Пол Кристофер - Тень Микеланджело
Он пересек комнату, присел на краешек кровати и мягко постучал холодным кончиком глушителя по переносице патрицианского ирландского носа кардинала-архиепископа.
– Проснитесь, – произнес он тихонько. Похрапывание Баннермана прервалось, и он что-то пробормотал. Отец Джентиле постучал по его носу сильнее. Глаза кардинала открылись, зрачки расширились, боль прорезала складку на его лбу.
– Какого черта?
– Просыпайтесь, – повторил Джентиле. – Нам нужно поговорить. Старайтесь не повышать голос. Поверьте мне: не в ваших интересах, чтобы нас прервали.
Глаза Баннермана сошлись к переносице, и лицо приобрело глуповатое выражение, когда его взгляд сфокусировался на глушителе, каковой в данный момент находился в четырех дюймах от его носа. Выстрел, произведенный с такого расстояния, бесспорно, раскидал бы кардинальские мозги по всему Иисусу и Его ослику.
– Кто вы? – спросил Баннерман.
Он был старым человеком, далеко за семьдесят, но голос его по-прежнему был тверд и силен.
– Vincit qui si vincit, – усмехнувшись, ответил священник.
«Победившего себя он побеждает».
Едва прозвучали эти слова, глаза Баннермана расширились, ибо он, как и каждый занимавший подобное положение, знал, что они значат. В этой короткой фразе и в отзыве на нее коренились семена проблемы невообразимых масштабов. Кардинал мгновенно понял, что это за человек, что дает ему такую власть и откуда эта власть проистекает. Он также понял, что будет покойником, если в течение ближайшей секунды не произнесет слова, которых от него ждут. Слова, касательно которых он никак не ожидал, что ему вообще когда-то придется их произносить.
– Verbum put sapient, – прошептал архиепископ. «Разумному достаточно слова».
– Вы разумный человек, ваше преосвященство? – спросил отец Джентиле.
– Я знаю, зачем вы здесь. Читать электронную почту секретного архива Ватикана я умею не хуже всякого другого.
– А если оставить в покое Archivo Secreto Vatica-по, то зачем, по-вашему, я здесь?
– Вы явились из-за убийства Александра Краули. Чтобы расследовать его смерть.
Кардинал расслабился на подушке, глядя на Джентиле в проникающем через окно спальни смутном свете.
– Лишь отчасти, ваше преосвященство. Мне поручено гораздо более сложное задание. Краули не более чем вершина айсберга, и, как вы прекрасно понимаете, его убийством дело не кончится. За ним последуют другие, а чем больше убийств, тем больше опасности для Церкви и ее репутации. Такого поворота событий допускать нельзя.
– Но какое отношение имею к этому я? – спросил Баннерман. – Меня это никак не должно затрагивать. То, что случилось, случилось более полувека назад и было делом рук Спеллмана – его и его проклятых подпевал. Он был другом Пачелли, а вовсе не я.
– Боюсь, однако, что вы унаследовали это после архиепископа Спеллмана вместе с его кафедрой. Получили вместе с пышной мантией, что хранится в вашей ризнице. Можно сказать, что это так же неотделимо от вашей епархии, как прихожане города Нью-Йорка.
Баннерман сел на кровати, четко осознавая, что ствол пистолета следует за его движениями, не отклоняясь от точки между его глазами, и осторожно присмотрелся к сидевшему рядом с ним человеку. Среднего возраста, в хорошей физической форме, обычное лицо.
Единственная приметная деталь – воротник священника.
«Интересно, – подумал кардинал, – он действительно священник или охранители из секретного архива Ватикана выбирают своих оперативников из кого угодно?» Впрочем, сейчас это значения не имело. Значение имело то, что в данный момент этот человек находился здесь, в его спальне, и с пушкой.
– Чего вы хотите?
– Я хочу получить как можно больше информации об этом мальчике.
– Ее очень мало. Все материалы, касавшиеся ребенка, были уничтожены, когда он приехал в эту страну. Такое условие являлось частью договоренности с теми, кто вообще согласился его принять.
– Это соглашение было заключено с преступниками. Оно было заключено по принуждению. Вы не хуже меня знаете, что подобные договоренности не имеют силы. Насколько я понимаю, сведения были сохранены и вы следили за ним все эти годы.
– Все это слишком опасно.
– Конечно опасно. Будь это, как говорят у вас в Америке, прогулка в парке, меня бы здесь не было.
– Огласка одного лишь факта существования этого ребенка чревата самыми тяжкими последствиями. Церковь за последние годы прошла через множество тяжких испытаний. Ей пришлось многое пережить.
