Илья Бушмин - Анабиоз
— Да нет.
Словосочетание из двух взаимоисключающих утверждений — шикарное изобретение человечества.
— Тогда давайте, угощу вас пивом. — блондинка явно заинтересовалась, и я добавил, скалясь во все зубы: — В обмен на телефончик. Договорились?
Блондинка смерила меня взглядом с головы до ног. Брюнетка косилась то на меня, то на подругу. Сразу было понятно, кто из них ведущий, а кто ведомый. Как, впрочем, и в любой другой компании.
— Что, так сразу?
— Жизнь коротка, — я щелкнул пальцами, — Лови волну, пока она идет, правильно?
Через пять минут у меня были телефоны их обеих. В случае с блондинкой телефон мог быть липой. Но, если продолжать, она даст и настоящий. Проблема была в том, что продолжать не стоило. Подсесть к девицам было частью игры.
Я вышел покурить в предбанник, летом предназначенный для курения, а зимой служащий еще и раздевалкой. Минутой позже ко мне присоединился охранник. Он попросил зажигалку — его не работала.
— Зачем тебе Алина?
Я и бровью не повел.
— Передать кое-что.
— Например?
— Бабосы, — сказал я и, выдержав паузу, добавил: — Может быть. А может, телефончик. А может, что-то еще. Твой-то какой интерес?
— Никакого, — осторожно откликнулся охранник.
— Знаешь, где ее искать?
— Она тут временно не появляется, — охранник выдохнул дым вверх. — После последнего раза.
— Мусора?
— Типа того.
— Хреново, — покачал я головой. — Меня Потап попросил найти ее. Типа это важно. А где ее искать-то теперь?
Охранник поколебался.
— Здесь иногда ее подружка бывает. Завтра попробуй, может, нарисуется.
— Че за подружка? Симпотная?
— Шалава как шалава, — осклабился охранник.
Для приличия я выпил еще кружку пива со своими новыми знакомыми. К этому времени брюнетка освоилась, расхрабрилась и принялась вовсю строить мне глазки. Блондинка вела себя сдержанно, а поведение подруги ее раздражало. Блондинка и сама была почти «в кондиции».
У меня был огромный соблазн остаться с ними и послать все остальное к черту. В другое время я бы так и поступил, не задумываясь. Сейчас не мог. Пришлось инсценировать срочный звонок от «кореша» — и ретироваться.
На свежем воздухе оказалось, что я был пьян сильнее, чем предполагал. Сказывалось отсутствие практики. Было забавно идти, как в тумане, по незнакомым улицам и скользить взглядом по вывескам, машинам и лицам, которые ты больше не встретишь никогда.
Когда я не без труда проник в квартиру, хозяйка в ночной рубахе тенью нарисовалась в темном дверном проеме гостиной.
— Вот те на. Ты знаешь, сколько время? Так не пойдет! Слышишь? Мы так не договаривались.
— Все нормаль, — пробормотал я, скинул обувь и поплелся в свою комнату. И немедленно отключился, едва коснувшись подушки.
Когда я проснулся, голова не болела. Были лишь мерзкий вкус во рту и дичайшая жажда. Я просочился на кухню, чтобы выпить столько воды, сколько влезет. Хозяйка колдовала у плиты. Лидия Михайловна смерила меня суровым взглядом.
— Спортсмен, значит?
— Это ни о чем не говорит. Шахматы тоже спорт. Знаете, сколько пьют шахматисты?
— Ты пришел ночью пьяный. Или отдавай ключ, будешь звонить в дверь, или чтобы больше такого не было.
— Больше такого не будет, — заверил я и, налив полную кружку воды из-под крана, жадно присосался к ней. Хозяйка с подозрительным взглядом наблюдала за мной.
— Ты зачем в Самару приехал, молодой человек?
Я проглотил и вторую кружку. Пил до тех пор, пока понял, что больше в меня не влезет ни глотка. Зато стало намного легче. Опустился на табуретку и посмотрел в окно. Незнакомый мне город внизу бурлил. Я вздохнул. И рассказал Лидии Михайловне все. Все с самого начала. Как и при каких обстоятельствах исчез брат и что я здесь делаю.
Пенсионерка прониклась. Она сидела напротив, внимательно меня слушая и задумчиво кивая.
— И ты эти листовки расклеиваешь? Ждешь, что кто-нибудь позвонит?
— Пока не было ни одного звонка. Хотя я расклеил уже сотни две объявлений во всех городах, где успел побывать. Но надежда умирает последней, правильно?
— Что ж ты сразу не сказал. Может, я тебе как-нибудь помочь могу? Я комнату приезжим сдаю уже года три. С тех пор, как дочь замуж вышла и в Тольятти переехала. На вокзале многих знаю. Бабок, в основном, но все-таки.
Хорошая идея. Я вернулся в комнату, выудил из рюкзака одну из листовок с фотографией Сергея и положил ее на стол перед хозяйкой.
