Уоррен Мерфи - Черная кровь

— Не надо было так делать, — произнес Шокли, мгновенно потеряв аристократический выговор, и перевел злобный взгляд на Римо.

Римо пожал плечами.

— Чего мне теперь делать? — возопил Шокли.

— Напишите еще одну книгу. Назовите ее «Разгул расизма».

— У меня родительское собрание сегодня днем, а что я теперь без «пушки»?

— Перестаньте прятаться за этой перегородкой, как полено в камине, выйдите и поговорите с родителями. Может быть, они скажут вам, что они хотели бы, чтобы их дети научились читать и писать. Пока!

Римо направился к двери, но, услышав бормотание Шокли, остановился.

— Они меня прикончат. Прикончат. О, Господи, они меня кокнут, а я без «пушки».

— Да, плохи твои дела, дорогой, — сказал Римо на прощанье.

Когда Римо разыскал Тайрона Уокера, он не сразу понял, попал ли он в комнату номер сто двадцать семь или на празднование шестой годовщины воссоединения Семейства Мэнсона. Так называла себя банда последователей Чарльза Мэнсона. Под его руководством банда совершила ряд убийств, потрясших весь мир жестокостью и абсолютной бессмысленностью.

В классе было двадцать семь черных подростков — предельное число, установленное законодательством штата, потому что большее число учеников неблагоприятно сказалось бы на результатах обучения. Полдюжины из них сгрудились у подоконника в дальнем углу класса и передавали из рук в руки самодельную сигаретку. В комнате витал сильный горьковатый запах марихуаны. Трое подростков забавлялись тем, что метали нож в портрет Мартина Лютера Кинга, прикрепленный клейкой лентой к отделанной под орех стене класса. Большинство учеников развалилось за столами и на столах, закинув ноги на соседние парты. Транзистор на предельной громкости выдавал четыре самых популярных шлягера недели: «Любовь — это камень», «Камень любви», «Любовь меня обратила в камень» и «Не обращай в камень мою любовь». Шум а классе стоял такой, словно полдюжины симфонических оркестров настраивали свои инструменты одновременно. В тесном автобусе.

У стены стояли три сильно беременные девицы. Они болтали, хихикали и распивали пинту муската прямо из бутылки. Римо поискал глазами Тайрона и нашел — парень сладко спал, распластавшись на двух столах.

Появление Римо вызвало несколько любопытных взглядов, но школьники не сочли его достойным особого внимания и с презрением отвернулись.

Во главе класса, за столом, склонявшись над кипой бумаг, восседала женщина с отливающими стальным блеском волосами, мужскими часами на запястье и в строгом черном платье. К учительскому столу была прикручена табличка: «Мисс Фельдман».

Учительница не взглянула на Римо, и он встал рядом со столом, наблюдая за ее действиями.

Перед ней лежала стопка линованных листков бумаги. Наверху на каждом листе имелся штамп с именем ученика. Большинство из листков, которые она просматривала, были девственно-чистыми, если не считать имени вверху страницы. На таких листах, в правом верхнем углу, мисс Фельдман аккуратно выводила оценку "4".

На отдельных листках были карандашом нацарапаны какие-то каракули. На этих мисс Фельдман ставила оценку "5", трижды подчеркивала ее для пущей выразительности, а вдобавок старательно приклеивала золотую звезду вверху страницы.

Она просмотрела с дюжину листов, прежде чем осознала, что кто-то стоит возле ее стола. Она вздрогнула, но, увидев Римо, вздохнула с облегчением.

— Что вы делаете? — спросил он.

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

— Что вы делаете? — повторил Римо.

Мисс Фельдман продолжала улыбаться. Ничего странного, подумал Римо.

Видимо, учительница с придурью. Может, даже повреждена в уме. Потом он понял, в чем причина. В ушах мисс Фельдман торчали затычки из ваты.

Римо наклонился и вытащил их. Она поморщилась, когда вой и рев класса ударили по ее барабанным перепонкам.

— Я спросил, что вы делаете?

— Проверяю контрольную работу.

— Чистый лист — четверка, каракули — пятерка?!

— Надо поощрять усердие, — пояснила мисс Фельдман. Ей пришлось пригнуться — мимо ее головы просвистела книга, брошенная из дальнего конца класса.

— А что за контрольная? — полюбопытствовал Римо.

— Основы языкового искусства, — ответила мисс Фельдман.

— Что это означает?

— Алфавит.

— Итак, вы проверили, как они знают алфавит. И большинство из них сдали чистые листы. И получили четыре балла.

