что, может помочь?

— Помочь?

— Да, прямо сейчас… что вам надо?

— Выпить.

— Ладно.

Я показал товарищу по камере бутылку. У него челюсть отвисла от изумления.

— Это шутка?

— Нет, это «Падди».

Его тело сотрясла крупная дрожь. Я нашел пустую чашку, налил туда немного виски и сказал:

— Держите обеими руками.

Сокамерник послушался. Умудрился выпить, но едва не забился в конвульсиях, когда жидкость достигла желудка.

— Подождите, вас может вырвать. Иногда с первым глотком так бывает, зато второй уже задерживается.

Он кивнул. По лицу бедолаги ручьями стекал пот. По прошествии нескольких минут он пришел в себя. Я воочию наблюдал изменения его физического состояния, по мере того как его тело цеплялось за эту предательскую помощь. Мужчина протянул чашку. Рука лишь слегка дрожала.

— Можно еще?

— Не спешите: нам это на всю ночь.

Я налил ему немного и предложил:

— Сигарету?

Он в изумлении тряхнул головой и проговорил:

— Господи, да кто вы такой?

— Никто… никто в глубокой жопе.

— Как и я.

МОНАСТЫРЬ СВЯТОЙ МАГДАЛИНЫ

Во время бесконечных молитв с четками в дни перед закрытием монастыря все девушки думали только об одном: о дне, когда они смогут свободно дышать и связывать перебираемые четки с чем-то, кроме наказания. Когда они наконец покинули прачечную, настоящего освобождения не наступило, потому что для них до конца жизни четки олицетворяли мучения.

У моего товарища по камере был дублинский акцент. Я достаточно долго служил в столице республики, чтобы распознать его. Я спросил:

— С юга?

— Да… а вы дублинец?

— Нет.

Мужчина вытер пот со лба и заметил:

— Я в Голуэе впервые.

— Ну и как, нравится?

Он улыбнулся, но лишь потому, что ему стало немного легче, и сказал:

— Я Дэнни Флин.

— Так что вы совершили, Дэнни?

— Не знаю. Я приехал на мальчишник… на Ки-стрит… вы такую улицу знаете?

— Знаю.

— Господи, мне сорок шесть, я уже стар для мальчишников… зачем приперся?

Я достал бутерброды:

— Пожевать не хотите?

— Что там у вас… магазин? Нет, спасибо. Я несколько дней не ел. Помню, зашел в бар «У Фрини». Имя помню, а дальше… полный провал. У меня такие потери памяти и раньше бывали. Вы знаете, что это такое?

— Увы. Со мной тоже случалось.

— Чего я не делал, чтобы завязать. Не пью, не пью, потом раз, и все. — Дэнни добавил: — Теперь бы я не отказался от сигареты.

Я дал ему сигарету, зажигалку, зевнул и сказал:

— Хочу попробовать несколько часов поспать. Почему бы и вам не попытаться?

Я протянул ему бутылку и попросил:

— Пейте помедленнее — может, и заснете.

— Спасибо, Джек.

Я лег на спину, ощущая смертельную усталость. Только задремал, как услышал:

— Джек?

— Да.

— Это может показаться странным.

— Я привык к странностям.

Дэнни коротко рассмеялся:

— Не уверен, что смогу правильно изложить.

— Просто выкладывайте. Здесь никто очки не присуждает.

— Ладно, значит, так Я чувствую себя в безопасности. Разве не глупо? Я в тюрьме с незнакомцем, влип один Бог ведает в какие неприятности, но не испытываю привычного для себя отчаяния.

— Наверное, виски помогло.

— Нет, от алкоголя я тупею. Но не настолько, чтобы не испытывать страх. А здесь последний час я чувствую себя нормально.

— Так наслаждайтесь.

— Что?

— Если у вас покой в душе, цените это, цепляйтесь за него. Моя беда в том, что если мне случайно везло, я анализировал это до отупения.

— Спасибо за совет. Спокойной ночи, Джек.

— Спокойной ночи.

Еще немного, и мы станем напомнить персонажей сериала «Уолтонз». Я проснулся оттого, что открылась дверь камеры и часовой внес поднос. Я не сразу сообразил, где нахожусь. Думаю, в тюрьме со всеми происходит нечто подобное. Шок каждое утро. Часовой сообщил:

— Суд в девять.

Я кивнул. На подносе стояли чашка с чаем, тарелка каши и лежал тост. Могло быть и хуже. Я попробовал, потом неожиданно спохватился.

А где же поднос для Дэнни? Где Дэнни?

Матрас на второй койке был свернут, никаких признаков Дэнни. Когда они его забрали и почему он не разбудил меня? Я заглянул под подушку. Бутылка была там, причем наполовину полная. Порывшись в карманах, я нашел сигареты и зажигалку. Я ничего не мог понять. Но это мой первый раз в тюрьме, очевидно, я ничего не знаю.

Когда часовой вернулся, я спросил:

— Что случилось с Дэнни?

— С кем?

Я показал на вторую койку:

— Парнем с той койки… он из Дублина.

Часовой уставился на меня и произнес:

— Ты что, комик?

— Нет, я серьезно. Он был здесь. Может быть, ты тогда не дежурил.

Часовой продолжал таращиться, потом сказал:

— Не понимаю, о чем ты. Ты в этой камере все время был один. Так и в регистрационной книге записано.

Затем он с горечью рассмеялся.

— Если бы это были выходные, то тут негде плюнуть было бы.