Уоррен Мерфи - Небо падает
Вывод был один – что монеты, как говорилось в сопроводительной записке, были посланы графу в дар за его службу во благо Франции. Бумага и чернила были французскими. Почерк – буквы были печатными – немного неровный, как будто писал некто, не вполне привыкший писать по-французски.
Граф незамедлительно переслал посылку Арно на аукцион.
– У меня нет лишних людей, чтобы охранять сотню монет, – сказал он.
Теперь выставленные в витрине золотые Александры покоились на маленьких бархатных подушечках. Каждому участнику аукциона было позволено дважды пройти мимо витрины. Некоторые постарались замешкаться.
– Как странно. У меня такое чувство, что они выпущены сегодня утром. Они такие... настоящие. Такие современные, – сказала одна дама.
Грудь ее вздымалась под ультрамодным туалетом из белого шелка. Шею украшали бриллианты необычайно чистой воды. Когда она смотрела на ряды золотых монет, то готова была распрощаться со своими бриллиантами, со всем своим богатством, с белым шелковым платьем и всем, что в нем за право обладать этими монетами.
– Владеть ими – все равно, что владеть вечностью, – заметил один высокопоставленный чиновник.
Торг начинался с десяти миллионов долларов. Эту цену назвал один араб, чей вклад в мировую экономику заключался в том, что родился он на залежах нефти, а потом сообразил, как можно, пользуясь этим, доить весь мир.
Ставка была увеличена сразу на миллион. Сделал это человек, сообразивший, как ускорить процесс прохождения информации в компьютере.
Следующим под аплодисменты публики сказал свое слово некий француз, семья которого владела одной из провинций с тех самых пор, как Шарлемань объединил неграмотных князьков, создав великую нацию франков.
Монеты были проданы за двадцать два миллиона долларов. Последнее слово осталось за одним техасским финансистом, который решил, что такие миленькие штучки обязательно должны принадлежать ему. Он собирался переделать этих “пареньков”, как он их назвал, в золотые запонки.
– И подарю их полусотне друзей, Хотя, постой, столько у меня не наберется. Во всем мире не знаю пяти десятков людей, кто того достоин.
Эхо аплодисментов разнеслось по главному залу дома Арно. Аплодировал даже аукционист. Стража замерла в почтении. Они тоже понимали, что принимают участие в чем-то необычайно важном. В историческом событии.
И вдруг посреди грохота аплодисментов прозвучал высокий надтреснутый голос. Говорил он на французском столь древнем, что он напоминал смесь галльского с латынью.
– Горе вам, франки, чьи отцы пошли от галлов! Услышьте же слова последнего предупреждения! Монеты сии не принадлежат вам, то лишь скудная дань тем, кто заслужил их. Не алкайте сокровищ похищенных, но жизни свои спасайте, коль честь свою спасти вам не по силам.
Стража бросилась обыскивать закоулки, пытаясь понять, откуда доносится голос. Служба безопасности пыталась обнаружить запрятанный микрофон. Лучшие люди Франции не смогли найти ничего.
Позже техасец с посеревшим лицом говорил, что был счастлив отдать монеты их истинному владельцу, но самого владельца описывать отказывался. И все повторял:
– Что не мое, то не мое, до чего же я рад, что все вернул.
Но Мастера Синанджу в тот позорный для Парижа день не интересовало, кто купил принадлежавшие Синанджу сокровища и какой вор передал какому вору награбленное.
Это были сокровища Синанджу, и они должны были, быть возвращены.
В тот день Мастер искал среди франков того, кто осмелился пойти против дома Синанджу. А ответ на это был не в монетах. Ответ был найден позже, ночью, когда все было сведено воедино.
Главный кассир подготовил чек для директора дома Арно. Поскольку местопребывание графа Лионского держалось в секрете, директор даже не мог доставить себе удовольствия переслать такую огромную сумму. Чек следовало передать в простом конверте батальону СВВР. По плану после такой публичной сделки чек должен был проследовать по так называемому “живому лабиринту”.
Проще говоря, если бы кому-то взбрело в голову проследить путь чека, он должен был приготовиться к тому, что потеряет немыслимое число агентов, потому что каждый, замеченный в попытке идти следом, мог быть обезврежен прикрытием.
Это был отточенный маневр, который в лучшем случае позволил бы выявить вражеских агентов, действующих во Франции. В худшем случае чек должен был быть просто доставлен в целости и сохранности директору СВВР графу Лионскому.
