Терри Персонс - Темная зона
– Умница, киска, – пробормотал Джерри, глядя, как животное уничтожает лужицу.
Глава 21
В понедельник Бернадетт проснулась рано, собираясь отправиться в контору и поработать над делом у себя в подвале, однако так и не смогла оторваться от груды папок. Завернувшись в махровый халат, она склонилась над кухонным столом, положив перед собой, рядом с папками, блокнот.
Прочла на этикетке: «Олсон, Хейл Д.». За именем следовал номер дела. Имелось еще три папки с делом Олсона. Распахнув обложку последней, она обнаружила под ней стенограммы судебного разбирательства по делу толщиной в ладонь, не меньше. Даже не верилось, что северные копы откопали-таки в архиве все эти старые судебные документы. Их скрупулезность заслуживала похвалы, но папку Бернадетт все же отложила. Что-то не тянуло пока вдаваться в древние похождения Хейла. Сложив папки по Олсону отдельной стопочкой, она отодвинула их подальше в сторону и углубилась в папки с делом Арчера. То и дело у нее вырывалось презрительное шипение:
– Вот мерзость!
Просмотрев половину материалов, она почувствовала, будто вся вымазалась в грязи, и решила сделать перерыв: ополоснула лицо, пробежалась расческой по волосам и натянула спортивный костюм с футболкой. На кухне она достала из холодильника бутыль с яблочным сидром и, отпив прямо из горлышка, поставила ее обратно.
Усевшись за стол, она снова углубилась в папки и наткнулась на фотопортрет девочки-старшеклассницы. Где-то Бернадетт уже видела этот оттенок белокурых волос в сочетании с поразительными изумрудными глазами… У той женщины на больничной постели. Это, должно быть, ее дочь. Умершая дочь.
Кроме цветного портрета подшита еще одна фотография: серый снимок в морге, сделанный после смерти девочки, к нему прилагается заключение судебного медэксперта. Бернадетт схватила блокнот и принялась писать. Дойдя до причины смерти, она замерла с ручкой в руке. Девочка покончила с собой: передозировка наркотиков, судя по заключению. Девочку обнаружили родители в ее собственной постели. У Бернадетт появилось острое чувство сострадания, но она отогнала его.
Взяв со стола мобильник, она позвонила в справочную службу, чтобы узнать телефон больницы. Когда ее соединили со справочной, она попросила мать умершей девочки, имя которой значилось в заключении. Бернадетт заподозрила что-то неладное, когда ее без объяснений переключили на сестру, а не на палату.
– Дежурный пост.
Голос на том конце провода не был похож на голос окорокорукой, и Бернадетт облегченно перевела дух.
– Палату Анны Фонтейн.
– Э-э, вы ей родственница? – поинтересовались у нее вкрадчиво.
– Ну да.
После непродолжительного молчания сестра ответила:
– Прошу прощения. Анна скончалась сегодня рано утром.
Бернадетт запаниковала, потом заглянула в заключение, отыскивая имя отца девочки.
– А Джеральд… М-м… Джерри там?
– Уже уехал. Попросил меня передать всем, кто будет звонить, что церковная служба состоится в… – Послышался шорох бумаг. – Минуточку, никак не могу найти. Подождите. Вот она. Панихида на Западной Седьмой улице. Большое такое здание на углу. Могу дать телефон.
Бернадетт записала адрес и телефон на клочке бумаги.
– Спасибо вам.
Она набрала номер Дома панихид, нарвалась на музыкальную запись и положила трубку. Собралась было позвонить Джерри домой, но призадумалась. Возможно, Анну Фонтейн она видела глазами ее супруга. Придется хорошенько приглядеться к новоиспеченному вдовцу, понаблюдать за его руками, за тем, как он себя ведет. Что-то подсказывало ей, что муж Анны не убийца, но надо было знать наверняка. И потом, если потереться возле безутешного мужа, можно выйти на нужного человека.
Бернадетт нажала на кнопку повтора звонка, и на сей раз ей ответил живой человеческий голос.
– Анна Фонтейн… панихида уже назначена? – спросила она.
Бернадетт стояла перед распахнутой дверцей холодильника, соображая, из чего можно состряпать поздний завтрак, когда зазвонил мобильник. Захлопнув дверцу, она схватила лежавший возле раковины телефон:
– Да-а?
Гарсиа очень сердито спросил:
– Вы где пропадаете, черт возьми?
– Решила сегодня дома над делом поработать.
– Мы тут не в мыльной опере играем, агент Сент-Клэр. Желаете работать дома – звоните и спрашивайте разрешения.
Бернадетт стиснула зубы.
– Слушаюсь, сэр.
– С папками уже закончили?
Взгляд ее метнулся к стопке на кухонном столе.
– Еще нет.
– Чем же вы занимались все утро?
– Женщиной на больничной постели. Я нашла ее. Анна Фонтейн.
