Корни ненависти - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури
Несчастный бастард, сын шлюхи и неизвестного отца… Учитывая, что младенца после рождения не бросили в лесу умирать от холода, его отцом, вероятно, являлся женатый человек из города, заплативший за благополучие мальчика.
– И как же ты намерен это устроить?
Он улыбнулся, словно давая понять, что умеет хранить секреты, и поманил меня подойти ближе. Я так и сделал, хотя поднес руку к кинжалу на случай заготовленной ловушки.
– Вам нужно средство для мужественности? Вы ушли, не воспользовавшись услугами моих тетушек.
Я искал в таверне, а виновник все это время находился снаружи…
– Ты можешь его достать?
– У меня есть порошки, которые решат вашу проблему.
– Рог единорога или жук-нарывник?
– Вижу, вам не впервой, – сказал он. – Я не продаю рог единорога: слишком дорого, только богатые господа могут его себе позволить. Да и вообще он бесполезен. Из-за этой чертовой штуки мне подбросили змею, и я чуть не лишился правой руки – она распухла и почернела.
– Кто-то из городских подкинул сюда змею? Тебе известно кто?
Лопе нервно переступил с ноги на ногу, затем подошел к тюку с соломой и выдернул топор.
– Сын Руя, кто ж еще. Знаете, такой, с гладкими щеками и багровыми, как побеги лозы, венами на носу. У него еще взгляд безумца.
– О ком ты?
– О Руисе де Матурана.
– Паренек Матурана?
Видимо, за время моего отсутствия он превратился в мужчину. Даже в юности Руис обладал дурной репутацией. Он гонялся за кошками, которых позже находили выпотрошенными. Его отец любил распускать руки, и, по слухам, Руис был внебрачным ребенком одной из служанок, которую скотина Руй избивал.
– Да, он самый. Приходится его терпеть. На днях он купил три щепотки.
– Три щепотки чего?
– Средства из нарывника.
– Даже быку хватило бы одной.
Парень пожал плечами.
– Должно быть, он готовится к долгой зиме. Я не задаю вопросов, господин. Если берут на один раз, я продаю. Если надо для целой армии, я постараюсь набрать. Так вы будете покупать или нет?
13. Lau Teilatu[34]
Унаи
Сентябрь 2019 года
Мы уложили Дебу в теплую берлогу ее спальни. За пределами нашей маленькой квартирки стоял почти зимний холод, и оконные стекла запотели из-за перепада температур.
– Как он мог?.. – произнес я, погруженный в свои мысли.
Я сидел на деревянном полу в гостиной, прислонившись к стене рядом со стеклянной дверью на балкон. Альба устроилась напротив. Мы часто выбирали такие симметричные позы для разговоров, иногда перетекавших в долгое молчание. Находясь у себя дома, мы в то же время могли наблюдать за внешним миром и тем, что происходит у наших ног, в самом центре города.
Альба купила рамку для семейного фото, сделанного в день презентации книги, и теперь обрезала его так, чтобы уместить наши улыбающиеся физиономии в деревянные границы. Однако ее мысли были где-то далеко. Я знал, что она беспокоится о матери – за последние годы их связь окрепла, как быстросохнущий цемент, который не поддается даже землетрясениям. Операция прошла успешно, Ньевес оставалось только пройти реабилитацию перед возвращением в Лагуардию.
Был вечер четверга, и компании молодых людей спешили через площадь Белой Богородицы в сторону Куэсты, к барам на Кучи или Пинто, чтобы приблизить конец недели. Как по мне, лучше б она закончилась еще в понедельник. Слишком много плохих новостей.
Младшая сестра, Ойана Найера, выжила. Врачи успели ее спасти, однако предупредили нас, что пройдет минимум неделя, прежде чем девочка окрепнет и сможет с нами поговорить. Пока же нам оставалось только исследовать новое место преступления. По предварительной оценке Мугурусы, шефа криминалистического отдела, квартиру зачистили и вымыли. На полу не было даже намека на следы, а стену, вероятно, возводили в перчатках, которые мы не нашли. Экспертиза не дала никаких зацепок.
Сестер принесли в полиэтиленовых мешках, вроде тех, какие обычно используются на стройках. При осмотре внутри обнаружили волосы девушек. Других вещей в том свинарнике, где на шести квадратных метрах содержали двух несовершеннолетних, не оказалось. Две недели без воды, еды и воздуха. Отложенное убийство. Их оставили умирать от жажды и голода.
Насколько хладнокровным нужно быть, чтобы сотворить подобное с девочками?
Размышляя над этим, я вертел в руках керамическую безделушку – трехмерную копию Средневекового квартала. Такие сувениры продавались в магазинчиках по всей Витории. Глиняные миниатюры воспроизводили белые фасады и оранжевые крыши Старого города. Я мог провести пальцем по рельефам домов, церквей, улиц и кварталов, представляя, как Бог наблюдает за происходящим с высоты птичьего полета.
– Каким образом ублюдок похитил двух девочек из дома, перевез на стройку и замуровал так, чтобы никто ничего не заметил? – задумчиво прошептал я.
Альба бросила на меня странный, исполненный тоски взгляд.
Для нее день выдался вдвойне трудным. Сначала операция Ньевес, затем пришлось сообщить новость родителям сестер. У Альбы это неплохо получалось. Ее спокойствие и уверенность дарили родственникам надежду, что злодея поймают. Мать обняла ее, а отец ударил кулаком о дверь, разбив костяшки пальцев. Альба сказала, что кровь была повсюду.
Когда я вернулся домой, ее белое пальто сушилось на вешалке в душе. Брызги крови так и не отстирались. Они шли по восходящей линии, напоминая мазок экспрессиониста-изувера. Пытаясь стереть пятно, Альба только помяла ткань. Она так любила это белое пальто, а теперь на нем останется несмываемый отпечаток того дня… Возможно, лучше было избавиться от него и от воспоминаний, въевшихся между волокон.
«Это не должно повлиять на нашу семью. Не впускай ублюдков в свой дом», – в сотый раз приказал я себе. Таков был мой принцип с тех пор, как родилась Деба, в тех обстоятельствах, при которых она появилась на свет: не позволять работе становиться помехой. Мы и так дорого за все заплатили, поэтому в конце дня старались не обсуждать текущие дела. Вот только закончится ли это когда-нибудь или наша жизнь – бесконечное расследование, а мы раз за разом будем передавать улики и подозреваемого следственному судье?
Я по-прежнему вертел в руках модель средневековой Витории, ощупывая
