Андрей Курков - Ночной молочник
Озадаченный, глянул он на себя в зеркало, висевшее над умывальником. Щетина, увиденная в зеркале, оказалась длиннее, чем он подумал, проводя по ней ладонями.
Правда, мысли об исчезнувших царапинах и ранках отвлекли его от бритья окончательно.
Проследив, чтобы настоящий Мурик-Мурло не проскочил за ним на кухню, Дима подошел к плите, снял с нее сковородку с еще не остывшей гречневой кашей и поставил ее прямо на стол. Кашу ел столовой ложкой, на ходу «прислушиваясь» кожей правой ладони к алюминию ложки. Съев, поставил сковородку обратно на плиту и еще разок внимательно изучил взглядом ладони. Куда же эти царапины и проколы пропали? Вспомнил, как Мурик-Мурло настойчиво его ладони зализывал. «Неужели он?» – подумал. Припомнил, что уже приходилось ему слышать, как коты головную и сердечную боль у хозяев снимают. Но чтобы раны языком залечивать?
Подошел к картинке с распятым Иисусом, висевшей на стене. Присмотрелся к божьим ладоням, прибитым толстыми гвоздями к перекладине креста. Опустил взгляд на свои гладкие ладони. И глубоко задумался, поджав нижнюю губу.
В этот момент кто-то в двери позвонил. Отвлекся Дима от своих мыслей. Вышел в коридор.
На пороге стояла женщина лет сорока в дорогой дубленке, а рядом с ней – молоденький милиционер.
– Мы разыскиваем Бориса Ханского, – сказал милиционер. – Он к вам в последние два дня не заходил?
– Ханского? – переспросил озадаченный Дима. – А кто это?
– Он с вами в аэропорту работает. Грузчиком, – сказала женщина. – Он мне про вас рассказывал!
– А, Боря! – кивнул Дима и сделал шаг назад, в глубину коридора, приглашая женщину и милиционера зайти.
– Нет, он не заходил. Да и я пока на работу не хожу. А что случилось? – поинтересовался Дима.
– Он в последнее время лекарствами приторговывал, – заговорила жена. – Два дня назад ему покупатель позвонил. Заказал на тысячу гривен этих лекарств. Боря с ним на встречу пошел и не вернулся.
У Димы внезапно мороз по коже пробежал. Его оцепеневший на мгновение вид вызвал у милиционера подозрение.
– Он вам, кстати, не рассказывал, где эти лекарства берет? – спросил молодой представитель закона.
Дима отрицательно мотнул головой. Но лицо его побледнело, и теперь уже и жена пропавшего грузчика смотрела на хозяина дома вопросительно, с некоторым подозрением во взгляде.
– У него же друг есть, Женя, – заговорил Дима, пытаясь переключить внимание пришедших с себя на кого-нибудь другого. – Кажется, они вместе лекарствами занимались.
– Женю четыре дня назад похоронили, – отстраненно произнесла женщина в дубленке.
– А что случилось? – перепугался еще сильнее Дима.
– Отравился поддельной водкой, – сказала жена Бориса.
Дима вздохнул с облегчением, чем вызвал еще большую подозрительность у женщины в дубленке.
– Можно, я вас наедине кое о чем спрошу? – милиционер кивнул на двери в комнату.
Они уединились в кухне, оставив жену Бориса в коридоре. В комнату Дима милиционера не пустил.
– Вы не беспокойтесь, он же запойный! – прошептал милиционер. – Он уже пропадал и на два дня, и на три. Это жена волнуется, понятое дело. А мне тоже лекарство надо, у меня старший брат болеет. Я у Бори брал несколько ампул – сразу помогло. Братец на глазах ожил. Вышел на улицу прогуляться и под машину прыгнул, чтобы мальца соседского спасти. И мальца спас, и сам успел в сторону отпрыгнуть! А за день до этого с кушетки не вставал. Не мог! может, Борис вам говорил, где лекарство для продажи берет?
– Нет, – тоже шепотом ответил Дима. – Но я могу попробовать узнать. Если увижу его.
Милиционер достал из кармана форменной куртки блокнот и ручку. Написал свой телефон.
– Я в долгу не останусь, – пообещал, глядя в глаза хозяину дома почти дружеским, просящим взглядом.
Нежданные гости ушли, оставив Диму в состоянии легкого беспокойства о судьбе Бориса и о своей собственной. Милиционер был слишком молодым, а поэтому Дима склонялся к мысли, что действительно нужны ему эти лекарства и что никакая это не ловушка, хоть и такая мысль промелькнула.
Выпив стопочку водки на крапиве для приведения своего состояния в более цельное, он прилег подремать. Дремал долго, а когда снова поднялся, за окном уже сгущались сумерки.
Дима вышел на порог, чтобы морозным воздухом приободриться, и закурил сигарету.
По улице медленно проехал «хаммер», усыпанный лишними красными габаритными огоньками.
