Калипсо (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн)
К тому времени он уже провёл большую часть дня с Леопольдом и Мейером, выполняя всю ту работу, которую ранее предлагал. Вместе они обошли все злачные места Южного Мидтауна — гостиницы и массажные салоны, поговорили с большинством сутенёров из досье участка, но так и не смогли выйти на Джоуи Писа. Вздохнув, Карелла снова снял трубку и позвонил сначала Дэнни Гимпу, а затем Фэтсу Доннеру, высоко ценимым полицейским информаторам, чтобы спросить, не знают ли они проститутку по имени Клара Джин Хокинс или сутенёра по имени Джоуи Пис. Фэтс Доннер, который был более сексуально ориентирован, чем Дэнни Гимп, рассмеялся, услышав имя сутенёра, а затем спросил, пишется ли оно П-И-С, что, по его мнению, было бы необычайно хорошим именем для сутенёра. Тем не менее он никогда не слышал о джентльмене, который называл бы себя подобным образом. Дэнни Гимп тоже не слышал. Оба мужчины пообещали пойти на улицы, но каждый выразил сомнение, что ему удастся что-нибудь придумать. «Очень часто», — говорил Фэтс в своей самой развязно-маслянистой, бледно-пузырной манере, — «сутенёр использует прозвище, известное только девушкам из его собственной конюшни. Это защита от других сутенёров, не говоря уже о законе.»
Карелла поблагодарил его за бесценную информацию о самой древней профессии в мире, а затем повесил трубку.
Он был раздражителен и вспыльчив. Согласно календарю встреч Джорджа Чеддертона, певец виделся с Кларой Джин Хокинс в общей сложности четыре раза до убийства их обоих, и ещё одна встреча с ней была запланирована на следующий день после убийств. В первых двух записях календаря она называлась «Хокинс», а в остальных трёх — «Си Джей». Не исключено, что эти андрогинные (человек, не подходящий под определение ни маскулинной, ни фемининной гендерной роли — примечание переводчика) пометки, учитывая род занятий дамы, были призваны сбить с толку Хлою Чеддертон. Но если певец пользовался профессиональными услугами мёртвой девушки, зачем ему было вообще рисковать, указывая в списке свои встречи с ней? Если бы их отношения носили чисто сексуальный характер, разве он, ради всего святого, стал бы излагать их в письменном виде? Нахмурившись, Карелла подошёл к тому месту, где Мейер набирал отчёт о визите к миссис Харгроув.
«Думаю, нам пора провести совещание по этому проклятому делу», — сказал он.
В самом деле, пора было надеть старые шапочки для размышлений, пора стать дедуктивными детективами, пора стать рассуждающими сыщиками, пора заглянуть в старый хрустальный шар и разобраться в этом деле. Поэтому они собрались вместе в рамках старого как мир полицейского ритуала, надеясь размять дело — подбросить идеи и предположения, отбросить одни теории, развить другие. В этой игре участвовали Карелла и Мейер, детективы, официально занимавшиеся делом Чеддертона; лейтенант Питер Бирнс, который командовал отрядом и имел полное право знать, чем занимаются его подчинённые; детектив Коттон Хоуз, чьё пуританское воспитание часто помогало вернуть к суровой бостонской реальности любую теорию, отклонявшуюся слишком далеко от северного магнитного полюса; и детектив Берт Клинг, чья мальчишеская внешность скрывала ум, невинный, как задница младенца.
«Он, должно быть, новичок на этой работе», — сказал Мейер.
«Пока никаких арестов», — сказал Карелла.
«Вот почему на него ничего нет в информационном отделе», — сказал Клинг.
«Или в различных досье по всему городу», — сказал Карелла.
«И именно поэтому у него в хлеву всего четыре тёлки», — сказал Хоуз, совершенно не понимая, что перепутал метафору. Он сидел на краю стола Мейера, и мокрые от дождя стёкла прочерчивали по его лицу узор, придавая ему несколько пугающий вид. Его вид усиливал тот факт, что через рыжие волосы, чуть выше левого виска, проходила белая полоса — память о нападении с ножом начальника строительного управления в те времена, когда Хоуз был ещё неофитом-полицейским, не смешивающим метафоры.
«В телефонной книге ничего нет, да?», — спросил Клинг.
«Ничего.»
