Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных

Тарас повернулся в кресле, и лицо его тоже удивленно перекосилось.

— А ты иди сам на себя посмотри, — сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.

Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.

Вид его, перспективного молодого химика, был просто ужасен.

И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева и ему стало смертельно стыдно.

— Так, — сказал Петровский сзади. — Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим и купим новое.

— Скажите, — произнес Максим, словно не слыша, — я — сплю?

Он поднял и покрутил, рассматривая руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.

— Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом на ноге… Бок… — он поднял голову. — Это была галлюцинация? А сломанное дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?

— Ты — не человек больше, Макс, — сказал Тарас. — По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение твоих проблем?

— Решение…, — пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. — Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как же меня можно убить?

— А вот об этом мы поговорим попозже, — весело произнес Тарас. — И добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то не удобно как-то, я такой уважаемый дядька…

Максим снова посмотрел на себя в зеркало.

Невозможно, сказал он себе. Меня больше невозможно так вот просто убить….

— А! — вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванная были в крови.

Кто-то стучал в дверь.

— Открой сейчас же! — кричала Алена с той стороны. — Ты, что, заснул там?

А Максим все еще падал с пятого этажа.

Встряхнулся.

Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука под кровавыми потеками была идеально целой. Как и все тело во сне, после ужасного падения.

Он открыл рот, рассматривая руку.

— Максим!

— Я сейчас, Ален, — торопливо произнес он в сторону двери. — Заснул немного, извини.

— Свалился ты на мою голову, — пробурчала она и, судя по шагам, удалилась на кухню. — Маме перезвони, она что-то тебе сказать забыла.

Максим перевел дух.

Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Его лицо расплылось в невольной улыбке.

Ну, что же, подумал он. Здравствуй, бессмертный мир!

Он быстро сполоснул ванную. Умылся перед зеркалом.

Причесался.

Оставаться у Алены или ехать домой?

Максим задумался.

Дома увидеть маму. Созвониться с Тарасом. Понять, что происходит.

Его затрясло, как в лихорадке.

Меня убили…! Меня же убили…!

Больно…. Как же больно, господи! Удар в грудь, перехватывает дыхание… что-то красное перед глазами…. Кровь, это кровь! Руки, чьи это руки? Как темно…. Опять удар, снова. Ребра обжигает огнем.

Голова звенит. Почти ничего не слышно, кроме бухающих ударов сердца в висках….

— Отойдите, — говорит кто-то рядом.

Что сказали? Я ничего не слышу.

Ослепительная вспышка перед глазами. Удар, взрыв в голове…. Что-то твердое. Удары сердца смолкают, становятся тише и тише. Потом наступает тишина. Угольно черная темнота медленно наползала со всех сторон. Чьи-то, ноги в ботинках около глаз.

Темнота…

Он встряхнул головой, прогоняя кошмар.

Семен! Как же я тебя ненавижу, боже! Никому не позволю больше пытаться меня убить.

И вдруг в нем проснулся другой Максим. Тот, которого похоронили в Битцевском парке.

Он был хладнокровен, уравновешен и мудр.

И еще одно.

Он, другой Максим, сам хотел стать убийцей.

Нам не нужен никто, сказал он холодно. Ни Петровский, ни мама, ни, уж тем более, Алена.

Хватит прятаться от своих проблем.

Взгляни на себя.

Реакция, сила, регенерация… Ты сам смертоносная машина, парень. Ты можешь любого стереть в порошок голыми руками. Только надо отвлечься от дешевой морали. Не убий? Что это за философия такая? Да когда это придумали? Мы с тобой больше не станем подставлять для удара вторую щеку.

И вообще.

Пора, наконец, закончить историю с институтским приятелем, парень.

Пора заглянуть Семену в его трусливые глаза.

— Прямо сейчас? — проблеял Максим.

— Прямо сейчас мы поужинаем, — наставительно ответило отражение. — Потом свяжемся с мамой и узнаем, что она забыла нам с тобой рассказать. А за ночь попробуем восстановить свою память. Попробуем вспомнить все, что было. Чтобы завтра уже быть готовыми. Готовыми к возмездию.

— К возмездию, — как зачарованный повторил Максим вслед за отражением. — Завтра мы заглянем Семену в его трусливые глаза.

