Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры
– Здесь два сокровища, – продолжает Пенумбра. – Во-первых, большое книжное собрание, и во-вторых, один-единственный том.
Он опускает костлявую ладонь на прикованную к нашему столу черную инкунабулу, не отличимую от всех остальных. На обложке тонкими серебряными буквами выведено: MANVTIVS.
– Вот этот том, – говорит Пенумбра. – Это codex vitae Альда Мануция. Нигде, кроме этой библиотеки, его нет.
Погодите-ка.
– Даже в вашем магазине?
Пенумбра качает головой.
– Новички эту книгу не читают. Только действительные члены братства – переплетенные и непереплетенные. Таких немного, и Мануция мы читаем только здесь.
Вот это-то мы и видим вокруг: все эти усердные штудии. Впрочем, я замечаю, что многие из черных балахонов поглядывают в нашу сторону. Может, не такие уж усердные.
Пенумбра, обернувшись на стуле, обводит рукой уставленные книгами стены.
– А это другое сокровище. Следуя по стопам Основателя, каждый член братства составляет собственный codex vitae, или книгу жизни. Это миссия непереплетенных. К примеру, Федоров, уже знакомый тебе… Он кивает на меня.
– …один из них. Когда закончит, он соберет все, чему научился, все свои знания – в такую вот книгу.
Я вспоминаю Федорова и его снежную бороду. Да, пожалуй, он кое-чему научился.
– При помощи журнала, – поясняет Пенумбра, – мы убеждаемся, что Федоров честно добыл свои знания.
Пенумбра поводит бровью.
– Надо точно знать, что он понимает, чего добился.
Ага. А вдруг он просто скормил пачечку книг сканеру.
– Когда его codex vitae одобрю я и примет Первый читатель, Федоров станет одним из переплетенных. И тут он наконец совершит последнее жертвоприношение.
Ага: темный ритуал на Алтаре Подлинного Зла. Я так и знал. Мне нравится Федоров.
– Его книгу зашифруют, напечатают и поставят на полку, – буднично говорит Пенумбра. – До его смерти читать ее не будут.
– Вот отстой, – шепчет Нил.
Я прищуриваюсь на него, однако Пенумбра с улыбкой поднимает открытую ладонь.
– Мы приносим эту жертву от глубокой веры, – продолжает он. – Я это совершенно серьезно. Когда мы расшифруем codex vitae Мануция, каждый член нашего братства, который двинулся по его стопам – то есть создал собственную книгу жизни и надежно ее сохранил, – вновь оживет.
Я изо всех сил сдерживаю ехидную усмешку, что так и рвется расплыться по моему лицу.
– Как это? – спрашивает Нил. – Вроде зомби?
У него выходит слишком громко, и на нас оборачивается несколько балахонов.
Пенумбра качает головой.
– Природа бессмертия загадочна, – продолжает он таким тихим голосом, что нам приходится склоняться к нему. – Но все, что я знаю о чтении и писательстве, подсказывает мне: бессмертие существует. Я его чувствую в этих полках, да и в других.
В телегу про бессмертие я не верю, но чувство, о котором говорит Пенумбра, мне знакомо. Бродя между библиотечными стеллажами, ведя пальцами по корешкам книг – трудно не почуять присутствие спящих духов. Это лишь ощущение, а не факт, но не забывайте (я повторяю): люди верят в странности похлеще этого.
– Но почему вы не можете расшифровать книгу Мануция? – спрашивает Кэт. Да, это ее епархия.
– Куда подевался ключ?
– А, – говорит Пенумбра. – В самом деле, куда?
Он умолкает, переводит дух. И дальше:
– Герритзун был в своем роде не менее замечателен, чем Мануций. Он решил не передавать ключ наследникам. Пять сотен лет… мы обсуждаем его решение.
Он произнес это так, что мне думается: не иначе, в обсуждениях иной раз участвовали пуля или кинжал.
– Не имея ключа, мы перепробовали расшифровать codex vitae Мануция всеми мыслимыми способами, – говорит Пенумбр. – Мы применяли геометрию. Искали скрытые формы. На них построена Загадка Основателя.
Лицо на визуализации – ну разумеется. Я снова чувствую замешательство. Это Альд Мануций смотрел с экрана моего макбука.
– Переключились на алгебру, логику, лингвистику, криптографию… среди нас были выдающиеся математики, – продолжает Пенумбра, – мужчины и женщины, удостоенные премий там, наверху.
Кэт слушает так жадно, что едва не лезет на стол. Такая приманка – неразгаданный шифр и рецепт бессмертия в одном пакете! Меня на минуту пронимает гордость: это я привел Кэт сюда. Гугл сегодня разочаровывает. Настоящее дело тут, в Неразрывном Каптале.