— Вот. Если знакомым покажете, я буду очень благодарен.
Лидия Михайловна смотрела на фотографию Сергея. Смотрела задумчиво и угрюмо. Что-то было не так. Я быстро спросил:
— В чем дело? Вы его видели?
Хозяйка ответила не сразу.
— Если просто жить, не вдаваться в подробности, то вокзал не самое плохое место. А если задуматься… Знаешь, сколько жутких историй я слышала за те годы, что живу здесь? Мама дорогая. Одно время здесь у нас какой-то маньяк завелся. Нападал около вокзала на женщин. Бил ножом, крал сережки и убегал. Люди в темное время суток из дома выходить боялись. Но женщин все равно убивали. Вокзал ведь, народу всегда много. Они приезжают и ничего не знают… Потом были эти, как их называли, квартиранты. Снимали комнату, у стариков в основном, а потом этих стариков мертвыми находили. Убивали их и обкрадывали — выносили все ценное.
Я старался слушать, не перебивая, но пожилая пенсионерка могла блуждать по воспоминаниям целую вечность.
— Лидия Михайловна, мой брат. Вы его видели?
Она грустно посмотрела на меня и продолжила, как ни в чем не бывало:
— А лет десять назад рэкетиры войну устроили. Спорили, значит, кто с таксистов у вокзала деньги берет. Машины жгли. Непокорных убивали. Каждое утро просыпаешься — а за окнами милиция. Жуть. Но ты живешь, живешь, и знаешь — постепенно привыкаешь. Даже если живет на помойке — вонь чувствуется только первое время. Человек ведь привыкает ко всему… — Лидия Михайловна вздохнула и покачала головой. — А еще эта нищая мафия. Слышал про таких?
Я представил себе криминального авторитета в лохмотьях.
— Нищая мафия?
— Те, кто у попрошаек деньги берет. Около вокзала попрошайки всегда были. Калеки, инвалиды. Без глаз, без рук, без ног. Сидят и просят милостыню. А потом к ним приходят хозяева и отбирают все.
Конечно, я слышал эти истории. Место для работы попрошайки в подземных переходах в центре Москвы стоило немалых денег. Это был бизнес, и бизнес доходный. Деньги делались из воздуха. Кто откажется от такого куска?
Я не понимал, к чему клонит пенсионерка. Но мне вдруг стало не по себе.
— Нищая мафия, — повторил я, подталкивая ее к продолжению рассказа.
— В последнее время бабки наши с вокзала страсти рассказывают. Они ведь вечно сплетничают. Сам, наверное, знаешь? — я тут же вспомнил двух неизменных старушек на лавочке в родительском дворе. — Слухи отовсюду собирают, а потом судачат. Зато и новости узнаешь быстрее, чем все эти ваши газеты. Бабки говорят, сейчас около вокзала изверги завелись…
— Что за изверги?
— Нищая мафия. Только по-новому. Обычно как — берется инвалид и сажается на проходное место. Но эти делают совсем по-другому. Они не ищут инвалидов. Они сами их делают… Встретят на вокзале бабку какую-нибудь, которая заблудилась. Предлагают помочь. Бац — и бабка исчезает. Где она, с кем она, что с ней — никто не знает. Потом милиция ходит, фотографию бабки всем показывает. Никто, конечно, бабку не видел. Милиция успокаивается, других-то дел всегда хватает, правильно? А сама бабка знаешь где? Ей могут выколоть глаза. Отрезать язык. Чтобы помощи ни у кого попросить не смогла. И сажают там, где навар от нищих хороший. Хочешь жить — сиди и работай. Не хочешь жить — не позавидуешь тебе.
— Почему… — голос подвел меня, и я кашлянул, чтобы восстановить его. — Почему вы мне это рассказываете?
Лидия Михайловна с тревогой и сочувствием посмотрела на меня. А потом перевела взгляд на фотографию Сергея.
— Похож очень. Точно-то я не уверена. У меня и глаза уже не такие, как раньше. Но парень похож. Очень похож. Бедняга…
— На кого? На кого похож? Где вы его видели?
— С неделю назад. У вокзала. На выходе из перехода, который от перронов на площадь ведет. Самое проходное для попрошаек место. Сидел там паренек и просил милостыню. Люди давали, конечно. Потому что выглядел он так, что сердце сжималось. Молодой ведь совсем, жить да жить. А он в лохмотьях. Без ног. Без глаз… Сидит с протянутой рукой и мычит…
Такого со мной не было никогда. Ни разу в жизни. Меня прошиб холодный пот, концентрируясь ледяным стержнем вдоль позвоночника. По коленям скользнул озноб, лишая нервные окончания силы воли. Теперь я знал, что чувствуют те из нас, у кого от страха подкашиваются ноги. «Господи». Это все, что смог я подумать, когда ужас липким змеем прополз по всему телу и холодным призраком поселился в грудной клетке.
