Грег Лумис - Секрет брата Бога
— Только потому, что вам случилось стать папистом.
Фрэнсис громко фыркнул и, подняв бутылку, показал Лэнгу этикетку:
— Именно так.
Лэнг проследовал за священником и бутылкой в маленький кабинет. В трех стенах не было окон, и их полностью занимали полки с книгами.
— Должен признаться, что искать меня здесь станут в самую последнюю очередь.
Фрэнсис взял серебряное ведерко, и кубики льда посыпались в стаканы.
— С этим не поспоришь. — И добавил, протягивая стакан Лэнгу: — А вы уверены, что вас действительно кто-то преследует? Что у вас не параноидальные видения, внушенные растревоженной фантазией?
Лэнг опустился в глубокое кожаное кресло:
— Не желаете съездить в мой деревенский домик и посчитать пробоины от пуль? Ну а закопченное пятно на месте моей квартиры вы должны были видеть своими глазами.
Фрэнсис тоже сел, отхлебнул из стакана и покачал головой:
— Да простится мне грубое выражение, но вы то и дело умудряетесь вляпаться в какое-нибудь дерьмо. Насколько я понимаю, Герт уехала именно поэтому?
Лэнг кивнул:
— Совершенно верно. Кроме того, мы ни в коем случае не хотим рисковать жизнью Манфреда.
Фрэнсис ненадолго задумался. За годы знакомства с Лэнгом он усвоил: если друг захочет чем-то поделиться с ним, то скажет сам, когда посчитает нужным.
— Из того, что вы сказали перед ужином, я понял, что вас интересует что-то связанное с Писанием и апостолами.
— Вероятно, да. В частности, с Иаковом. Он действительно был братом Иисуса?
Священник несколько секунд задумчиво разглядывал содержимое стакана, а потом поднялся и взял с полки потрепанную Библию.
— Это довольно спорный вопрос. У Матфея в главе 13, стихи 54–56, сказано… — Он открыл книгу: — «Придя в отечество Свое, учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и силы? Не плотников ли Он сын? Не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков, и Иосий, и Симон, и Иуда? И сестры Его не все ли между нами?» Марк пишет почти то же самое в главе 6, стих 6. — Священник перевернул несколько страниц. — А у Луки, 2:7, сказано, что Он был первенцем у Марии; это можно рассматривать как намек на то, что у нее потом были и другие дети. Павел в Послании к галатам, глава 1, стихи 18 и 19, сообщает, что, когда он ходил в Иерусалим, не видел никого из апостолов, кроме Иакова, брата Господня.
Лэнг тоже приложился к своему стакану:
— Насколько я понимаю, для любителей перебирать четки это представляет сразу две проблемы: во-первых, из-за наличия неизвестно где родственников Бога и, во-вторых, из-за того, что это не согласуется с концепцией о вечной девственности Марии. Судя по тому, что мне удалось узнать, церковь относит всех этих родственников к первому браку Иосифа.
Фрэнсис вздохнул, вернул Библию на полку и снова сел:
— Vexata quaestio, спорный вопрос. Вполне возможно, что между ними действительно было сводное родство. Святой Иероним в четвертом веке объяснял, что они были двоюродными.
— Veritatem dies aperit[22], — усмехнулся Лэнг, подняв стакан.
Фрэнсис потряс свой стакан; кубики льда звонко перекатывались в хрустале.
— Время действительно может помочь выявиться правде, но этот вопрос так и не прояснился за две тысячи лет. Возможно также, что составители Евангелий выражались фигурально и, говоря о братьях и сестрах, подразумевали, что все мы дети Бога.
Лэнг поднялся с кресла, чтобы добавить виски в стакан.
— Первоначальные тексты Евангелий были написаны по-гречески, верно?
— Насколько мне известно, да.
— Я не знаю языка, но, если память мне не изменяет, родной брат у древних греков назывался adelphos. Двоюродный — anepsios. Если древний имел в виду кузена или сводного брата, он так и написал бы — прямо.
Глубокая вера Фрэнсиса и атеизм Лэнга порождали бесконечные, хотя и сугубо дружеские, споры между ними. Пожалуй, обсуждение религиозных разногласий занимало в их общении второе место после высказываний древних римлян. Каждый из них уважал ум своего друга, кроме того, оба профессионально владели искусством аргументации. И все же Лэнг очень внимательно следил за тем, чтобы не сказать чего-нибудь такого, что всерьез задело бы убеждения друга, и старался обходить те трудноразличимые моменты, за которыми Фрэнсис мог бы почувствовать обиду или опасность. Ну а священник, в свою очередь, никогда не пытался склонить Лэнга к какой-либо форме организованного почитания высших сил и умудрялся не лезть с поучениями по поводу тех сторон личной жизни друга, которые не могли пользоваться одобрением церкви и его личным как ее представителя. Благодаря пониманию этих границ их дружба была интересной и приятной для обоих.
