Тень твоей улыбки - Мэри Хиггинс Кларк
Через четверть часа торопливо вошел доктор Клей Хэдли. Он приподнял одеяло, подержал руку Оливии Морроу, а потом осторожно положил ее и накрыл одеялом.
— Я был здесь вчера вечером, — сообщил он Монике хрипловатым голосом. — Я предложил Оливии поместить ее в больницу или хоспис, чтобы она не умерла в одиночестве. Она была непреклонна и сказала, что хочет встретить конец в своей постели. Вы давно знаете ее, доктор?
— Мы никогда не встречались. Я собиралась увидеться с ней сегодня вечером. — Она говорила тихо. — Мой отец был приемным ребенком, и миз Морроу утверждала, что знала мою бабку и моего деда, и хотела мне о них рассказать. Она когда-нибудь говорила с вами обо мне?
Хэдли покачал головой.
— Доктор Фаррел, прошу вас, не придавайте значения тому, что говорила Оливия. В последние несколько недель, когда я вынужден был открыть ей, насколько она больна, у нее начались галлюцинации. У бедной женщины не было семьи, и она стала думать, что любой, с кем она встречалась или о ком слышала, мог иметь к ней отношение.
— Понимаю. Честно говоря, я догадывалась о чем-то подобном. Полагаю, мне следует остаться до приезда полиции, потому что, когда мы обнаружили тело, я сопровождала консьержа. Вероятно, они попросят меня написать свидетельские показания.
— Почему бы нам не подождать в гостиной? — предложил Хэдли.
Бросив последний взгляд на постель, где лежала Оливия Морроу, Моника вышла из комнаты. Но пока она шла по коридору, ее не покидало навязчивое ощущение, словно что-то не в порядке, что-то не так.
«Может быть, это я схожу с ума, — думала она. — Похоже, я не осознавала, в какой степени рассчитывала на Оливию Морроу, ожидая услышать историю своего происхождения. А теперь я слишком сильно разочарована».
Сидя в гостиной, обстановка и декор которой указывали на тонкий вкус Оливии Морроу, Моника продолжала испытывать тревогу, словно упустила нечто важное — нечто, касающееся смерти женщины, которую она никогда не знала.
Но что именно?
26
В четверг утром Дуг Лэнгдон позвонил Сэмми Барберу. Хорошо понимая, что сказанное им может быть записано, он говорил кратко, пытаясь изменить голос.
— Согласен на условия вашего предложения по ликвидации.
— Да расслабьтесь, Дуг, — ответил Сэмми. — Я вас больше не записываю. У меня есть все необходимое на тот случай, если условия меня не удовлетворят. У вас наличка в старых купюрах, верно?
— Да, — с нажимом ответил Лэнгдон.
— Вот как мы это сделаем. У каждого из нас будет большой черный кейс. Встречаемся на парковке нашего любимого кафе в Квинсе. Паркуемся по соседству друг с другом и меняемся кейсами. Не успеем даже выпить по чашке кофе, хотя, насколько помню, кофе у них неплохой. Сойдет в качестве плана?
— Когда хотите встретиться?
— Дуг, у вас не очень-то радостный голос. А я хочу, чтобы вы были довольны. Чем скорей, тем лучше. Как насчет сегодня, около трех? В это время бывает спокойно, и к тому же босс из ночного клуба хочет, чтобы сегодня я пришел пораньше. Мы ожидаем некоторых известных людей, и я нужен ему, чтобы отгонять всяких придурков.
— Да, это вы можете. Ладно, сегодня в три часа на парковке у кафе.
Дуглас Лэнгдон больше не пытался изменить голос. Если Сэмми Барбер возьмет деньги и не выполнит работу, он ничего не сможет с этим поделать. Единственным выходом будет, мрачно сказал он себе, найти кого-то, кто позаботится о Сэмми. Но если уж такое случится, надо будет постараться, чтобы невозможно было связать смерть Сэмми с ним.
«Все же есть надежда, что, получив деньги, он выполнит задание», — думал Лэнгдон, сидя в своем кабинете в ожидании Роберты Уотерс, первой пациентки. Эта особа хронически опаздывала. Не то чтобы его это беспокоило. Он всегда прекращал прием в то время, когда оканчивался ее час, даже если она пробыла на кушетке пятнадцать минут. Если она возмущалась, он спокойно объяснял: «Я не могу задержать прием следующего пациента. Это было бы несправедливо. Подумайте об этом. Одна из причин ваших натянутых отношений с мужем состоит в том, что он не переносит ваших постоянных опозданий».
Господи, как он устал от этой женщины!
Если честно, он устал от них всех. «Но будь осторожен, — предостерег он себя. — Ты становишься излишне придирчивым к Беатрис; надо сохранить ее расположение, в конце концов, она хорошая секретарша. И между прочим, ее очень заинтересовал визит Сэмми».
Зазвонил телефон. Через минуту Беатрис сообщила:
— Звонит доктор Хэдли, сэр.
— Спасибо, Беатрис. — Дуг заставил себя говорить ласково. Но когда послышался щелчок переключения линии, тон его изменился. — Вчера вечером я пытался тебе дозвониться. Почему ты не отвечал по сотовому?
— Потому что я был совершенно разбит, — ответил Клей дрожащим голосом. — Я врач. Я спасаю жизни людей. Одно дело — рассуждать об убийстве человека. И совсем другое — душить подушкой женщину, которая была моей пациенткой.
Не веря своим ушам, Дуг Лэнгдон безошибочно различил на другом конце провода звук рыданий. Если Беатрис немедленно не отключится, то услышит этот всплеск эмоций, с ужасом подумал он. Он хотел крикнуть Хэдли, чтобы тот заткнулся, но потом, проглотив комок в горле, спокойно произнес:
— Клей, возьми себя в руки. Оливии Морроу и так оставалось жить несколько дней. Ускорив неизбежное событие, ты спас себя от тюремного заключения на всю оставшуюся жизнь. Ты ведь говорил мне, что она собиралась рассказать Монике Фаррел об Алексе и состоянии семьи Гэннон?
— Дуг, когда я вернулся в квартиру Оливии вчера вечером, там была Моника Фаррел. Она сидела в спальне возле постели Оливии. Она врач. Она могла что-то заметить.
— Что именно?
Лэнгдон выжидал. Хэдли перестал рыдать, но, когда заговорил, в его голосе слышалась неуверенность.
— Не знаю. Наверное, я просто нервничаю. Извини. Со мной все будет в порядке.
— Клей, — начал Лэнгдон, стараясь говорить уверенно, — с тобой все должно быть в порядке — ради твоего