Вадим Немченко

Первым на пустыре появился Немченко. Это было заранее обговоренное место для таких вот, экстренных встреч с коллегами.

Заглушил машину и вышел, подставляя лицо вечернему солнцу.

Бабье лето, подумал он. Хорошо, что из офиса выбрался, а то о смене времен года только и узнаешь, что по телевизору, да по сильно возросшим счетам за электричество.

Обычно здесь никого не было.

На большой заасфальтированной площадке изредка появлялись начинающие водители, осваивающие нелегкое искусство управления автомобилем. Иногда сюда забредали рейсовые автобусы. Водители, подняв кожухи двигателей, ковырялись в грязных недрах своих металлических коней.

Но сегодня площадка была пуста.

Немченко огляделся. Хорошее место. Никаких строений, а ближайшие дома достаточно далеко для размещения снайперов. Хотя мои могли бы, подумал он с удовольствием. Надо будет как-нибудь потренировать их здесь, что ли…

Шептун в сопровождении двух машин прибыл минут через пять.

Вадим, прикрыв глаза от солнца, смотрел, как они заезжают, испытывая при этом некоторое чувство гордости. Надо же, два джипа охраны. Прямо как на стрелку собрались, а не на дружескую беседу со старым знакомым.

Что-то не так, насторожился внезапно Немченко.

У него очень неприятно засосало под ложечкой.

Шептун выбрался из длинного Мерседеса, морщась. Изучая большую половину жизни пересылочные пункты и одиночные камеры, он, как говорили, подцепил какое-то редкое кожное заболевание и поэтому солнечного света боялся панически. На нем и сейчас было глухое пальто, черная широкополая шляпа и очки, закрывающие половину лица.

Ростом он едва доставал Вадиму до плеча, и, как многие люди совсем невысокого роста, выбил себе место под солнцем при помощи удивительной наглости, фантастической жадности и патологической жестокости. Партнеров и напарников он менял три-четыре раза в год, как некоторые к сезону — перчатки. Никого из них никто больше не видел живым.

Коллеги пожали друг другу руки и обнялись.

— Как здоровье, Вадим? — с надрывом прошептал прибывший. Он так говорил всегда. Кличку свою Шептун получил за поврежденное, почти перерезанное на очередной пересылке горло.

— Прекрасно, — ответил Немченко. — Ты?

— Перхаю помаленьку. Что же ты совсем один, как перст, прибыл?

— Отъехали мои, — сказал на всякий случай Вадим, пожалев мельком о своей неосмотрительности. — Да, и зачем они нам с тобой мешать будут? Я со старым другом поговорить собрался.

— Так, я тоже. Ребята мои, сам знаешь, горячие, проводить вызвались по дороге. А мне, старику, и радость.

Было Шептуну, как говорили, далеко за пятьдесят.

Вадим покивал.

Он пока не мог понять только одного. Почему Шептун достаточно банальную просьбу переговорить о Семене Борзове, а конкретно о его сотруднике Максиме Дронове, воспринял, как сигнал к действию? Иначе, зачем ему брать с собой столько людей?

— Что хотел обсудить, Вадим? — прервал его мысли Шептун.

— Человечка ищу одного, — сказал Немченко. — Пропал парень на днях. Думал, ты поможешь.

Вадим буквально всем телом ощутил, как Шептун напрягся.

— У тебя какой к нему интерес? — вкрадчиво поинтересовался тот.

Неужели слили, искренне изумился Немченко. Да нет, чушь. За что?

— Он добрый друг моего товарища, — ответил Вадим. — Молодой парень, у твоего Семена работал.

— У какого Семена? — как бы не понял Шептун. — Семенов у нас много.

— У Борзова, — пояснил Вадим. — В «Медсервисе-М».

Шептун задумался.

Вадим приблизительно догадывался о чем.

Очень похоже было на то, что Шептун борется с сильнейшим желанием продолжить сей увлекательный разговор на своей территории в каком-нибудь подвале, профессионально переоборудованном под средневековую пыточную. Там, как раз, не спеша, все выяснить и о дружеских связях Максима, и о прекрасной осведомленности Немченко в делах крышуемых медицинских учреждений.