Мисс Фельдман улыбнулась. Она посмотрела назад через плечо, как бы опасаясь, что кто-нибудь протиснется в пространство шириной в три дюйма между ее спиной и стеной.

— И сколько лет вы этим занимаетесь? — спросил Римо.

— Я работаю учителем тридцать лет.

— Вы никогда не были учителем, — сказал Римо.

Учитель! Учителем была сестра Мария-Маргарита, знавшая, что дорога в ад вымощена добрыми намерениями, но дорога в рай — добрыми делами, тяжелым трудом, дисциплиной и требованием полной отдачи от каждого ученика.

Она работала в сиротском приюте в Ньюарке, где вырос Римо, и каждый раз, когда он вспоминал о ней, он почти физически ощущал боль в костяшках пальцев от ударов ее линейки, которыми она награждала его, когда считала, что он проявляет недостаточно усердия.

— И сколько вы тут получаете? — спросил Римо.

— Двадцать одну тысячу триста двенадцать долларов, — ответила мисс Фельдман.

Сестре Марии-Маргарите за всю ее жизнь не довелось увидеть сто долларов сразу.

— Почему бы вам не попытаться чему-нибудь научить этих детей? — спросил Римо.

— Вы из местного совета по школьному образованию? — с подозрением спросила мисс Фельдман.

— Нет.

— Из городского совета?

— Нет.

— Из налогового управления?

— Нет.

— Из службы суперинтенданта штата?

— Нет.

— Из федерального министерства образования?

— Нет. Я ниоткуда. Я сам по себе. И я не понимаю, почему вы ничему не учите этих детей.

— Сам по себе?

— Да.

— Так вот, мистер Сам-По-Себе. Я работаю в этой школе восемь лет. В первую неделю моего пребывания здесь меня пытались изнасиловать три раза. За первую контрольную я поставила неудовлетворительные оценки двум третям класса, и у моего автомобиля прокололи шины. За вторую контрольную я поставила шесть «неудов», и мою машину сожгли. Следующая контрольная, новые «двойки», и, пока я спала, моей собаке перерезали горло прямо в квартире. Потом родители выставили пикеты у школы, протестуя против моего расистского, жестокого обращения с черными детьми. Совет по школьному образованию, этот образчик честности и неподкупности, отстранил меня от работы на три месяца. Когда я снова приступила к работе, я принесла с собой целый мешок золотых звезд. С тех пор у меня не было проблем, а в будущем году я ухожу на пенсию. Что еще мне оставалось делать, как вы полагаете?

— Вы могли бы учить их, — сказал Римо.

— Основное различие между попытками обучить чему-нибудь этот класс и карьер по добыче щебня заключается в том, что карьер вас не изнасилует, — сказала мисс Фельдман. — Камни не таскают в карманах ножи.

Она вернулась к своим бумагам. На одном из листков были аккуратно выписаны пять рядов — по пять букв в каждом. Мисс Фельдман поставила высшую оценку — пять с плюсом — и приклеила четыре золотые звезды.

— Это она будет выступать с прощальной речью? — догадался Римо.

— Да. Она всегда забывает о букве "W".

— А если бы вы попытались их чему-нибудь научить, они бы научились? — спросил Римо.

— Только не в том возрасте, когда они попадают ко мне, — ответила мисс Фельдман. — Это — старший класс. Если они неграмотны, когда попадают сюда, то так и останутся неграмотными. Хотя в младших классах их можно было бы чему-то научить. Если бы все просто поняли, что неудовлетворительная оценка вовсе не означает, что вы расист, желающий вернуть черных в рабство. Но это надо делать в младших классах.

Римо заметил, что в уголке левого глаза мисс Фельдман блеснула слезинка.

— И этого не делают, — сказал он.

— Не делают. И вот я сижу здесь и раздаю золотые звезды за работы, которые двадцать лет назад служили бы основанием для исключения ученика неважно, черного или белого. До чего мы докатились!

— Я друг Тайрона. Как он?

— По сравнению с кем?

— С остальными.

— Если ему повезет, он попадет в тюрьму раньше, чем ему исполнится восемнадцать. В этом случае голодная смерть ему не грозит.

— Если бы в вашей власти было решать, оставили бы вы его в живых? Оставили бы вы хоть кого-нибудь из них в живых?

— Я бы убила всех старше шести лет. И начала бы все заново с малышами и заставила бы их работать. Заставила бы их учиться. Заставила бы их думать.

— Вы говорите, почти как учительница.

Мисс Фельдман грустно посмотрела на него.

— Почти, — согласилась она.

Римо отошел от нее и хлопнул Тайрона по плечу Парень пробудился ото сна, вздрогнув так, что едва не опрокинул столы.