Джим Томпсон - Чертовка
Правда заключается в том… правда об этой девушке, Моне, я вам о ней рассказывал. Старуха, у которой она жила, на самом деле вовсе не была ее теткой. Выяснилось, что старуха эта — похитительница: она выкрала бедную девочку у богатых родителей, когда та была еще младенцем (немудрено, что Мона не помнила своих родных), а эти сто тысяч оказались выкупом. Старуха боялась их потратить, потому что… черт, а мне откуда знать? Ах да. Она боялась их потратить, потому что сперва ей пришлось лечь на дно, пока не утихнет шум, а через некоторое время все привыкли, что у старухи за душой ни гроша, потому-то она и не могла тратить деньги. Было бы чертовски странно, начни она их тратить, — понимаете, о чем я? Вот, значит, как все вышло… или примерно так. Старуха не могла заставить себя выбросить деньги, но и тратить их тоже не могла. Вот такое странное было дело, такое или еще какое, ну да не важно. Важно то, что на самом деле деньги принадлежали Моне, поскольку ее богатые родители много лет назад умерли от горя. И поскольку я спас девушку от судьбы куда худшей, чем смерть, разве не справедливо, что Мона позволит мне присмотреть за ее деньгами? А то и оставить их себе? Ведь, если верить слухам, она вообще шлюха, и мне, черт возьми, совсем не улыбается таскать шлюху за собой.
В общем, я собирался изложить все эти правдивые факты моей жене, Джойс, когда она внезапно вернулась и застукала меня с деньгами. Но, видно, я тогда туго соображал, поэтому пару дней уклонялся от ответа, а через день или около того сказал ей, что деньги нашел. Звучало это более логично, чем правда, да и в любом случае я тогда еще всей правды не знал. Черт, да откуда мне было знать, когда события сыпались одно за другим? Стейплз этот не давал мне житья. Мона тоже была хороша: вынуждала меня гадать, шлюха она или нет, пугалась и пугала меня. И Джойс — в общем-то, я был рад, что Джойс вернулась, ведь казалось, что она забыла о старом и теперь мы заживем душа в душу. Так нет же, сами видите, я только запутался еще больше.
В общем, пока что я не смог рассказать ей правду. Не видел в этом, знаете ли, особой нужды, раз она поверила, что деньги я нашел. А потом настал день, когда Джойс хорошенько вымыла весь дом (и дому это было совершенно не лишнее, честное слово!), но стоило мне вернуться после целого дня тяжелого труда, как она принялась меня изводить. Не успел я поужинать, как она стала на меня тявкать: давай, мол, живо к ней в спальню для разговора. Тогда я быстро доел и на минутку зашел в ванную, — боже мой, куда катится мир, если парень не может спокойно в ванной посидеть? Но, похоже, даже на это скромное удобство я не мог рассчитывать.
Только я закрыл дверь, как Джойс опять принялась меня звать. Я, конечно, понял: что-то не так — и решил немного подумать, чтобы выдать ей какую-нибудь версию поубедительней. Для ее же собственного блага, понимаете? Ведь если Джойс решит, что я наврал про деньги, положение у нее оказывается аховое. Она захочет, чтобы я пошел в полицию или сама туда попрется, а я просто не могу ей этого позволить. Даже притом, что деньги по праву мои. Полицейские поверят истинным фактам не больше, чем она, а значит… в общем, сами видите расклад.
Я ведь довольно мирный парень и в жизни не причинял никому вреда, если мог этого избежать. Но если Джойс попытается загнать меня в угол и испортить мне жизнь, хотя на меня и так свалилось больше, чем я могу вынести, то… ей же хуже.
И вот я отсиживался в ванной, размышляя о том, что, черт подери, Джойс там разнюхала и как, черт подери, мне теперь выкручиваться. Но она не хотела, чтобы вышло по-моему; она не позволила мне ее защитить. Ей надо было обязательно ворваться в ванную и пристать хуже репейника: откуда, мол, я взял деньги. Я ей ответил. Черт подери, дорогуша, сказал я, ведь я уже говорил тебе, откуда их взял. А она мне: ты лгал, Долли, я должна была понять это с самого начала, но я так хотела верить… что…
— Где ты был в понедельник вечером, Долли?
— В понедельник вечером? — уточнил я. — А, в тот вечер, когда ты вернулась домой. Ну, я колесил по округе, детка. Сумел отловить нескольких злостных неплательщиков, и они раскошелились…
— Ничего они не раскошелились. И нигде ты не колесил.
— Так, погоди минутку, — запротестовал я. — Я все тебе рассказал в тот же день — подробно рассказал, где я был. Ты видела деньги, что я принес, и…
— Я видела, как ты достал какую-то сумму из портфеля и переложил к себе в бумажник. И это все, что у тебя было, Долли, кроме доллара или двух. Я увидела это на следующее утро, когда ты взял те деньги, что привезла я.
