Дуглас Уорнер - Фантастический триллер
Он был невозможен. Он был недоступен для аргументов. Было бы простой тратой времени убеждать его, что я тоже работаю для достижения этой цели, что спор между нами — это спор между мистером Глядящим Назад в Ностальгии и мистером Глядящим Вперед в Надежде. Между Прошлым и Будущим, между Старым и Новым.
Побежденный, я собрал свои бумаги и оставил его предаваться стерильным, опасным, самоубийственным мечтам.
Глава восемнадцатая
Я ощупью вошел в квартиру и рухнул в кресло. Меня подташнивало. Все и так было написано у меня на лице, но я пересказал им содержание разговора. Маргарет хотела броситься к Рэйнхэму, но я удержал ее.
— Его не пронять доводами разума. Это форма сумасшествия или умственная слепота. Она — бич человечества.
— Но что нам теперь делать? — шепотом спросила Маргарет.
Еще до того, как Джон Холт заговорил, я знал ответ; и, зная его, вздрогнул от ужаса.
— Нам остается только одно, и это может сделать единственный человек, — произнес Холт. — Это ты, Иэн. Лондон должен быть оповещен., И ты его оповестишь.
— Нет!
— Да, — твердо сказал Холт.
— О, да, Иэн! Да!
— Они ждут, — продолжал Холт. — Я им сказал, что сэр Гаи выступит перед ними со ступенек дома. Так как он не будет выступать, это должен сделать ты.
— Это единственное решение, — сказала Маргарет.
— Но я недостаточно авторитетен, чтобы выступать! Меня никто не станет слушать.
— Ты заставишь их слушать.
— Я вызову панику!
— Нет, если найдешь правильный подход.
— Но я его не найду! Я не оратор.
— Хорошую историю не нужно хорошо рассказывать. Это слова одного редактора «Телеграм», который не любит красивых фраз.
— Расскажи правду и заклейми дьявола, — вставила Маргарет.
— Заставь людей сдвинуться с места, — заключил Джон Холт.
Я весь вспотел и страшно перетрусил.
— Мы должны попробовать обратиться к Фиггину или Грэм-Лонгу. Даже к Моргану.
— Я выйду на них, — пообещала Маргарет. — Я им обрисую всю ситуацию. Но, как ты сам говорил, это займет время. Ты же можешь дать первый толчок снежному кому.
Я вздрогнул.
— Это твое дело, Иэн. Твоя история. Ты довел ее до логического конца. Ты должен смотреть в лицо фактам. — Холт положил руку мне на плечо. — Это не так страшно, как тебе кажется. Большинство ребят за дверью, ты знаешь.
Я представил себе последствия провала. Увидел станции метро, атакуемые охваченными паникой толпами, кричащих людей, сражающихся за места в автобусах, ошалевших водителей, мчащихся по запруженным улицам. На ноги я встал не очень твердо. Но время поджимало.
— Первым я обращусь к Моргану, — сказал Холт, — потому что он одной ногой на нашей стороне. Пусть он пойдет к комиссару полиции. Затем я возьмусь за политиков.
— Да, — согласился я, мысленно уже находясь снаружи, пытаясь найти слова, чтобы убедить, заставить поверить — и не вызвать панику.
— Мы должны попытаться пройти к входной двери, — сказала Маргарет. — Тебя должны видеть выходящим из дома сэра Гая, а не вылезающим украдкой из-за утла.
— Удачи! — пожелал Холт, набирая уже чей-то номер. Маргарет прошла вперед, чтобы удостовериться в том, что путь свободен, и через несколько минут мы на цыпочках прошли через весь дом. Маргарет распахнула входную дверь. Мне в глаза ударило солнце. Со всех сторон на меня смотрели удивленные и заинтересованные лица. Завращались объективы теле- и фотокамер, берущие меня в фокус. Микрофоны приблизились к моим губам. Черт бы меня взял, если я знал, что собирался сказать!
Неожиданно чей-то голос сказал:
— Большинство из вас знакомы со мной хотя бы мельком, как с редактором газеты «Ивнинг Телеграм».
Боже мой! Это был мой голос! Я слушал себя с громадным интересом.
— Я сегодня весь день работал над ужасной историей. Все документы, относящиеся к ней, здесь, у меня в руках. — Я взмахнул стопкой бумаг. — Они предсказывают Лондону страшную катастрофу и ужасающее число жертв, если мы все сразу же не примем меры.
Я прервался, чтобы передать документы Маргарет.
— Раздай их им для ознакомления, — попросил я ее. Шаг за шагом я пересказал всю эту историю, сжимая и сокращая ее, упоминая ключевые моменты, вскользь упоминая о действующих лицах, выкидывая несущественное. Редко когда мне так помогали навыки, приобретенные на должности помощника редактора, привыкшего сокращать повествование без ущерба для связности и занимательности. И я их увлёк. И, видит бог, заставил поверить! Пока я не кончил, никто не издал ни звука.
