Деон Мейер - Кровавый след
Флеа ван Ярсвелд, укротительница носорогов.
Она руководила снятием брезентовой покрышки; отдавала приказы раздраженно и самоуверенно, как будто наши скудные умишки не в состоянии понять всей важности ее миссии. Меня она удостоила неодобрительного взгляда, заметив, что я не рвусь помогать, а наблюдаю за происходящим со стороны, скрестив руки на груди. Подойдя к ней поближе, я разглядел, что в ее красоте имеются изъяны и впечатление, производимое ею в целом, гораздо сильнее издалека. Глубокие носогубные складки выдавали раздражительность, подбородок оказался вяловат. Ее лицо можно было бы назвать холодным, если бы не крошечный шрамик на левом нижнем веке, похожий на слезинку. Шрамик придавал ей немного печальный вид.
Когда брезент сняли, нашим глазам открылись две огромные стальные клетки, скрепленные вместе для устойчивости. Всего несколько миллиметров отделяло заднюю стенку второй клетки от откидного борта «бедфорда». В темноте носороги казались огромными, беспокойными тенями, которые расхаживали за стальными прутьями.
— Мне нужен свет! — скомандовала Флеа и показала на животных.
Молодой Сванни, вдруг превратившийся в сноровистого молодого фермера, немедленно начал действовать, руководить рабочими.
Флеа снова забралась в кабину «бедфорда», сверкнув мускулистыми ногами. Двигалась она легко, плавно, уверенно и сосредоточенно. Когда она снова спрыгнула на землю, я увидел у нее в руках кожаный саквояж — такие носят с собой врачи. Во всяком случае, ее саквояж оказался весьма потрепанным. Она поставила его на край платформы, встала на заднее колесо и забралась наверх.
— Где свет?
— Сейчас будет, — ответил Сванни.
Она посмотрела на массивные часы на своем тонком запястье, нажала какие-то кнопки. Сванни подбежал к кузову с охотничьим прожектором. Яркий луч прорезал ночное небо. Он протянул ей фонарь.
— Влезай сюда, — велела она, не сводя взгляда с открытого чемоданчика.
Он ухмыльнулся, радуясь своему везению: она выбрала его! Пылко кивнул и забрался в грузовик.
В этот миг я увидел Лоуренса Лериша. Он стоял за «бедфордом» и не сводил глаз с загадочной красотки.
— Свети сюда, — приказала она Сванни и показала на первую клетку. Достала из чемоданчика шприц и флакон с какой-то жидкостью. Игла оказалась короткая и толстая.
Я подошел поближе — посмотреть. Фонарь высветил ближнего носорога. На глазах у него были шоры. Из одного уха торчала какая-то тряпка. Носорог беспокойно топтался в клетке, топал ногой по стальному полу, бился головой о прутья. Кожа у него оказалась светлее, чем я думал: тускло-серая, складчатая при ярком освещении. На шее, спине и заду я заметил ярко-розовые наросты, вроде сыпи. Наросты тускло поблескивали в свете прожектора и казались нездоровыми.
— Черт побери! — вскричал Виккус Сванепул, подходя поближе. — Что с ними такое?
Флеа набрала в шприц жидкость из флакона.
— Некротический дерматит в стадии нагноения.
— Так ты ветеринар! — с видом глубокого почтения воскликнул Сванни.
— Они могут от этого подохнуть? — поинтересовался его папаша.
— Обычно дерматит сопровождается анемией и желудочно-кишечными заболеваниями, — ответила она. — Вот что самое опасное.
— Черт! — вскричал Виккус.
Она воткнула шприц в зад первого носорога.
— Животные ослаблены, перенесли сильный стресс. Нельзя терять время. Заткни ему носком второе ухо!
— Это носок?
— Форменный носок «Штурмовиков». Команды по регби… Я нашла ему единственное полезное применение: он здорово заглушает звуки. Это их успокаивает.
— Надо же! Вы, значит, болеете за «Быков», — радостно заметил снизу Виккус. — Как и мы.
Флеа ван Ярсвелд подхватила саквояж и перешла ко второй клетке. Мы все как один стояли на месте и пялились на ее аккуратный маленький зад.
— Что ты им вкалываешь? — спросил Сванни.
— Азаперон. Сто пятьдесят миллиграммов. Он их успокоит, поможет справиться с отрицательным физиологическим воздействием «М-99»…
— Ясно, — с безграничным почтением произнес Сванни.
А Лоуренс Лериш стоял и неотрывно смотрел на нее, как олень, попавший в яркий свет фар.
Операция по погрузке носорогов заняла больше часа; пятнадцать рабочих, пыхтя, передвигали клетки на край платформы, а потом перетаскивали их в кузов «мерседеса». Рабочими командовал Виккус; он общался с ними на их языке. В ходе операции Флеа ни разу не улыбнулась; она то и дело поторапливала и бранила нас.
Наконец, Лоуренс захлопнул задние двери и задвинул засовы. Флеа быстро подошла к нему:
— Вы — водитель из Кару?