«Ладно», — сказал Бирнс несколько грубовато, — «пока что вы ведёте дело Леопольда блестяще. Вы выслеживаете сутенёра, на которого работала девушка, — замечательно, когда-нибудь вы его найдёте, и, возможно, узнаете, что ему не понравилось, как она делает маникюр или причёсывается, так что, возможно, он всадил в неё пару пуль 38-го калибра в прошлую пятницу вечером, — отлично. Если вы окажетесь правы, то раскроете дело Леопольда, и он получит повышение до детектива первого класса, отлично. А пока, что вы делаете, чтобы найти убийцу Чеддертона?»
Бирнс произнёс эту несколько пространную (для Бирнса) речь тоном, полностью лишённым сарказма. В его голубых глазах не было ни малейшего следа злобного веселья, рот не выдавал ни ухмылки, ни оскала, слова были мягкими, как весенний ветерок, тёплый бриз которых все детективы, собравшиеся за столом Мейера, предпочли бы пронизывающему дождю за стенами отдела. Но все они хорошо знали Бирнса, за годы работы привыкли к его ровной манере изложения и бесстрастному виду, к седым волосам железного оттенка и голубым глазам, следящим за вами, как трассирующие пули в ночи. Они слышали, как каждое слово падает на крышку стола Мейера, на зелёный линолеум вокруг стола, как большой щенок мочится на бумагу под кухонной раковиной.
«Ну, вот что мы думали…», — сказал Карелла.
«И что же вы подумали?», — спросил Бирнс, опять же без сарказма, но почему-то его слова всё время омрачали ситуацию.
«Мы подумали, что есть связь между девушкой и сутенёром…»
«Ага?»
«Это… э-э… Чеддертон написал песню о проститутке.»
«Написал, да?», — сказал Бирнс.
«Да, сэр», — сказал Карелла. «В которой он увещевает её…»
«Увещевает?», — сказал Бирнс.
«Да, сэр. Увещевает, верно?», — спросил Карелла у Хоуза.
«Конечно, увещевает.»
«Увещевает, чтобы она перестала быть шлюхой, понимаешь?»
«Угу», — сказал Бирнс.
«Так что мы думали…», — сказал Мейер.
«Мы подумали», — сказал Карелла, — «что если этот Джоуи Пис — тот, кто убил девушку, то, поскольку это тот же самый пистолет и всё такое, поскольку баллистики установили, что это тот же самый пистолет, то, возможно, он убил Джорджа Чеддертона, потому что Чеддертон пытался убедить девушку завязать с жизнью шлюхи и всё такое».
«Где это написано?», — спросил Бирнс.
«Что написано?»
«Что Чеддертон пытался убедить девушку Хокинс уйти от сутенёра.»
«Это всего лишь предположение», — сказал Карелла.
«Ах», — сказал Бирнс.
«Но он написал песню о проститутке», — сказал Хоуз.
«Где сказано, что песня посвящена именно этой проститутке?», — сказал Бирнс.
«Ну… Я не знаю», — сказал Хоуз. «Стив, дело в этой конкретной проститутке?»
«По мнению Хардинга, нет.»
«Кто такой Хардинг?», — спросил Клинг.
«Бизнес-менеджер Чеддертона. Он говорит, что песни Чеддертона не были посвящены кому-то конкретному.»
«Значит, он писал не о девушке Хокинс», — сказал Бирнс.
«Ну, я… думаю, нет», — сказал Карелла.
«Тогда где же связь?»
«Пока не знаю. Но, Пит, они были убиты из одного и того же чёртова пистолета. А это уже достаточная связь, не так ли?»
«И будет очень здорово, если, найдя этого Джоуи Писа, вы обнаружите и „Смит и Вессон“ 38-го калибра „Police Special“…»
«Нет, либо „Regulation“ либо „Terrier“», — сказал Карелла.
«Неважно», — сказал Бирнс. «Будет очень здорово, если вы найдёте орудие убийства в его носках или трусах, и будет очень здорово, если он признается, что убил девушку, а заодно и Чеддертона, потому что Чеддертон написал песню о ком-то, кто мог быть девушкой Хокинс. Так что да, будет очень здорово, если Джоуи Пис — ваш человек. Но, джентльмены, после долгих лет работы в этом паршивом бизнесе я могу сказать вам, что ничего и никогда не бывает так просто, как кажется, и никогда не будет. И если в эту самую проклятую минуту дождь перестанет идти, я, чёрт возьми, буду очень удивлён.»
