Пол Кристофер - Тень Микеланджело
– Но я ведь не в суде, и весьма маловероятно, чтобы мне пришлось там оказаться, – отозвался Гэтти.
– Да, пожалуй, – ответил Валентайн и легонько постучал пальцем по колену Финн.
Потом он встал, и она последовала его примеру. Старик остался сидеть. Седовласый телохранитель появился сам по себе, как будто Гэтти нажал какую-то скрытую кнопку.
– Берт, проводи этих двух людей.
Старик одарил их холодной улыбкой, а телохранитель подвел к парадной двери.
– Что это вообще было? – спросила Финн, когда они уже шли к взятой напрокат машине. – Вы так и не спросили его ни о чем, кроме Ренуара. И откуда вы узнали, что есть связь с рисунком?
– Я узнал этого Ренуара, – ответил Валентайн. – Мне доводилось видеть его раньше.
– Где?
– Там же, где и Хуана Гриса. В Международном бюллетене Регистра изящных искусств. Ренуар исчез вместе с пейзажем Писсарро в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Предположительно был отправлен из Амстердама в Швейцарию, но туда так и не прибыл. Да… – Он помолчал. – Надо же, два пропавших шедевра в один день! По-моему, это уже перебор.
ГЛАВА 22
Верхний этаж здания «Экслибриса» оказался настолько же просторным, насколько переполнены были остальные. Вернувшись от Гэтти, Валентайн вызвал большой грузовой лифт, и они молча поднялись вверх. Выйдя из лифта, Финн обнаружила перед собой пространство площадью в пять тысяч футов, напоминавшее сцену из какого-то фильма Феллини. Одно огромное, с высоким потолком помещение вело в следующее. Стены первого были отделаны под кирпич, а посреди стола с огромной черной столешницей из цельной мраморной плиты красовалась ярко-красная китайская ваза. Оттуда они вошли в широкий коридор, украшенный неоновыми скульптурами Джона Калика на темно-зеленых стенах и круглыми китайскими коврами на поблескивающем черном плиточном полу. В третьей зоне, очевидно гостиной, китайских ковров было еще больше, а на дальней стене висело огромное сюрреалистическое полотно Сидни Гольдмана с обнаженными фигурами и монахинями.
Присев на кушетку, Финн огляделась по сторонам. Валентайн исчез за углом и спустя несколько минут вернулся, неся поднос, на котором было два огромных многослойных сэндвича и пара бутылок пива с длинным горлышком.
– «Блэц»?
– Из Висконсина, – улыбнулся Валентайн. – Я учился в Мэдисоне, там к нему и пристрастился.
– Мой отец преподавал в Университете штата Висконсин, – сказала Финн, сделав глоток пива.
Она откусила кусок сэндвича и стала жевать, глядя на сидящего напротив Валентайна.
– Верно, – кивнул Валентайн. Он отпил из своей бутылки, но лежавший на подносе сэндвич проигнорировал. – Там-то я с ним и познакомился.
– А как вы с ним познакомились?
– Он был моим профессором по антропологии.
– Когда это было?
– В конце шестидесятых – начале семидесятых.
– Наверное, он был молод.
– Да. Я тоже, и даже моложе. Он рассмеялся.
Финн откусила еще сэндвич и отхлебнула еще пива. Она обвела взглядом окружающие ее мебель и художественные произведения, подумала о куске нью-йоркской недвижимости, на верхнем этаже которого сидела, а потом и о Валентайне. От всего этого у нее голова шла кругом. И правда, это уже перебор.
– Вы ведь купили этот сарайчик не на доходы от продажи старых книг, мистер Валентайн?
– Просто Майкл, и это прозвучало как пассивно-агрессивное утверждение, мисс Райан.
– Не стоит наводить тень на плетень. Вы ведь не ограничиваетесь тем, что торгуете книгами и проводите исследования?
– Да.
– Вы вроде как шпион, верно?
– Шпион?
– Разведчик, да?
– Ну, в общем, не совсем.
– А мой отец, кем был он?
– Профессором антропологии.
– Когда он умер, его тело привезли хоронить в Колумбус.
– Да?
– Его хоронили в закрытом гробу. В то время я не особенно задумывалась об этом. Я с ума сходила от осознания того, что никогда больше не увижу его лица.
Валентайн промолчал.
– Но потом, гораздо позже, я начала задумываться о тех местах, где он бывал, – всегда политически нестабильных, всегда опасных, и тогда мне пришло в голову: почему он в закрытом гробу, когда у него якобы произошел совершенно невинный сердечный приступ?
Валентайн пожал плечами:
– Он умер в джунглях. Возможно, потребовалось время, чтобы доставить его останки в цивилизованный мир.
– А может быть, у него отсутствовали ногти, или его подвергали пыткам, или в гробу вообще не было тела моего отца.