– Вам надо понимать, друзья мои, – говорит Пенумбра, – что методы, по которым работает это сообщество, практически не менялись со дня его основания пятьсот лет назад.
Он указывает пальцем в сторону копошащихся черных балахонов:
– Мы пользуемся мелом и доской, бумагой и чернилами.
Тут его тон слегка меняется.
– Корвина считает, мы должны строго придерживаться этих технологий. Он думает, если мы хоть что-то изменим, то лишимся права на награду.
– А вы, – говорю я, – как обладатель макбука, не согласны.
В ответ Пенумбра оборачивается к Кэт и переходит на вовсе беззвучный шепот.
– Вот теперь о моем предложении. Если не ошибаюсь, дитя мое, ваша компания располагает несметным множеством книг…
Он умолкает, подыскивая слова.
– …на цифровых полках.
Кэт кивает и отвечает свистящим шепотом:
– Шестьдесят один процент всех, когда-либо напечатанных в принципе.
– Но книги жизни Основателя у вас нет, – говорит Пенумбра. – Как нет ее ни у кого.
Пауза.
– А пожалуй, должна быть.
В одно мгновение до меня доходит: Пенумбра предлагает библиографический взлом. Мимо нашего стола шаркает черный балахон, таща с полок толстую зеленую книгу. В балахоне высокая и тощая леди за сорок, с сонными глазами и коротко остриженными темными волосами. Под мантией я замечаю синюю ткань в цветочек. Мы молчим, выжидая, пока сонная леди отойдет.
– Я считаю, пора отойти от традиций, – продолжает Пенумбра. – Я уже старик, и если только это возможно, хотел бы увидеть завершение работы, прежде чем от меня останется только книга на этих полках.
Новое озарение: Пенумбра из переплетенных, так что его codex vitae должен быть тут, в пещере. От этой мысли у меня слегка кружится голова. Что в этой книге? Какая история там сокрыта?
У Кэт горят глаза.
– Мы можем отсканировать ее, – говорит она, похлопывая по книге на столе. – И если там есть шифр, подберем ключ. У нас есть машины такой мощности – вы себе не представляете.
В Читальном Зале тихое оживление, легкая рябь настороженности пробегает по черным балахонам. Все выпрямляются, слышен шепот и прочие звуки, означающие предупреждения и предостережения.
В дальнем конце зала, где находится выход с лестницы сверху, возникает высокая фигура. Мантия на ней отличается от остальных: позатейливее, с дополнительными складками черной материи возле шеи и с алыми врезками на рукавах. Она небрежно лежит на плечах вошедшего, будто только что наброшена, а из-под нее выглядывает переливающийся серый костюм.
Высокий сразу направляется к нам.
– Мистер Пенумбра, – шепчу я, – может быть, лучше…
– Пенумбра, – восклицает высокий.
Он говорит негромко, но голос такой глубокий, что долетает до конца зала.
– Пенумбра, – повторяет высокий, быстро шагая к нам.
Он старик – не такой, как Пенумбра, но почти. Однако при этом гораздо солиднее. Не сутулится, не сбивается с шага, и я не удивлюсь, если под пиджаком у него накачанные грудные. Голова выбрита до блеска, темные аккуратные усики. Носферату в обличье сержанта-морпеха.
И тут я его узнаю. Это мужчина с той фотографии, где молодой Пенумбра – тот, что показывает большой палец на фоне Золотых Ворот. Босс Пенумбры, который поддерживает жизнь в магазине, президент щедрой компании Festina Lente. Корвина.
Пенумбра поднимается со стула.
– Прошу знакомиться, трое непереплетенных из Сан-Франциско, – говорит он.
И нам:
– Это Первый читатель и наш покровитель.
Неожиданно Пенумбра выказывает особую почтительность. Явно притворную.
Корвина холодно оглядывает нас. Глаза у него темные и с поволокой – в них светится свирепый, жадный ум. Он в упор смотрит на Нила, что-то прикидывая, потом спрашивает:
– Скажите, какое из сочинений Аристотеля Основатель напечатал первым?
Тон мягкий, но беспощадный, каждое слово – будто пуля из пистолета с глушителем.
Нил смотрит непонимающе. Повисает неловкая пауза. Корвина складывает руки на груди и обращается к Кэт:
– Ну а вы что скажете? Есть идеи?
Кэт перебирает пальцами, будто ей хочется поискать ответ в телефоне.
– Аякс, здесь еще немало работы, – теперь Корвина стыдит Пенумбру.
Все так же тихо. Они должны цитировать все собрание. Задом наперед древнегреческий оригинал.
Я бы поморщился, если бы голова у меня не кружилась от открытия, что у Пенумбры есть имя, и что это имя…