– Бесспорно. Но если бы все эти хнычущие жертвы держали язык за зубами, ничего такого бы не случилось, верно? – Священник с пушкой покачал головой. – Ваше преосвященство, любой евангелический проповедник без труда процитирует вам Екклесиаста, главу одиннадцать, стих первый: «Отпускай хлеб твой по водам, ибо по прошествии многих дней опять найдешь его», но мало кто разъясняет, что это работает двояко, и в хорошую и в плохую сторону. А суть как раз в этом. Мне необходимо досье на мальчика. А кроме того, вся возможная информация по Фонду Грейнджа.
– Одно с другим никак не связано!
– Боюсь, убийство Краули свидетельствует об обратном.
На самом деле его работодатели сообщили ему лишь то, что организация с таким названием заслуживает внимания и что злосчастная кончина Краули может быть каким-то образом связана с ее деятельностью. В этом смысле бурная реакция кардинала была показательна.
– Вы слишком легкомысленно относитесь к информации, распространение которой не может принести ничего хорошего. Это безумие! Один неверный шаг, и средства массовой информации пригвоздят меня к позорному столбу.
– Тогда, может быть, в вашей следующей мессе вам следует помолиться о том, чтобы я, ради всех нас, не делал неверных шагов. Итак, где я могу найти файлы на мальчика?
Кардинал глянул на пистолет, а потом на лицо человека, державшего оружие. Лгать было бессмысленно.
– Они хранятся в архивах «Общества Сент-Эджидио», в церкви Святого Иосифа в Гринвич-Виллидж.
Джентиле кивнул. Мирская христианская благотворительная организация «Сент-Эджидио» вела большую работу с сиротами и беспризорными детьми.
– Под каким именем?
– Фредерико Ботте.
– Как я могу получить этот материал?
– Если я запрошу его, у канцелярии могут возникнуть подозрения. Не говоря уже о том факте, что материал очень старый. Он не был компьютеризован.
– С этим я справлюсь. Как насчет Фонда Грейнджа?
– Я выясню, что смогу.
– Никаких посредников, никаких секретарей. Я буду иметь дело только с вами.
– Хорошо. Как мне связаться с вами?
– Я сам буду выходить на связь.
Он полез в карман своего темного одеяния и достал крохотный спутниковый пейджер «Голдстар».
– Вот. Постоянно держите его при себе. Он не подает звукового сигнала, только вибрирует. Наберите номер, который увидите на этом маленьком экране. Номер будет меняться. Звоните с этого телефона.
Он достал и положил на грудь кардинала рядом с пейджером еще один прибор – крохотный сотовый телефон.
– И вот что еще, – сказал Джентиле, поднявшись.
– Да?
– Не пытайтесь организовать за мной слежку. Не пытайтесь засечь меня через пейджер и телефон. Ни при каких обстоятельствах не обращайтесь в полицию. Вы должны знать одно: я вам не враг. Вы должны также знать, что я без колебаний пожертвую вами ради общего блага. Не наделайте глупостей, ваше преосвященство. Пожалуйста.
С этими словами Джентиле удалился, оставив архиепископа Нью-Йорка нервно трястись в собственной постели. Снаружи, над острыми неоготическими шпилями собора, начала подниматься луна.
ГЛАВА 24
Подойдя к кровати Валентайна, она застала его бодрствующим. Он лежал в затемненной комнате, сцепив руки за головой и уставившись в потолок. Возможно, оживлял в памяти бурное прошлое. Когда она остановилась спиной к луне и стала, глядя на него в упор, расстегивать рубашку, он сказал:
– Тебе не обязательно это делать, ты знаешь.
– Знаю.
Она стянула рубашку, потом завела руки назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, бросила его на пол и одну за другой стала расстегивать пуговицы на джинсах, зная, что он смотрит на нее, и стараясь не думать о том, о чем он думает. Стараясь не думать вообще ни о чем, кроме этого момента.
Он больше не сказал ничего.
Финн освободилась от джинсов, одновременно стянув простые белые хлопчатобумажные трусики, и встала перед ним обнаженная. Светившая позади луна превращала ее волосы в мерцающий спутанный нимб, окружая мягким серебристым сиянием изгибы ее бедер. Она подождала так с мгновение, предоставив ему возможность рассмотреть ее и желая, чтобы он увидел все, что она собой представляет, в лунном свете, а потом наклонилась к его постели и скользнула под одеяло, вспоминая прикосновение его руки к своему бедру в доме полковника, твердое, как касание кулака в железной перчатке, и при этом нежное, как у возлюбленного. Уже тогда она знала, что это должно произойти.