«Интересно, к кому это?» – полюбопытствовал мысленно Дима и прошелся к калитке, чтобы посмотреть, возле какого двора машина остановится. Но «хаммер» свернул на другую улицу и исчез из виду.
Дима подошел к забору, отделявшему его двор от соседского. Колючая проволока была в порядке.
Вернулся на порог. Закурил вторую сигаретку. У соседа в это время дверь скрипнула, и оттуда бультерьер Кинг вылетел, словно ему пинка под зад дали. Сразу к заделанной дырке в заборе бросился, но прямо перед ней остановился. Постоял, словно в недоумении. Отошел к молодой яблоньке с утепленным тряпками стволом на своей территории, там задрал заднюю левую лапу и сделал свое дело.
– Так вот, приучайся! – прошептал злорадно Дима. – Каждый должен гадить на своей территории, а не на соседской!
38
Киев. Улица Грушевского
На второй этаж Ирина поднималась медленно. Перед дверью замерла на минуту. Сбросила платок с головы на плечи. Постучала сапожками о бетон лестничной площадки, сбивая снег с подошв. Наконец надавила пальцем на кнопку звонка.
– Что ж ты так, – проговорила вместо приветствия нянечка Вера, пропуская Ирину в коридор. – Зачем тебе врагов наживать? Хорошо, что сегодня две новенькие пришли, а то бы молока не хватило!
Новость о том, что появились две новые кормилицы, немного успокоила Ирину. Страх или, скорее, – боязнь шумного скандала, все это осталось там, на лестничной площадке перед дверью.
– Молоденькие? – поинтересовалась Ирина, снимая пальто.
– Да, лет по двадцать! – ответила старушка своим обычным приветливым голосом. – Ну, иди, присаживайся, снимай лишнее!
Ирина прошла в маленькую комнатку. Расстегнула шерстяную красную кофточку, задрала лифчик, чтобы высвободить груди.
Услышала, как в соседней кухоньке-столовой струя воды в умывальник ударила. Поняла: Вера присоску для насосика моет.
Через пару минут зажужжал привычно насосик, и потекла в стеклянный приемник струйка Ирининого молока.
Левая грудь становилась все легче и легче. Еще немножко, и присоска «ляжет» на ее правый сосок.
– Поздно ты пришла, – вздохнула опять нянечка Вера. – Эти две кобылки, здоровые такие… Они всю овсянку съели. Там, на кухне, для тебя и нет ничего, чтобы поесть…
– Ничего страшного, – ответила Ирина. – Я в кафе зайду.
– Ты бы сначала к Нелле Игоревне зашла, – осторожно произнесла нянечка. – Чтоб та хоть увидела, что ты есть!
Упоминание о начальнице так напугало Ирину, что у нее сразу слезы на глазах выступили. Старушка это заметила. Сама перепугалась.
– Да не нужно! – махнула она рукой. – Я ей сама скажу, как увижу! Когда ты уже уйдешь…
Ирина посмотрела на нянечку с благодарностью. Старушка принесла из кухни мокрое вафельное полотенце, чтобы могла Ирина груди вытереть. Постояла рядом, пока Ирина в порядок себя приводила.
– Ты же еще придешь сегодня? – спросила.
Ирина кивнула. Набросила пальто и вышла.
Во дворе остановилась. Перевела дух. Прислушалась к своему телу, к груди. Привычка есть после сдачи молока дала о себе знать нарастающим чувством голода. Ирина вышла к дороге, всмотрелась в аллеи Мариинского парка, надеясь увидеть там Егора. Но аллеи были безлюдны. И тогда пошла она мимо Дома офицеров к гастроному, в котором плохой кофе «три в одном» дают. Решила там вареной колбасы купить и булочку, чтобы свой голод утолить. Вот поест она сначала, а потом все равно в парк пойдет гулять. Что ей еще в этом огромном городе делать? Ведь на весь город не наберется и десятка знакомых лиц, и из них только одно родное, которое действительно хочется увидеть.
Перекусив и выпив «плохого» кофе, который, тем не менее, ей нравился, отправилась Ирина в мариинский парк по аллеям бродить. Поначалу выискивала взглядом Егора, а потом перестала. Мысли у нее смешались с мечтами, и вышла она на смотровую площадку, с которой виден был замерзший Днепр и все левобережное Заднепровье. И показалось Ирине, что позади, за ее спиной, лес, горы и тишина, а только там, далеко впереди и внизу, люди живут. Живут себе, и никакого дела им до нее нет. Как-то по-другому они со своей жизнью справляются. Чем-то другим зарабатывают, не молоком. Может быть, с большей любовью, чем она, деток своих растят. Ну и что? Она, может, скоро и сама лучше и толковее жить научится. А может, ее кто-нибудь другой лучше жить научит. Может, даже Егор, который тоже сам себе хозяин и никакой помощи ни от кого для своего лучшего жизненного устройства не получал.