– И?..
– И она умерла. Сегодня утром. – Не давая Гарсиа засыпать себя новыми вопросами, Бернадетт быстро добавила: – Панихида завтра. Я собираюсь туда посмотреть, что к чему.
– Кто она… кем была эта Фонтейн? Какое имеет отношение к чему бы то ни было?
– Она была матерью одной из жертв Арчера. Дочь после оглашения того жуткого приговора наглоталась таблеток.
– Это я помню. Значит, теперь и мать умерла. Сущая греческая трагедия. – Он вздохнул. – Что нам меньше всего нужно, так это созыва пресс-конференции безутешным семейством.
– Буду вести себя почтительно.
– Старайтесь сохранить инкогнито, – сказал босс. – Наденьте черный костюм и стойте, прислонясь к стеночке.
Указания Гарсиа поразили ее. Сама она только что собиралась предложить ту же тактику, ожидая, что он ее отвергнет с порога.
– Звучит здраво.
– Кто спросит, вы… ну, не знаю… знакомая ее, что ли. Познакомились, когда она в больницу попала. Вы ей приносили пудинг.
– Будем надеяться, никто не спросит.
– Будете интересоваться всем семейством? Мужем?
Не хотелось раскрывать Гарсиа слишком многое.
– Может быть, и мужем. Да.
Не без самодовольства босс заметил:
– Такое впечатление, что свою версию про врача вы спустили в унитаз.
– Посмотрим еще, кто объявится, – ответила она.
Глава 22
Вторник, вторая половина дня. Она опаздывала. Стоя в одних брюках и бюстгальтере, Бернадетт доглаживала похожий на мужскую рубашку темный верх, раскинув его на кухонном столе. До начала панихиды оставались считанные минуты. Услышав стук в дверь, она попыталась не обратить на него внимания. Постучали еще три раза, а потом нетерпеливо бухнули.
– Иду! – крикнула она и, поставив утюг и накинув халат, направилась к двери. – Ну если кто без дела! – грозно бормотала она, застегиваясь на ходу. Распахнув дверь, увидела стоявшего за ней Авги. – Август. У меня совершенно нет времени на…
Обойдя ее, он вошел в квартиру.
– Может, выпьем сегодня вечером у меня? У меня мерзнет в холодильнике бутылка шампанского. Я сдую пыль с пары флейт, музыку послушаем. Можем…
– Не могу, – сказала она, все еще держа дверь открытой. – Должна идти на панихиду.
Он спрятал руки глубоко в карманы брюк и насупился:
– У меня от ног воняет или еще что?
Бернадетт подавила улыбку, оглядев его одежду – он был в том же, в чем ходил с самой первой ночи, когда они познакомились, вот только протертые джинсы сменил на жуткие тренировочные брюки. «Наверное, его футболка с турне „Аэросмита“ „Девять жизней“ может стоять сама по себе», – мелькнула у Бернадетт мысль.
– Как у вас могут пахнуть ноги, когда они все время проветриваются? Я вас никогда не видела в носках, сосед. Не холодно ножкам-то в сандалиях?
– У меня горячая кровь. – Сверкнув на нее озорной улыбкой, он сложил руки. – К сожалению, при темпах, какими мы продвигаемся, вам никогда не приблизиться настолько, чтобы почувствовать ожог.
Моргнув пару раз, Бернадетт проговорила:
– Август…
– Авги, – поправил он ее.
– Авги, я должна лететь.
– Оправдания, оправдания. «Я занята, распаковываю вещи. Я устала. Я в гости к умершим. Я должна отправиться в погоню за террористами». У меня из-за вас скоро появится комплекс. – Лавируя среди коробок, он проложил себе путь к окну. – А все же мой вид лучше.
Бернадетт взглянула на часы:
– Мне пора двигаться.
– Постоянно в спешке, – ворчал он. – Жизнь слишком коротка. Спорить готов, вы так и не выбрались прогуляться к реке.
– Я в городе всего ничего. Дайте срок. – Когда Бернадетт застегивала рукава, одна пуговичка отскочила от манжеты и осталась у нее в руке. Молча кляня все на свете, она ринулась обратно к гардеробной за другим верхом.
– Смотрится обманчиво спокойной и безобидной, особенно отсюда, – произнес он, стоя лицом к стеклу.
– Что смотрится? – Бернадетт стащила с себя рубашку, швырнула ее под ноги и выбрала шелковую блузку, висевшую в полиэтиленовой упаковке из химчистки. – Вы про что бормочете?
– Река. Чем-то она похожа на жизнь вообще. Люди ее недооценивают. Считают, что она незыблема, предсказуема и безопасна, что с ней можно играть. Становятся беззаботными и небрежными, а потом умирают. – Отвернувшись от окна, он заметил ее обнаженные плечи, почти тут же скрывшиеся под блузкой.
