Карин Альвтеген - Тень
Рагнерфельдт закончил позже всех, когда остальные уже ушли на банкет. Там собралось человек тридцать — организаторы вечера и гости. На длинном столе в центре комнаты горели свечи в разноцветных подсвечниках, а вдоль одной из стен располагались столики с блюдами для фуршета. Настроение участников банкета было приподнятое.
Аксель заметил ее сразу. Она притянула его взгляд как магнит. Произведение искусства среди наспех сделанных эскизов.
— Присаживайся, Аксель, мы заняли тебе место! — крикнул Торгни чуть громче, чем следовало. Он никогда не упускал шанса подчеркнуть факт их знакомства, пристраивался рядом, чтобы тоже оказаться в свете рампы.
Незнакомка сидела рядом с Торгни, Акселю указали место напротив нее. Прежде чем сесть, он пошел взять себе бокал красного вина, с удивлением прислушиваясь к своим чувствам.
— Аксель, прихвати для нас бутылочку!
Фраза прозвучала так громко, что все разговоры мгновенно стихли, но поскольку ничего интересного не произошло, гости вскоре вернулись к прерванным беседам. Взяв бутылку красного, Аксель пошел к столу. Он старался скрыть свое восхищение. Но даже самый тонкий эстет не мог не оценить красоты этой женщины. Она спокойно смотрела на Акселя, тот отводил глаза, боясь встретиться с ней взглядом. Вот он поставил на стол бокал и бутылку. Торгни немедленно схватил вино и наполнил бокалы себе и своей спутнице.
— Это Халина, это Аксель. Халина мой гость, но за кулисы проходить отказалась: видите ли, ей неудобно.
Торгни усмехнулся.
— Прекрати, я просто не хотела мешать.
Она протянула руку Акселю:
— Халина.
Аксель взял ее руку. Рука была прохладная и сухая, казалось, она сломается, если он пожмет ее слишком сильно.
— Аксель.
Улыбнувшись, она зажгла сигарету. Ее прикосновение ошеломило Акселя. Смущенный, как школьник, он сел на место и попытался переключить свое внимание на что-нибудь другое. Он поражался собственной реакции. Ему сорок восемь, он считал, что все чувства давно в прошлом. Прошло столько лет с тех пор, как он в последний раз испытывал нечто подобное.
Торгни не умолкал. Но сейчас его болтливость оказалась даже кстати. Аксель перебросился парой слов с представителем городской книготорговой сети, продолжая ощущать неловкость от присутствия этой Халины. Бокалы наполнялись и опустошались, шум нарастал, ножки стульев царапали мраморный пол, люди начали перемещаться, меняясь местами. Торгни встал, чтобы взять себе еще еды, но у столов с закусками увяз в какой-то беседе. В конце концов она заговорила первой.
— Мы с вами уже встречались, вы не помните?
Аксель удивился.
— Нет, не помню. И, честно говоря, сомневаюсь, что мог бы забыть нашу встречу.
Вино придало ему мужества. У Халины темно-карие глаза, вьющиеся каштановые волосы. Зеленая туника с вышивкой, лифчика нет, это Аксель сразу заметил. Макияж неброский, а на левом запястье несколько тонких серебряных браслетов, звеневших при движении.
— Мы виделись мельком, неудивительно, что вы забыли. Это было на демонстрации писателей в шестьдесят девятом.
Ту акцию протеста он помнил, а вот встречу с Халиной — нет. Выступая за повышение авторских отчислений с каждой выданной в библиотеке книги, писатели собрались в центральных библиотеках Стокгольма, Гётеборга, Мальмё и Умео, с помощью библиотекарей погрузили книги в автобусы и увезли на целую неделю. Аксель помнил свои тогдашние ощущения: вот она, настоящая жизнь, возвращение к корням. В единстве сила.
— Так вы тоже пишете?
Улыбнувшись, она коснулась пальцами своего бокала.
— Я стараюсь изо всех сил, но издать пока ничего не удалось. Но я не сдаюсь, и из того, что я сейчас пишу, кажется, может что-нибудь получиться, хотя именно сейчас процесс немного застопорился.
Голос такой же приятный, как и внешность. Несмотря на иностранное имя, акцента не слышно. Ее пальцы скользили по основанию бокала, и он не мог оторвать взгляд от этого движения. Ему хотелось прикоснуться к ее руке, удостовериться, что ее кожа так нежна, как кажется. Уже давно у него не было близости с женщиной. Случалось, он онанировал во сне по ночам. Как подросток. За неимением лучшего организм занимался саморегуляцией.
— Я хочу спросить вас кое о чем, вы ведь мастер, умеющий отличать добро от зла.
— Это преувеличение.
— О вас так говорят.
