Сара Шепард - Милые обманщицы. Идеальные
Старый Верный Друг приутих и лишь булькал, когда общая дверь туалета распахнулась. Ханна сделала несколько частых вздохов, чтобы успокоиться и не выдать себя. Кто-то подошел к умывальнику, и Ханна выглянула из-под двери. Она увидела пару растоптанных черных мужских мокасин.
– Эй? – произнес мальчишеский голос. – Есть… есть здесь кто-нибудь?
Ханна зажала рот рукой. Что парень может делать в женском туалете?
Если только… Нет. Она не могла перепутать.
– Ханна? – Мокасины остановились прямо перед ее кабинкой.
Ханна узнала голос. Она выглянула в дверную щель. Это был Лукас, парень из ресторана «Рив Гош». Она разглядела кончик его носа, длинную прядь белокурых волос. Даже значок «ИГРАЙ В ФУТБОЛ ЗА РОУЗВУД!» на лацкане пиджака.
– Как ты узнал, что это я?
– Я видел, как ты сюда вошла, – пояснил он. – Ты ведь знаешь, что это мужской туалет?
Ханна смущенно шмыгнула носом. Она скинула намокший блейзер, неловко выбралась из кабинки, подошла к умывальнику и с силой нажала на дозатор. Мыло пахло миндалем – Ханна ненавидела этот запах.
Взгляд Лукаса упал на Старого Верного Друга.
– Эта штука опять извергалась?
– Да. – И тут Ханна не выдержала. Она сгорбилась над раковиной и снова дала волю слезам.
Лукас замер на мгновение, а потом положил руку ей на спину. Ханна чувствовала, как ладонь слегка подрагивает.
– Это всего лишь Старый Верный Друг. Он извергается каждый час. Ты же знаешь.
– Дело не в этом. – Ханна схватила шершавое бумажное полотенце и высморкалась. – Моя лучшая подруга ненавидит меня. И заставляет всех остальных тоже меня ненавидеть.
– Что? Да не может быть. Не сходи с ума.
– Может, еще как может! – Визг Ханны эхом отскочил от кафельных стен. – Мона теперь тусуется с девчонками, которых мы раньше терпеть не могли, она сплетничает про меня, а все потому, что сначала я пропустила годовщину нашей дружбы, потом самолет начертил на небе «кал у Моны» вместо «бал у Моны», и она отменила мое приглашение на день рождения, а ведь я – ее лучшая подруга!
Ханна выпалила все это скороговоркой, на одном дыхании, начисто забыв, где находится и к кому обращается. Замолкнув, она уставилась на Лукаса, внезапно разозлившись от того, что он оказался рядом и слышал все это.
Из-за очень высокого роста Лукасу приходилось сутулиться, чтобы не удариться головой о потолок.
– Я мог бы начать распускать слухи о ней. Скажем о том, что она страдает заболеванием, из-за которого ничего не может с собой поделать и тайком жует козявки, когда на нее никто не смотрит?
Ханна не смогла сдержать улыбку. Конечно, это противно… но зато смешно… и прикольно.
– Неплохо.
– Ну, мое предложение остается в силе. – Лукас сохранял серьезное выражение лица. В зловеще-зеленоватом освещении он даже казался симпатичным. – Но, послушай! Я знаю, чем можно поднять тебе настроение.
Ханна недоверчиво посмотрела на него. Неужели Лукас и впрямь решил, что, раз он застукал ее в туалете, отныне они друзья? И все-таки ей стало любопытно.
– Чем же?
– Не могу сказать. Это большой секрет. Завтра утром я заеду за тобой.
Ханна выстрелила в него предупреждающим взглядом.
– Это что, типа свидание?
Лукас поднял руки в знак капитуляции.
– Нет, ни в коем случае. Исключительно по-дружески.
Ханна сглотнула. Друг ей сейчас действительно необходим. Крайне необходим.
– Ладно, – сказала она тихо, слишком усталая, чтобы спорить. Потом, вздохнув, выскочила из мужского туалета и поспешила на следующий урок. Как ни странно, она чувствовала себя чуточку лучше.
Свернув за угол в крыло иностранных языков, Ханна остановилась, чтобы надеть блейзер, и нащупала что-то, прилипшее к нему сзади. Это был смятый листок бумаги. Пожалей меня, прочла она надпись, сделанную острым красивым почерком.
Девушка оглянулась на проходивших мимо школьников, но никто не обращал на нее внимания. Как давно она ходит с этой запиской на спине? И кто мог это сделать? Да кто угодно. Во время учебной пожарной тревоги она находилась в гуще толпы. Все там были.
Ханна снова посмотрела на листок, повертела его в руках. На обратной стороне обнаружился текст, напечатанный на машинке. Сердце у нее снова упало.
