Джой Филдинг - Не делись со мной секретами

Стефани Банэк подалась вперед.

— Вы думаете, что Морин потакает каждому капризу Барри?

— А вы не думаете?

Стефани улыбнулась.

— Нет, именно так я и думала.

— Я хочу сказать, разве это дело, после стольких лет усилий моих родителей дать ей образование — а вы знаете, во сколько обходится Гарвардский университет, даже если ты получаешь частичную стипендию, — все это летит к черту.

— Вы думаете, ваш отец разочарован?

— Не знаю. — Джесс посмотрела в пол. — Может быть, и нет. Он в восторге от внуков. К тому же, даже если он и не доволен, он никогда в этом не признается.

— А что вы скажете об отношении матери?

Джесс почувствовала, как напряглась спина.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, вы дали понять, что ваши родители не порадовались бы недавно принятому Морин решению…

— Я сказала другое: не думаю, что они стали бы учить ее все эти годы лишь для того, чтобы она сидела дома и рожала детей.

— Как, вы считаете, отнеслась бы к этому ваша мама?

Джесс склонила голову на бок, уперлась подбородком в плечо.

— Думаю, она бы пришла в ярость.

— Почему вы так считаете?

Джесс почувствовала, как ее нога нервно подергивается на выдвижной табуреточке.

— Перестаньте, Стефани, вы же постоянно у нас бывали. Вы знаете, как она хотела, чтобы ее дочери получили хорошее образование, умело распорядились своей жизнью, прочно встали на ноги.

— Насколько я помню, это была женщина, опережавшая свое время.

— Значит, вы должны знать, как бы она отнеслась к поведению Морин.

— А именно, как бы она отнеслась?

Джесс поискала подходящее определение.

— Она бы почувствовала гнев, была бы сбита с толку, обманута в своих надеждах.

— Вы действительно так считаете?

— Я говорю, как к этому отнеслась бы мама.

— Вы считаете, что ваша мать не хотела, чтобы Морин обзавелась семьей?

— Этого я не говорила.

— А что же вы сказали?

Джесс посмотрела в потолок, перевела взгляд на окно, потом на звания и степени, висевшие в рамках на стене, и наконец остановила его на женщине, сидевшей напротив.

— Слушайте, вы должны помнить, как расстроилась мама, когда я сообщила ей, что собираюсь выйти замуж за Дона.

— Обстоятельства были совершенно иные, Джесс.

— Чем же? В чем тут разница?

— Ну, во-первых, вы были очень молоды. Дон был намного старше вас. Он уже работал адвокатом. А вы заканчивали первый курс юридического колледжа. Не думаю, что ваша мать возражала против замужества как такового, скорее против такой поспешности.

Джесс начала поглаживать свои покрытые лаком ногти. Она молчала.

— А Морин закончила образование, — продолжала Стефани. — Она уже стала самостоятельным человеком, когда встретила Барри и вышла за него замуж. Не думаю, что ваша мать имела бы что-нибудь против того, чтобы отвлечься на время от дел и создать собственную семью.

— Я не говорю, что мама не захотела бы, чтобы Морин вышла замуж и завела детей, — заявила Джесс, подогреваемая чувством гнева. — С какой стати? Мама любила детей. Ей нравилось быть замужем. Она старалась быть прекрасной женой и матерью, о чем мужчина только может мечтать. Но…

— Но что?

— Но она хотела для своих дочерей большего, — ответила Джесс. — Разве в этом есть что-нибудь плохое? Что в этом ужасного?

— Это зависит от того, чего хочет сама дочь.

Джесс зажала верхнюю губу пальцами правой руки и подождала, пока несколько успокоится сильное сердцебиение, потом продолжила разговор:

— Послушайте, я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать Морин или свою мать.

— А зачем же вы пришли?

— Честно говоря, не знаю.

Наступило непродолжительное молчание. Впервые Джесс заметила часы на письменном столе Стефани. Она наблюдала, как минутная стрелка дернулась и опять остановилась. Зря пропала еще одна минута. Время бежит, подумала она, а у нее столько незаконченных дел. На час тридцать у нее назначена встреча с медицинским экспертом, на три часа — беседа со свидетелем убийства из самострела, в четыре — разговор с несколькими полицейскими. Она могла бы использовать это время, чтобы подготовиться. Зачем она попусту тратит здесь свое драгоценное время?

— Что вы делали вчера вечером, когда позвонили мне? — спрашивала между тем Стефани Банэк.

— Что значит, что я делала?

Стефани Банэк смутилась.

