Зверь в тени - Лури Джесс
До того случая со мной.
Моя рука тянется к морщинистому рубцу на месте уха.
– Привет, ты как?
– Привет.
Я чуть не прошла мимо Бренды, прислонившейся к стволу огромного тенистого клена в переднем дворе Морин. Когда-то мы качались на качелях, подвешенных к его ветвям. А сколько гор листьев мы выгребли из-под него за прошедшие годы!
– Морин еще не подошла? – Я кивнула на закрытую дверь гаража.
Оттолкнувшись от клена, Бренда шагнула под испепеляющий солнечный свет. Мне потребовалась все самообладание, чтобы не ахнуть во весь голос при виде ее заплывшего глаза, под которым красовался иссиня-черный фингал.
– Что стряслось?
Бренда задвинула за уши прядки волос.
– Какую версию ты хочешь от меня услышать? Ту, что я рассказала родителям, или правдивую? – поинтересовалась она. А когда я не ответила, потерла рукой нос. – Я реально лажанула прошлой ночью. Шла-шла и врезалась в дерево.
– Это ты сказала родителям? – При воспоминании о том, как агрессивно вел себя с подругой Рикки, мои плечи напряглись. – Брен, кто тебя ударил?
Бренда покачала головой и посмотрела мне прямо в глаза:
– Никто. Я на самом деле врезалась в дерево. В тот большой дуб неподалеку от кострища. Я вроде бы пошла облегчиться за ним, а кончилось все тем, что саданулась лицом о толстенную ветку. Но, оставшись с Рикки, я и правда рискую быть избитой. У меня с ним все кончено, Хизер. Даже не знаю, что на меня нашло этой ночью.
Я открыла рот, чтобы рассказать Бренде о том, что у меня вышло с Антом. Слова уже готовы были слететь с языка, но стыд оказался сильней. Я не хотела, чтобы Ант сделал тот снимок, но и не остановила парня. При мысли о том, кому он мог его показать, меня прошиб холодный пот.
Сглотнув, я прищурилась на дом:
– Пойдем, что ли, разбудим Морин?
Глава 18
С годами мне становилось все тягостнее заходить в дом Морин.
К Бренде или Клоду я заходила без стука и даже не парилась. «Здорово, Хизер», – приветствовали меня братья Бренды, когда еще жили с ней под одной крышей. «Будешь сок?» – предлагала мать Клода.
Когда-то и у Морин было так же. Но миссис Хансен стала меняться примерно в то же время, что и мама.
– Постучишься? – спросила Бренда, указав на свой подбитый глаз.
– Конечно. – Вырвавшись из утренней духоты, я ступила на ступеньку крыльца.
По нему невозможно было представить, что тебя ждало внутри дома. На диване, обитом оранжевым велюром, громоздились коробки. В углу валялась пачка сложенных газет. Кучи временами становились выше, но никогда не уменьшались.
Постучав, я замерла в ожидании. Мы знали порядок. Повторный стук не побудил бы миссис Хансен ускорить шаг, но наверняка вывел бы из себя.
– Когда ты вернулась домой? – спросила я Бренду, решив скрасить ожидание пустой болтовней.
– Не слишком поздно. – Несмотря на повышенную влажность, подруга скрестила руки на груди. И отвела взгляд. – Мы с Рикки заблудились в лесу, потом целовались… Что было дальше, я почти не помню. Но я хорошо помню, как мы вернулись к костру, а тебя и Анта там уже не было. Мы еще посидели немного. А затем мне захотелось писать. И я напоролась на этот чертов сук. Осознав, как сильно я наклюкалась, попросила Рикки отвезти меня домой. Видела бы ты, как он разозлился. Ему ужасно этого не хотелось, но все же он меня отвез. Я прошмыгнула в заднюю дверь. Отец еще не спал. Я наткнулась на него в коридоре. – Лицо Бренды скривилось. – Хизер, я ему соврала.
Родители Бренды, Рой и Шерил, любили своих детей, но держали их в ежовых рукавицах. Рой был спортивным директором в Университете Святого Иоанна, а Шерил устроилась на неполный рабочий день в медико-санитарную часть при колледже после перехода дочери в старшую школу. Они оба души не чаяли в Бренде. И я даже завидовала бы ей, не будь она моей лучшей подругой.
– Что ты сказала папе?
– Я сообщила ему, что протусила на ярмарке всю ночь, с тобой и Морин. А когда он увидел мой синяк, я сказала, что мне его поставила карусель. Отец сделал вид, будто поверил. Но от меня так разило, Хизер! Он не мог не догадаться, что я напилась.