Вслед за Лэнгом и Фрэнсис подлил себе виски.
— Я, конечно, не понимаю, какое отношение эти вопросы могут иметь к вашим неприятностям. Это очень давний диспут, в ходе которого, я уверен, на костры отправились толпы еретиков. Но мы ведь давно так не поступаем. И я буду чрезвычайно удивлен, если окажется, что вас пытались убить из-за гипотезы о родственных связях Иисуса. На такое не пойдет даже самый набожный человек.
Лэнг откинулся в кресле и закинул ногу на ногу.
— Ну конечно, если так, то моего приятеля Иона убили совершенно случайно.
Фрэнсис кивнул; свет заиграл в бусинках четок, висевших у него на шее.
— Это верно, но ведь тут дело касалось древних документов огромной рыночной ценности. И, кстати, вам не приходило в голову, что и его, и этого человека из Праги…
— Клауса.
— Да, Клауса… Что их могли убить из-за чего-то такого, о чем говорилось в этих бумагах?
— Потому-то я и хотел получить копию. Я подумал, что, если кто-то так стремится убивать тех, кто имел к документам какое-то касательство, в них должно говориться что-то такое, чего убийцы не желают выпустить на свет. И если мне удастся узнать, что именно, можно будет рассчитывать на то, что выяснится, кто они такие.
Этим методом он уже однажды воспользовался — с полным успехом. Секрет загадочной картины Пуссена, французского живописца семнадцатого века, вывел его на прячущуюся от всего мира организацию под названием «Пегас».
— Если вам удастся дожить до этого.
— Мне бы ваш оптимизм…
Фрэнсис задумчиво разглядывал стакан, решая, стоит ли налить себе третью порцию или лучше будет воздержаться.
— И вы располагаете копией этой книги?
— Она в моем личном банковском сейфе и будет там, покуда я не найду кого-нибудь, кто перевел бы ее. Я все же сделал еще одну копию.
Фрэнсис решил наконец, что еще капелька спиртного не повредит ему.
— Думаю, кто-нибудь из Эмори…
— Конечно. Но университет сейчас на летних каникулах. А я не намерен выпускать текст из рук, когда он не лежит в сейфе.
— Вы могли бы сделать еще несколько копий и послать кому-нибудь.
— И подвергнуть их смертельной опасности? Не забывайте, книга была в руках у двоих человек, и они оба мертвы. Поэтому-то я так внимательно слежу за ней.
Фрэнсис указал на бутылку. Лэнг отрицательно покачал головой.
— Значит, в ближайшее время вы не намерены заниматься поисками этих людей?
Рейлли сам ломал голову над тем, как взяться за поиски, но не видел реальных путей.
— Если у вас есть какие-то предложения, умоляю, не позволяйте смирению помешать вам их высказать.
— Смирение — из доблестей доминиканцев. Знаете что — поезжайте со мной в Рим. Я ведь говорил вам — я уезжаю на следующей неделе. Точнее, в воскресенье.
Лэнг открыл было рот, но священник вскинул руку, пресекая возражения.
— Подождите. — Он разогнул палец. — Прежде всего, вы можете смело прозакладывать свою бессмертную душу, что в Ватикане найдется человек, способный прочитать вашу книгу на коптском греческом. Второе. Вы сможете жить в Ватикане в одной комнате со мной. Вряд ли вам что-то может там угрожать, даже если люди, которых вы боитесь, смогут узнать, где вы находитесь.
Лэнг был далеко не в восторге от этой затеи, но не мог предложить ничего лучшего.
Через полчаса он лежал, глядя в потолок маленькой комнатки для гостей в доме священника и чувствуя, что ему будет приятно вновь вырваться из Атланты. Герт не было, он был лишен возможности почувствовать рядом с собой тепло ее тела, и из-за этого родной город казался ему опустевшим и чужим. Еще хуже было знать, что с первыми лучами солнца в комнату не ворвется Манфред, готовый к приключениям нового дня. Даже Грампс, растянувшийся возле кровати, мрачно смотрел в пространство. Лэнг был уверен, что пес думает об отсутствующем товарище по играм.
Герт и Манфред только что вошли в его жизнь. Прошло всего-то несколько недель. Слишком мало для того, чтобы можно было начать скучать после нескольких дней разлуки, неубедительно уговаривал он себя. Почувствовав, как в нем поднимается жалость к себе, Лэнг поспешил заменить ее гневом. Кто они, эти мерзавцы, из-за которых он вынужден жить врозь со своим сыном и возлюбленной? И что это за античная писанина, ради которой стоит убивать всех, к кому она попадает?