Я пожал плечами. Бросил на нее холодный взгляд. Черт, допустим, я не сказал ей всей правды. Но неужели это повод вламываться в ванную, обвинять меня во лжи и вести себя так, словно я совершил преступление или еще чего?
Прошу тебя быть моим судьей, дорогой читатель.
Могу сказать только одно: если вы сами призываете неприятности, нажимая на человека, которому и так уже пришлось нелегко, то будьте готовы отвечать за последствия.
— Долли, ты хорошо знал Пита Хендриксона?
— Пита? — переспросил я. — Пита Хендриксона? В жизни о нем не слышал.
— Его убили в понедельник вечером. Его и некую миссис Фаррел.
— Да? Ах да. Кажется, я где-то об этом читал.
— Вы не были знакомы?
— Знакомы? — Я рассмеялся. — С какой стати мне знакомиться с подобным типом?
— Так ты не был с ним знаком?
— Говорю же тебе.
— Тогда почему он был в этом доме? Почему он здесь спал?
Я посмотрел на Джойс как на сумасшедшую. Я хотел защитить ее, понимаете. Поверьте мне, я делал что мог.
— Боже мой, милая, что ты говоришь? — воскликнул я. — Ничего безумнее в жизни не слышал! С чего ты взяла?..
— Вот с чего, — ответила она. — Сегодня я прибиралась в доме и нашла вот это. На полу под кроватью.
Она разжала кулак и показала мне, что у нее на ладони: маленькая бело-голубая карточка. Карточка социального страхования Пита Хендриксона.
Безмозглый неряха спал в ту самую ночь не раздеваясь и не заметил, как это выпало у него из кармана. Специально для того, чтобы потом испортить мне жизнь, не иначе. И… но, в сущности, что это меняло? Вспомните, как он поступил с Моной. Вдобавок он был то ли фашистом, то ли коммунистом, то ли…
— Так почему же ты лгал, Долли? Почему сказал мне, что не знаешь его?
— Черт подери, — воскликнул я, — да я знаю кучу людей! Не понимаю, какое это имеет значение?
— Был ли здесь кто-то из этой кучи в мое отсутствие?
— Думаешь, я устроил тут гостиницу? Нет, больше здесь никого не было, а если он и был здесь, то мне просто стало его жалко и… э-э…
— Значит, он был здесь с тобой в понедельник вечером, правда? В понедельник вечером перед уби… перед тем, как это случилось. Ты был здесь не один — я поняла это сразу же, как вошла. Здесь было двое, они пили и курили, а может, и еще что-то…
— Детка, — перебил я ее. — Ты делаешь из мухи слона. Ну и что такого в том, что он был здесь той ночью, или в том, что я не ездил по клиентам? Тебе не кажется…
— Я хочу знать, — сказала Джойс. — Вот что я хочу знать. Почему ты лгал, если в этом нет ничего такого?
— Разве ты мне не веришь? — спросил я. — Разве ты меня не любишь? Господи, ну, может, я и запутался немного, может, и забыл кое-что, но…
Она отшатнулась от меня, стряхнув мои руки со своих плеч:
— Почему, Долли? И где? Где ты был в понедельник вечером и где ты взял эти деньги?
— Оставь меня в покое! — рявкнул я. — Проклятье, оставь меня в покое.
Мне не нравилось так с ней разговаривать, понимаете, но почему она обязательно должна была действовать мне на нервы? Причем на пустом месте.
— Долли, я жду.
— Я уже говорил тебе. То есть, может, это и не было стопроцентной правдой. Но это не значит, что я плохо поступил. Я… б-боже мой, ты как будто думаешь, что я убил этих двоих. Забил старуху насмерть и застрелил Пита и… Эй, ты куда? Куда это ты, интересно, направилась?
— Ах, Долли, — выдохнула она, — К-как… что ты…
Тогда я попытался рассказать ей, что произошло.
Как все обстояло на самом деле. И как все могло быть. И откуда она могла знать, что это неправда? Откуда она могла знать, что старуха не была вымогательницей, а деньги не принадлежали богатым родителям Моны, умершим с горя вот уже много лет назад…
Но Джойс даже слушать не хотела. Она дергала ручку двери, уставившись на меня, и ее глаза становились все шире и шире, точно я был проклятый маньяк или еще кто.
Я попытался удержать ее — только для того, чтобы она вняла голосу рассудка, понимаете? И на секунду мне показалось, что она собирается кричать — да-да, чтобы ее защитили от собственного мужа, — но она не закричала. Она только сказала, что… ничего. Я не помню, что она сказала. Ничего такого, что имело бы значение.
Конечно же, это был несчастный случай. Ты ведь знаешь меня, дорогой читатель, знаешь, что я и чертовой мухи не обижу, если могу этого избежать. Я просто хотел удержать ее — удержать, чтобы она вняла голосу рассудка. Но, похоже, я схватил ее слишком сильно… как-то резко повернул… и враждебной Судьбе было угодно, чтобы шаткое согласие, установившееся между нами, не привело к счастливому концу… (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. МОЖЕТ БЫТЬ.)