— Лоуренс. — Он протянул ей руку.
Не удостоив его своим вниманием, она вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, подошла к пассажирской дверце «мерседеса» и скомандовала:
— Ладно, поехали!
Первое указание на то, что она едет с нами.
Мы отправились в путь без двадцати десять. Флеа швырнула в кабину кроваво-красную дорожную сумку и докторский саквояж, сама влезла следом и с удобством расположилась на пассажирском сиденье. Когда я поднялся за ней, она смерила меня презрительным взглядом:
— Вы что, тоже едете?
Видимо, такая перспектива ее не особенно обрадовала.
— Это дядюшка Леммер, — только и сказал Лоуренс. Он извлек откуда-то две большие мягкие подушки и бросил их на горб между двумя сиденьями. Сам убрал ее багаж вниз, поправил подушки: одну положил на сиденье, вторую — ей под поясницу.
Сванепулы стояли снаружи, под моим окошком, но не сводили глаз с нашей спутницы.
— Корнел, ты знаешь, где мы сейчас живем. Приезжай в гости! — с надеждой крикнул Виккус Сванепул.
Сын, стоящий у него за спиной, поддержал папашу, пылко кивая и подняв кустистые брови. Потом отец и сын в последний раз помахали нам руками, и мы отправились в темноту.
Кабина «мерседеса» пропиталась ее ароматом: интересное сочетание мыла, шампуня и пота. Она сидела, поджав под себя ноги, положив руки на колени. Все ее жесты говорили о том, что она недовольна, что в кабине тесно и жестко. Лоуренс позвонил Николе и сообщил, что мы уже едем.
Флеа покосилась на цифровой циферблат часов.
— Между половиной второго и двумя мне нужно будет сделать им очередной укол, — сказала она Лоуренсу.
Я сидел и ждал, что он ответит. Как парень из Кару отреагирует на это… явление природы?
Он достал из кармана на дверце сложенные бумаги и передал ей. Движения у него были медленными, скупыми.
— Наверху маршрутный лист, внизу карта. К двум часам мы будем в трехстах километрах отсюда, а может, немножко больше…
Она молча взяла бумаги, спустила ноги на пол и стала изучать верхний документ, белый лист бумаги с двумя колонками: названия мест и расстояния. Развернула карту, сличила с маршрутным листом, водя тонким пальчиком по паутине дорог за Валватером, Рюстенбургом, Вентерсдорпом… а потом вскинула голову. Лица ее я не видел, зато услышал, какой у нее угрюмый голос:
— Маршрут чертовски запутанный. Почему просто не поехать по шоссе N1?
Тогда я заметил, что на шее у нее тоже есть рубец от старого шрама. Он начинался за левым ухом и, изгибаясь, исчезал под линией волос, похожий по очертаниям на птичье крыло, только на один оттенок светлее кожи.
— Дядюшка Дидерик просил держаться подальше от больших дорог. И потом…
— Почему? — резко, словно обвиняя, спросила она.
— Из-за пунктов взвешивания, — хладнокровно, сдержанно ответил Лоуренс.
— Из-за пунктов взвешивания?
— На больших расстояниях важно поддерживать постоянную среднюю скорость; ничто так не тормозит передвижение, как необходимость постоянно въезжать на весы-платформы. На каждом пункте взвешивания грузовиков теряешь плюс-минус час, а если мы поедем по шоссе N1 или N12, нам придется проехать целых пять таких пунктов. И потом, наш маршрут почти на пятьсот километров короче.
Я им гордился: он не позволил себя запугать, голос у него был спокойный, он не ждал ее одобрения, а просто вежливо и спокойно сообщал нужные сведения.
Флеа снова провела пальцем по маршруту, покачала головой:
— Нет. Нам придется ехать через Бела-Бела. Мне понадобится свет, когда я буду их усыплять.
Лоуренс покосился туда, куда указывал ее палец.
— Хорошо, — сказал он. — Мы сделаем там остановку.
Она самодовольно сложила карту, как будто выиграла раунд в боксе. Положила карту на полочку, в углубление между держателями для стаканов, снова поджала под себя ноги и, словно показывая, что больше разговаривать не о чем, уронила голову на грудь.
Поездка обещала стать интересной.
Краеугольный камень моей профессии — умение читать людей. Заранее распознавать скрытую угрозу, изучить человека, которого ты охраняешь, предсказывать опасные ситуации и предотвращать их. Это вошло в привычку, превратилось в ритуал, иногда в игру — наблюдать, слушать, ловить обрывки случайных сведений, соединять их в досье, которое постепенно расширялось и увеличивалось, и всякий раз на один шажок приближаться к истине. Еще двадцать лет назад я понял: трудность в том, что мы, люди, — лживые животные. Мы умело прячемся за ложными фасадами, путаем следы, смешиваем правду и вымысел, дабы подчеркнуть хорошее и приемлемое и скрыть плохое.