– Значит, ты думаешь, что твой отец был шпионом?
– Я из Колумбуса, штат Огайо. Мои преподаватели говорили, что я склонна мыслить прямолинейно. Ни черта тут не поделаешь, так у меня голова устроена: выстраиваю факты, как костяшки домино, группирую и смотрю, что из этого имеет ко мне отношение. И какое. В данном случае моя мать дает мне ваш номер телефона, вы определенно не занудный старый букинист, и вы были студентом моего отца… может быть, больше чем студентом. Мой анализ неверен? Я ошибаюсь? Моего приятеля убивают, на меня нападают, мой бывший босс кончает тем, что ему втыкают в глотку кинжал, а вы и бровью не ведете… Майкл.
– Ты говоришь точно как он.
– Кто?
– Твой отец. Он обычно просчитывал факты на пальцах, точь-в-точь как ты.
Он улыбнулся. Финн опустила глаза и поняла, что она делала руками. А потом покраснела, вспомнив, как отец что-нибудь объяснял за обеденным столом и его руки играли друг с другом, один палец на другом. Когда заканчивались пальцы, заканчивалась обычно и лекция.
Финн закрыла глаза, неожиданно ощутив безмерную усталость. Она совершенно выбилась из сил. Чего ей на самом деле хотелось, так это найти кровать, рухнуть на нее и не вставать месяц или даже больше. Сколько времени прошло? Двадцать четыре часа? Тридцать шесть часов? Примерно столько. Как вспышка молнии. Как будто в один момент ты ехал в машине, а в следующую секунду оказался обернутым вокруг телефонного столба. В жизни так не бывает, во всяком случае, не должно быть. Она все делала правильно, получала хорошие оценки, чистила зубы как положено, из стороны в сторону и вверх-вниз, не ездила на красный свет, так что всего этого… просто… не должно было… случиться.
Она открыла глаза.
– Не надо больше вешать мне лапшу на уши, Майкл. Я не играю в игры, и я не играю в Холмса и Ватсона. Речь идет о моей жизни – или, может быть, о моей смерти. Об убийстве. Я хочу знать правду. И я хочу знать, кто вы такой, черт возьми.
– Тебе это может не понравиться.
– Давайте проверим.
– Ты знаешь что-нибудь о своем деде – деде по отцу?
– Какое это имеет отношение к происходящему?
– Очень большое.
– Он был своего рода бизнесмен. Мой отец никогда о нем не говорил. Кажется, он был ирландцем. – Она вздохнула. – Это давняя история.
– Знание о том, кто мы есть и каковы наши корни, не может быть «давней» историей. Ты знаешь старую поговорку: «Те, кто забывает историю…»
– «…обречены ее повторять».
– Да, цитату слышали многие, но можешь ли ты сказать, кто автор этих слов?
– Нет.
– Испанский философ Джордж Сантаяна. Он родился в середине девятнадцатого века и умер в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Твой дед действительно встречался с ним как-то раз.
– Вы всегда начинаете издалека?
– Твой дед родился в Ирландии, но его имя было не Райан. Его звали Флинн, Падрик Флинн. Подходящее родовое имя, ведь Флинн, по-гэльски О'Флинн, означает «рыжеволосый».
– Господи Иисусе! – простонала Флинн. – Вы хотите сказать, что мое настоящее имя Финн Флинн?
– Имя он сменил легально, когда покинул Корк – надо признать, несколько поспешно. Он был причастен к Пасхальному бунту тысяча девятьсот шестого года, в связи с чем ему пришлось срочно убираться из города. Он приехал в Канаду, где занялся не самым почтенным бизнесом – стал бутлегером. Разбогател, перегоняя гребные лодки, полные контрабандного спирта, через реку Детройт из Виндзора.
– Все это очень интересно, но куда это ведет?
– Так вот, на американской стороне реки он познакомился с моим дедом, Микеланджело Валентини. Он тоже сменил свое имя, назвался Микки Валентайном, но все звали его Микки Червы. Как и твой дед, он тоже был знаменит некоторое время. После отмены сухого закона Патрик Райан отошел от дел и переехал в Огайо. Микки Червы был застрелен в Нью-Йорке, в гангстерских стычках семидесятых. После этого власть забрали себе Готти и его уроды.
– О'кей, если это правда, во что я уже начинаю верить, значит, мы оба происходим из криминальных семей. Ну и в чем тут суть?
– Суть в том, что ни мой дед, ни твой не хотели, чтобы их дети выросли преступниками. Их толкнула на преступную стезю бедность, а их дети уже имели возможность получить образование. Ты знаешь, они оба поступили в Йель. Во время войны мой отец работал в аппарате начальника Военно-юридического управления, а твой – в Бюро стратегических служб.