Вид у Бренды стал совсем несчастным.
– Если он смирился с Джерри и Карлом, он поймет и маленькую Бренду, – подбодрила ее я.
На губах подруги заиграла благодарная улыбка.
– Надеюсь. Как бы там ни было, ему не придется наставлять меня на путь истинный по поводу Рикки. Это ошибка, которую я не намерена повторять. Этой ночью…
Дверь рывком распахнулась, и в проеме застыла хмурая миссис Хансен – в платке на голове и в очках «кошачий глаз» на переносице. Недавно я встретила ее без очков и еле узнала. Очки придавали форму и цвет ее одутловатому лицу кремового оттенка. Красивый шелковый восточный халат зеленого цвета был небрежно затянут пояском. От женщины исходил резкий запах – макулатуры с цветочным душком. Но я была к нему готова.
– Доброе утро, миссис Хансен. Вы не могли бы позвать Морин? Нам нужно репетировать.
Миссис Хансен посторонилась, пропуская нас в дом.
– Она еще спит. Можете пойти и разбудить ее.
Я вспомнила, как папа разговаривал с женщиной на барбекю у соседей (когда она еще заливисто смеялась, закидывая голову назад, и тесно общалась с мамой). Папа рассуждал о Пэнтауне, о нашей прекрасной общине и сетовал на то, что люди за пределами Сент-Клауда полагали, будто своим обозначением на карте он обязан только провалившемуся проекту Пэндольфо да тюрьме на окраине города. Миссис Хансен тогда пробормотала: «Провал и тюрьма? Да так и есть». А ее пальцы с такой силой впились в стакан с пуншем, что он пролился через край, покрыв ее руку красной липкой пленкой.
Ее реакция показалась мне странной, но потом они с отцом исчезли в тоннеле, потому что папа захотел ей что-то показать, а я позабыла о том барбекю. И не вспоминала до этой минуты, пока не увидела, как эта женщина отошла в сторону, потупив взгляд, – эта женщина, привыкшая смотреть любому человеку прямо в глаза до тех пор, пока тот не отворачивался под ее безудержный хохот.
«Провал и тюрьма? Да так и есть».
Я спросила как-то у отца: не переживал ли он из-за того, что стало с домом миссис Хансен? До появления на свет Джуни, когда мама притаскивала меня туда и бросала перед телевизором рядом с Морин, в нем не было коробок. А если они и появлялись, то стояли только в нескольких углах – помеченные и аккуратно составленные в стопки. Но после бегства отца семейства из города коробки заполонили все комнаты. И попасть из одного конца дома в другой можно было лишь по узкому проходу между ними. Коробки с барахлом, приобретенным на дворовой распродаже, мешки с одеждой, связки газет и непрочитанных журналов «Жизнь и время» грудились по обе стороны от него до самого потолка. Кухня держалась до последнего, но даже она превратилась в складское помещение с единственным свободным пятачком перед холодильником (ведь его надо было как-то открывать). Духовкой Морин с матерью больше не пользовались, хотя варочная панель оставалась ничем не занятой.
Несмотря на огромное количество вещей, дом до недавнего времени сохранял чистоту. Он был подобен большому безопасному гнезду, чего, похоже, миссис Хансен и добивалась. Но в какой-то момент в одной из куч или недоступных отдушин сдох грызун, и гадкий запах его разлагавшейся тушки начал преследовать тебя повсюду. Вот тогда я и рассказала обо всем отцу.
«Хорошие женщины – хорошие хозяйки, поддерживающие в доме чистоту и порядок; а хорошие соседи занимаются своими делами и не суют нос в чужие», – сказал папа. Он был умным. Я почти всегда соглашалась с тем, что он говорил, но в тот раз задумалась. И додумалась до того, что миссис Хансен не помешала бы помощь. Я попыталась донести это до Морин, но та заявила, что у ее матери такой дом, какой ей нравится.
– Спасибо, – пробормотала я и, втянув воздух, прошмыгнула мимо нее в тот самый один-единственный проход. Он вел прямо к лестнице с ответвлением в гостиную. Я даже расслышала звук работавшего телевизора, но разглядеть, что там шло, не смогла. Я начала подниматься по лестнице; Бренда следовала по пятам. Мне показалось, что проход стал уже, нежели был, когда я заходила к Морин в предыдущий раз. Во всяком случае, мои локти тогда ни за что не цеплялись. Вонь разлагавшегося зверька тоже усилилась. «Наверное, достигла пика и теперь пойдет на спад», – понадеялась я.