Но это было лишь первое и простейшее испытание. Я убеждал людей, привыкших к обработке новостей, проверке данных, принятию быстрых решений и действию в соответствии с ними. Теперь же я должен был обратиться по телевидению непосредственно к потенциальным жертвам. Я должен был сказать им, что самое сердце великого города обречено, и они должны бежать из него, спасая свои жизни. Что еще можно сказать, кроме как «Бросайте все и удирайте отсюда»? А это будет толчком к паническому бегству.
Ребята с телевидения меня подбодрили, что было очень кстати, и я вышел в эфир. Из сказанного мною я помню очень мало, но очевидно — хотя и неясно, как, — что я взял правильный тон. Мое вспотевшее лицо, изможденные черты и выдававший крайнее отчаяние голос убедили зрителей в срочности дела, пока мои слова описывали худшие стороны ожидаемого несчастья. Я не стал объявлять точного часа землетрясения и грубо, как политикан, солгал, заверив их, что власти приводят в действие экстренные планы эвакуации. Я описал с возможно большей точностью границы области, которую охватит землетрясение. И в этот момент, когда я уже подходил к концу, Рэйнхэм попробовал испортить все дело. Из-за угла вынырнула машина. Поняв, в чем дело, я тихо выругался: как министр внутренних дел, Рэйнхэм приказал арестовать меня за нарушение Закона о государственной тайне на основании того, что в мои руки попала секретная информация.
Я ускорил ход своих рассуждений, подхлестываемый временем. Зрители не должны стать свидетелями моего ареста. Это вызвало бы невероятное замешательство и зачеркнуло бы все то, что я смог сделать.
— Те из вас, кто живет или работает в опасном районе, пожалуйста, немедленно покиньте его. Если вы на работе, оставьте ее и уходите. Если вы дома, закройте двери и отправляйтесь в безопасное место. Возьмите минимум одежды и принадлежностей — принимаются меры к тому, чтобы вы были размешены соответствующим образом, где бы ни оказались. — «Ты проклятый лгун, Кэртис», — подумал я. — Владельцы машин, пожалуйста, возьмите с собой пешеходов. Семьи, разделенные обстоятельствами, работой или покупками, пожалуйста, не пытайтесь найти друг друга. Вы только парализуете линии связи и помешаете принятию необходимых мер соответствующими службами. Можете быть уверены, что через несколько часов вы сможете воссоединиться.
Боковым зрением я видел, что время кончалось. Ко мне бежали полицейские.
— Уходите мирно, — сказал я. — Уходите спокойно, в полном порядке. — А затем, почувствовав вдохновение, добавил: — Более того! Уходите как Лондонцы! Идите с песней!
Я подал рукой команду «конец» и вышел из поля зрения операторов. Я только-только уложился. Через десять секунд меня арестовали.
Я не оказал сопротивление. Маргарет хотела поехать со мной, но я понимал, что это бесполезно. И хуже, это вовлекло бы и ее. Я поцеловал ее и попросил позаботиться о том, чтобы самой выбраться вовремя из опасной зоны. Потом меня повели через шумевшую удивленную толпу. Меня привезли в полицейский участок, зарегистрировали и предъявили официальное обвинение, а затем заперли в камере. Во время этих процедур единственными моими словами, кроме сообщавших мое имя и адрес сидевшему за столом сержанту, была повторная просьба о получении разрешения на разговор со старшим инспектором Специальной Службы Морганом.
Когда за мной захлопнулись двери камеры, я разволновался. Смог ли я что-нибудь сделать? Или только ухудшил ситуацию? Где Маргарет? Ее не арестовали; хватило ли у нее здравого смысла последовать моему совету и покинуть центр Лондона? Стала ли полиция разговаривать с Морганом? А если даже и стала, то что он мог сделать? Как дела у Холта? Даже если он и убедил Моргана действовать, то смог ли Морган убедить комиссара полиции? Мог ли Холт побудить действовать остальных министров? Ведь принятие положительного решения политиками — это медленный, болезненный процесс.
Эти и многие другие бесполезные размышления были неизбежной реакцией человека, у которого, с одной стороны, нервы на пределе, а с другой, нет возможности что-либо предпринять. У меня хватило ума понять это и перестать беспокоиться о вещах, для меня не достижимых. Я даже начал смотреть на вещи беспристрастным, чтобы не сказать циничным, взглядом. Это отучит тебя высовываться, Кэртис, говорил я себе. Ты и Колстон, вы оба ждете похорон, каждый в своей могиле, один в грязи какого-то морга, куда его доставили, а другой в тюремной камере. Живой и мертвый, оба готовы к погребению. А может быть, участок и морг переживут даже землетрясение?