Ханна: Помнишь, ты встретила Мону в дверях клиники пластической хирургии «Билл Бич»? Да здравствует липосакция!! Но, тсс! Ты узнала это не от меня. – Э
20. Жизнь имитирует искусство
В четверг в обеденный перерыв Ария зашла в административное крыло школы. Здесь располагались кабинеты всех учителей, и зачастую во время ланча сюда приходили школьники на консультации или просто за советом.
Ария остановилась у закрытой двери кабинета Эзры, которая теперь выглядела иначе. Эзра прикрепил к ней белую маркерную доску, и она пестрела сообщениями от учеников. Мистер Фитц, хотела поговорить о моем докладе по Фицджеральду. Зайду после уроков. Келли. В самом низу кто-то оставил цитату из «Гамлета»: «Злодей, злодей, смеющийся, проклятый изверг!» Под доской прилепили карикатуру из газеты «Нью-Йоркер» с изображением собаки на кушетке у психотерапевта. На дверной ручке болталась табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ» из местной гостиницы; Эзра перевернул ее другой стороной: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИБЕРИТЕСЬ В КОМНАТЕ».
Ария осторожно постучала.
– Войдите, – раздался его голос из-за двери.
Девушка ожидала увидеть Эзру с кем-то из учеников – из обрывков разговоров, подслушанных в классе, она сделала вывод, что в обед он всегда занят. Но он оказался один, с коробкой «Хэппи мил»[61] на столе. В комнате пахло «макнаггетсами»[62].
– Ария! – воскликнул Эзра, вскидывая брови. – Вот так сюрприз. Присаживайся.
Она плюхнулась на диван, обитый колючим твидом, – такой же, как в кабинете директора школы. Кивнула на пакет с едой.
– «Хэппи мил»?
Он смущенно улыбнулся.
– Я люблю игрушки. – Эзра взял со стола машинку из какого-то детского фильма. – Хочешь «макнаггетс»? – Он протянул ей почти полную коробку. – С соусом барбекю.
Она отмахнулась.
– Я не ем мясо.
– Ах, да. – Он сунул в рот горсть картошки, не отрываясь от нее взглядом. – Совсем забыл.
Ария испытала щемящее чувство близости в сочетании с неловкостью. Эзра отвел глаза, вероятно, чувствуя то же самое. Она оглядела его стол, заваленный стопками бумаг, кучей книг, и в этом хламе нашлось место даже японскому мини-садику камней.
– Что ж… – Эзра вытер рот салфеткой, не замечая выражения лица Арии. – Чем могу помочь?
Ария облокотилась на валик дивана.
– Я хотела попросить отсрочку по эссе на тему «Алой буквы», которое надо сдавать завтра.
Эзра отставил стакан с газировкой.
– В самом деле? Я удивлен. Ты никогда не задерживаешь работы.
– Я знаю, – пробормотала она смущенно. Но дом Эккардов совсем не располагал к учебе, начиная даже с того, что в нем царила пугающая тишина – Ария привыкла заниматься под звуки музыки, работающего телевизора и трескотни Майка по телефону в соседней комнате. Еще труднее было сосредоточиться, когда она чувствовала, будто за ней… наблюдают. – Но это совсем ненадолго, – продолжила девушка. – Мне нужен всего лишь этот уик-энд.
Эзра почесал затылок.
– Что ж… я еще не устанавливал правила отсрочки. Ладно, договорились. Но только на этот раз. В дальнейшем буду снижать баллы.
Она заправила волосы за уши.
– Я не собираюсь превращать это в привычку.
– Вот и хорошо. А что такое – тебе не нравится книга? Или ты еще не начинала читать?
– Я дочитала сегодня. Но мне она противна. Я ненавижу Эстер Прин.
– Почему?
Девушка затеребила пряжку на замшевых балетках цвета слоновой кости от «Урбан Аутфиттерс».
– Она предполагает, что ее муж пропал без вести, и тут же заводит роман, – пробормотала Ария.
Эзра подался вперед, опершись на локоть, и смотрел на нее добродушно-насмешливо, будто его забавляли ее рассуждения.
– Но ее муж тоже не очень хороший человек. Вот что усложняет интригу.
Ария оглядела деревянные полки, которые буквально ломились от книг. «Война и мир». «Радуга земного тяготения»[63]. Обширная коллекция поэтических сборников Э. Э. Каммингса[64] и Рильке[65] и не один, а даже два экземпляра «За закрытыми дверями»[66]. И несколько томов Эдгара Аллана По, рассказы которого до сих пор не освоил Шон. Все книги выглядели потрепанными и зачитанными.
– Но я не могла видеть дальше того, что сделала Эстер, – тихо сказала Ария. – Она изменила мужу.
– Мы, наверное, должны сочувствовать ей в борьбе с обществом, которое клеймит ее позором. Восхищаться ее стремлением отстаивать собственную личность и не позволять кому-либо решать ее судьбу.