Не знали они лишь того, что этот трюк так же нов, как царь Критский, или император Феодосии. На самом деле прием этот был вполне традиционен, и мастер Синанджу без труда проследовал за чеком по ночным улицам Парижа.
Той ночью он выбрал бархатное кимоно, черное с бордовыми полосами, поглощавшими свет. На ногах у него были деревянные сандалии с гладко отполированными подошвами, приглушавшими шаг. Раз уж дело было в Париже, Чиун убрал волосы назад, и они были прикрыты черной шапкой, поднимавшейся на затылке как колпак.
Это был туалет специально для того, чтобы повергнуть французов ниц.
Батальон проследовал уже три линии лабиринта. Слежки замечено не было. Один из новичков сказал, что чувствует постороннее присутствие, но словам его значения не придали и сказали, что если он еще раз сошлется на свои необоснованные страхи, на него подадут рапорт.
Убедившись, что за ними никто не следит, они передали конверт следующему батальону, который и доставил его самому директору.
– Господин граф, мы здесь, – доложил командир второго батальона.
Они имели все основания чувствовать себя в полной безопасности. Старый особняк на Рю-Сен-Жан представлял из себя огромную электронную ловушку, оборудованную столь безупречно, что это позволяло СВВР считаться единственной организацией в Европе, могущей противостоять русским.
Сколько агентов полегло на улицах Парижа, пытаясь уничтожить ее директора? Сколько раз СВВР загоняла в угол победоносные легионы КГБ? Найди хоть один враг этот особняк, он тут же нашел бы собственную смерть.
– Вот благодарность за ваш дар, господин директор, – сказал командир батальона.
Слухи о миллионах расползлись по Парижу еще до того, как конверт отправился в путешествие по его улицам.
Командир и его батальон ждали, пока их начальник распечатает конверт. Чтобы доставить удовольствие своим “мальчикам”, как он называл самых опасных людей Франции, де Лион вскрыл конверт и показал им чек.
Это было целое состояние, но в душе французский аристократ был настолько спокоен, что ему пришлось вымучивать из себя радостное восклицание. Ему, в общем, было наплевать. Если бы не кое-какие мелкие неудобства, он был бы согласен остаться без гроша.
Валери, граф де Лион, принадлежал к той редкой породе людей, которым всегда сопутствует удача. Он свергал правительства, уничтожал во имя Франции людей по всему миру, и каждый раз, когда Франция этого требовала, расстраивал планы русских.
Конечно, всегда останавливать русских Франции было не нужно. Это была проблема американцев.
СВВР преуспевала необычайно, и по этой причине граф де Лион был счастлив. Де Лион любил лишь свою работу. Многих в КГБ он знал по имени, и не потому, что в этом заключалась его работа, а потому, что как мальчишки восхищаются футбольными звездами, де Лион восхищался удачными переворотами, безупречными убийствами, кражей документов государственной важности, выполненной так, что само государство и не подозревало о том, что документы выкраны.
Каждый раз, когда де Лион посылал людей против чужой страны, он старался вызвать в них уважение к делам противника. Он вникал в подробности секретных миссий как заботливый отец, следящий за первой работой сына. Он не брал работы на дом, что это за работа. Работой были приемы. Работой были его конюшни в поместье на юге Франции. Работой была жена. Редкие любовные связи и те были работой.
Как замечательно было наблюдать за рукопашной его лучших оперативников в песчаных карьерах под Марселем, где пролитая кровь тут же уходила в песок.
Замечательно было следить за тем, как проваливается отличная контрразведческая операция датчан в Восточной Европе, проваливается из-за отсутствия поддержки. И как приятно было назначать месяц для ее осуществления.
Де Лион полюбил свою работу не по воле случая, это было у него в крови. Предками его были кровожадные франкские рыцари. Они были воинами не из-за жажды к наживе, а воинами по любви – любви к войне.
Поэтому в ту темную ночь де Лиону и пришлось изображать перед своими людьми радость по поводу свалившегося на него богатства. Для этого сдержанного аристократа это значило только одно – что всю оставшуюся жизнь ему не придется беспокоиться о деньгах, а о них-то он и не особенно беспокоился. Но простые люди любят зрелища.
– Двадцать два миллиона долларов! Пожалуй на литр-другой вина хватит, или на пару крошек. А если крошка умеет транжирить деньги, за полдня она все пустит на ветер.