— Все обстоит немного иначе, но в любом случае спрашивайте, я постараюсь ответить.
Внезапно она оживилась. Потушила сигарету, вынула из сумочки ручку, огляделась в поисках чего-нибудь, на чем можно писать, нашла неиспользованную салфетку. Провела на ней две параллельные прямые, а между ними две волнообразные дуги.
— Это река, в которой полно крокодилов. Никто не может переправиться на другой берег без лодки.
На одном «берегу» реки она нарисовала четырехугольник.
— Здесь живет Пер, он любит Эву, которая живет через реку, и Эва тоже его любит. Однажды Пер тяжело заболел. Он позвонил Эве и попросил ее прийти на помощь. Объяснил, что дело серьезное, и умолял поторопиться.
Но у Эвы нет лодки, и она бежит к Эрику, который живет на том же берегу и у которого лодка есть. Эва объясняет Эрику ситуацию и просит одолжить лодку, чтобы поехать к Перу.
Аксель с интересом следил за ее речью и за маленькой картой на салфетке.
— Но Эрик не захотел перевозить Эву безвозмездно. И сказал, что поможет, только если она сначала отдастся ему.
Аксель поднял взгляд, посмотрел на лицо Халины и стал следить за движениями ее губ.
— Эва, разумеется, в страшном огорчении идет к Улофу, который живет здесь…
Аксель заставил себя посмотреть на салфетку, на которой между домами Эвы и Эрика появился новый четырехугольник.
— …и рассказывает ему о том, что предложил Эрик. Она просит Улофа пойти вместе с ней к Эрику и попытаться переубедить его. Но Улоф отказывается вмешиваться и просит ее уйти. Эва не видит другого выхода, кроме как согласиться переспать с Эриком, хотя он стар и непривлекателен. Она идет к нему и делает это. А потом он перевозит ее через реку.
Вернувшийся Торгни наклонился вперед и посмотрел на салфетку.
— А, ты опять про это?
— Уходи, не мешай.
Халина отмахнулась от него, он вздохнул и, слегка пошатываясь, ушел.
Халина продолжала рисовать на салфетке. Акселю хотелось смотреть на нее, а не на ее рисунки.
— Это сюжет книги, которую вы пишете?
— Нет, это моральная дилемма. Я хочу, чтобы вы определили свое отношение к ней. Итак, Эва наконец приходит к больному жениху и рассказывает о том, что ей пришлось сделать. Пер приходит в ярость из-за того, что Эва переспала с Эриком, и выгоняет ее. С разбитым сердцем Эва идет к Свену и рассказывает ему все: как ей пришлось переспать с Эриком, чтобы помочь Перу, и как Пер ее выгнал. В страшной ярости Свен отправляется к Перу, намереваясь проучить его хорошенько.
Халина подняла глаза:
— Вы следите?
— Да, и я уже понял, что жителей этой деревни связывают теплые, добрососедские отношения.
Халина отложила ручку, закурила новую сигарету и выпустила дым.
— Я хочу узнать, кто из них больше всех не прав. Оцените их действия по пятибальной шкале, от самой малой до самой серьезной вины.
— Я должен их рассудить?
— Судить никого не надо. Просто скажите, как вы думаете. Эта тема должна быть вам интересна, разве нет?
— Я по большей части стараюсь задавать интересные вопросы, а не отвечать на них.
— Но в любом случае у вас должно быть свое мнение. Так что испытайте собственное лекарство на себе.
Он притянул к себе салфетку и посмотрел на рисунок. Она даже крокодильчика изобразила. На берегу рядом с домом Эрика. Он поднял взгляд и разглядел очертания ее сосков под туникой.
— А как вы сами считаете?
Откинувшись назад, она посмотрела на него. Вдруг раздался громкий смех Торгни, и оба собеседника посмотрели в ту сторону. Торгни сидел на диване, держа в одной руке бокал, в другой бутылку.
Халина затянулась сигаретой.
— Для меня здесь все ясно.
— И кто же?
— Улоф.
— Улоф?
Она кивнула.
— Но он единственный ничего не сделал.
— Вот именно поэтому.
На миг ему вспомнились первые годы жизни с Алисой. Несмолкаемые разговоры, которые помогали писать.
Диалоги, на смену которым пришло молчание. Аксель посмотрел на Торгни. Тот, закрыв глаза, развалился на диване. Аксель удивился: неужели какой-то Торгни способен разбудить его ревность? Но это была именно ревность. И мучительная зависть. Женщина, с которой можно говорить.
— Мне было девять, когда закончилась война, и меня освободили из Треблинки.
Она протянула руку и показала вытатуированные цифры.
— Маму застрелили, как только она вышла из поезда. А нам с сестрой удалось прожить за колючей проволокой три года. Она умерла от истощения в самом конце войны.