— Конечно, этот вопрос слишком прямой, Джесс. Что вы делали до того, как позвонили мне вчера?

— Ничего.

— Ничего. Ни с того ни с сего вы сказали себе: «Ой-ой-ой, я же несколько лет не видела Стефани Банэк. Думаю, надо ей звякнуть».

— Что-то в этом роде.

Опять молчание.

— Джесс я не смогу вам помочь, если вы не дадите мне шанс.

Джесс хотелось выговориться, но она не могла этого сделать.

— Джесс, зачем вы попросили у сестры номер моего телефона?

— И не думала просить.

— Значит, она сама предложила вам позвонить мне?

Джесс пожала плечами.

— Почему бы это?

— Вам придется спросить ее.

— Послушайте, может быть, дело в том, что я являюсь подругой вашей сестры. Но вам следует знать, что все, сказанное мне, остается строго между нами. А, может быть, вы предпочитаете, чтобы я рекомендовала вам кого-нибудь другого…

— Нет, — быстро отозвалась Джесс. — Дело не в вас, а во мне.

— Расскажите мне о себе, — любезно попросила Стефани Банэк.

— У меня случаются приступы беспокойства.

— Что вы имеете в виду под приступами беспокойства?

— Чувство тревоги, паники.

— Что же происходит, когда вас охватывают такие чувства?

Джесс уставилась себе на колени, заметила, что часть лака с ногтей соскочила, и кусочки его лежат на черной юбке, как блестки.

— Задыхаюсь. Тело немеет. Ноги не идут, слабеют, их начинает покалывать. Грудь сдавливает. Наступает паралич. Я в буквальном смысле не могу пошевелиться. Появляется тошнота, меня вот-вот может стошнить.

— Давно ли у вас появились такие приступы?

— Они возобновились неделю назад.

— Возобновились?

— Да.

Стефани Банэк положила ногу на ногу.

— Вы сказали, что они возобновились несколько недель назад.

— Разве?

— Да.

— Кажется, именно это называют «фрейдовской оговоркой». — Джесс нервно рассмеялась. Неужели подсознательно она готова раскрыть все свои секреты?

— Значит, эти приступы не являются чем-то новым? — Но эта фраза больше походила на утверждение, чем на вопрос.

— Не совсем. — Джесс помолчала, потом продолжала: — Такие приступы мучили меня после исчезновения матери. Почти каждый день в течение по крайней мере года, потом реже в течение нескольких лет.

— Потом они прекратились?

— У меня не было никаких приступов по меньшей мере четыре года.

— А теперь они возобновились?

Джесс кивнула.

— Они стали накатываться на меня все чаще. Длиться дольше. Становиться тяжелее, болезненнее.

— И все это пришло к вам опять, как бы говорите, несколько недель назад?

— Да.

— Как вы думаете, что вызвало приход этой новой волны?

— Не могу сказать с уверенностью.

— Есть ли какая-нибудь закономерность в появлении приступов?

— Что вы имеете в виду под закономерностью?

Стефани Банэк сделала паузу, потерла пальцами свой точеный нос.

— Случаются ли эти приступы в какое-то определенное время дня или ночи? Не испытываете ли вы их на работе? Когда вы находитесь в одиночестве? В каком-то определенном месте? В присутствии каких-то конкретных людей?

Мысленно Джесс по очереди обдумала все эти вопросы. Приступы действительно случались с ней в любое время дня и ночи. Бывали они на работе, в квартире, когда она находилась дома одна, когда шла по оживленной улице, смотрела кино, выходила из ванной после душа.

— Никакой закономерности нет, — ответила она упавшим голосом.

— Был ли у вас приступ вчера вечером, перед тем, как вы позвонили?

Джесс кивнула.

— Что вы делали?

Джесс рассказала ей, что собиралась идти на встречу с родственниками.

— Я все разложила, все подготовила.

— Вы собирались на встречу с новой дамой в жизни вашего отца?

— Да, — призналась Джесс.

— Представляю себе, как вы волновались.

— Ну, это отнюдь не самое приятное, что мне хотелось бы испытать, что, думаю, выставляет меня в дурном свете.

— Почему вы так говорите?

— Потому что я должна была бы желать счастья своему отцу.

— А вы этого не желаете?

— Наоборот. — Джесс почувствовала, как слезы подступают к глазам. Она пожала плечами, чтобы сдержать их. — Вот этого-то я и не понимаю. Я действительно хочу, чтобы он был счастлив. То, что приносит ему счастье, приносит счастье и мне.

— Почему?