Дэвид Розенфелт - Жизнь взаймы (в сокращении)

— А как же охрана?

— Не важно, — сказал я. — Но там практически ничего нет. Чистые столы. Все словно вымерло.

— Правда? На моем столе всегда бардак.

— Вам говорили?..

Она перебила, словно что-то вспомнив:

— Вчера? Вчера нам дали выходной. Что-то случилось с какой-то бактерией, и понадобилось провести дезинфекцию.

Вот как мне повезло.

— Ох.

— Так что, наверное, все убрали, — сказала она.

Значит, это пустая трата времени.

— А не случилось ли чего-то необычного с момента нашего последнего разговора?

— Нет, — сказала она. — Но в пятницу это будет уже не важно. Это будет наш последний день. Днем в пятницу коктейль; и мы получим наши бонусы. В первый раз в жизни я рада остаться без работы, рада, что все это кончилось.

— Мария, а с кем еще я мог бы поговорить? Из тех, кто работает там, кому вы доверяете? Может быть, работает в другом помещении… в лаборатории?

Она немного подумала:

— Не знаю. Может быть, доктор Костелло?

— Кто такой доктор Костелло?

— Хирург. Он приходит примерно раз в неделю. Я с ним практически незнакома, так, только здороваемся. Позавчера он заспорил с доктором Гейтсом; мне кажется, он очень недоволен некоторыми вещами, которые здесь творятся.

— А вы не знаете, чем именно он недоволен?

— Нет.

— Значит, он хирург?

— Нейрохирург. Он вырезал опухоль моей двоюродной сестре — слава богу, оказалась доброкачественная.

— Доктор Костелло оперирует на мозге?

— Да.

— Какого черта делать нейрохирургу в этой пристройке? — спросил я, но у Марии не было ответа.

Возможно, ответ был у меня.

13

Шон Ласситер не верил своим глазам.

Курьер только что доставил ему пакет, которого он ждал почти год, — результаты второй стадии испытаний амлизина.

Он читал краткое резюме отчета в четыреста страниц, которое гласило, что амлизин в ходе испытаний показал результат ненамного лучший по сравнению с плацебо. И далее было сказано, что препарат, безусловно, не допускается к третьей фазе испытаний.

Ласситер наметанным глазом стал просматривать сопроводительные данные, надеясь, что вся страничка с резюме — это просто ошибка какого-нибудь технического работника. Но данные были еще более ужасающи. Амлизин не выдержал испытаний.

Ласситер знал лучше чем кто бы то ни было, что этот препарат не помогает от болезни Альцгеймера, но отчет должен был представлять собой одобрительные, звучные фразы, направленные на то, чтобы поднять акции его компании. А этот отчет сведет на нет и ту малую ценность, которую они имели, и он окажется на дне финансовой пропасти, из которой ему уже не выбраться.

Но все-таки это ошибка. Гейтс наверняка в курсе дела; это ведь наполовину его идея. Гейтс тоже разбогатеет, Ласситер пообещал ему немало. Ни в коем случае он не мог подписать такой отчет.

Ласситер позвонил Гейтсу в больницу, но ему сказали, что Гейтс вышел. Позвонил на мобильный, но мобильный не отвечал. Он оставил сообщение с просьбой перезвонить срочно.

В конце концов, в три часа Гейтс позвонил;

— Шон, кажется, ты пытался до меня дозвониться?

— Именно так, черт возьми! Ты видел отчет?

— Я его подписал. Как оказалось, мы потерпели неудачу.

Ласситер был так разъярен и настолько плохо соображал, что существовал как бы в параллельном мире.

— Ты с ума сошел! У нас же была договоренность!

— Шон, я не понимаю, о чем ты.

Краем сознания Ласситер понимал: возможно, Гейтс боится, что линия прослушивается. Но он не мог думать об осторожности.

— Тебе это с рук не сойдет. Я тебя порву, клянусь богом!

— Шон, я не люблю, когда мне угрожают.

— Ты мертвец, понял? Если ты не переделаешь отчет до того, как он попадет в управление, ты мертвец! — И Ласситер швырнул трубку.

— Бог все-таки есть. Я по-прежнему богаче Ласситера.

Так Робби Дивайн начал разговор со мной в девять часов утра. Он позвонил мне на мобильный, когда я был в приемной врача, где было запрещено пользоваться мобильными телефонами. Пришлось выйти в коридор, чтобы принять звонок.

— Что вы хотите сказать?

— Испытания лекарства провалились.

— Не может быть, — сказал я. — Об этом уже объявлено?

— Объявлено? — спросил он, словно бы обидевшись. — Кто я, широкая общественность? Я человек не без связей.

— А вы уверены? Потому что это очень странно.

— Ричард, биржевые акции Ласситера не стоят бумаги, на которой напечатаны.

Я поблагодарил его и вернулся туда, откуда увел меня звонок, что, впрочем, не приблизило момента моей встречи с врачом. У меня в Нью-Йорке еще не было постоянного врача, и к доктору Стэйси Фейрбанкс я обратился по рекомендации соседа по лестничной площадке. Доктор Фейрбанкс вошла через двадцать пять минут, улыбнулась и протянула мне руку. Уделив пустой болтовне секунд двенадцать, она спросила, что меня беспокоит.

Я показал ей шрам у границы волос:

— В автокатастрофе я рассек голову.

Она осмотрела шрам:

— Совершенно зажило. Вас это беспокоит?

— Нет, дело не в этом. Я просто хочу узнать, действительно ли этот шрам — последствие автокатастрофы. Мне кажется, у него может быть другое происхождение.

Она отпрянула:

— Не понимаю. Какое другое происхождение?

— Хирургическая операция. А потом, может быть, рану в какой-то момент снова открыли, чтобы было похоже на ссадину, полученную в автокатастрофе.

Казалось, ей хочется задать не меньше сотни вопросов, но она лишь еще раз нежными пальчиками ощупала мой шрам.

— Я бы склонилась к хирургическому вмешательству, но это лишь предположение. А что это была за операция?

— Операция на мозге. А как можно узнать точно?

— Мистер Килмер, простите, но это как-то глупо.

Я объяснил, что это в компетенции полиции, и дал ей номер телефона Кентриса — с ним можно связаться, и он подтвердит.

— Вообще-то это можно определить при помощи компьютерной томографии, — в конце концов сказала она.

Я не отстал, пока она не позвонила и не записала меня на эту процедуру — на три часа, в больнице, при которой она работала. Потом рентгенолог расшифрует томограмму, сказала она, а я могу прийти за результатом к ней или просто позвонить в пять. Это давало мне возможность в течение двух часов сходить с ума от беспокойства по поводу Элли, чем я немедленно и занялся.

Без четверти три я явился в больницу, заполнил бумаги и тотчас меня вызвали в кабинет. Сама по себе процедура отняла не больше получаса. Я тут же вернулся в приемную доктора Фейрбанкс.

В четверть шестого она приняла меня.

Когда мы оказались у нее в кабинете, она подошла к компьютеру, картинка на экране которого, вероятно, изображала мой мозг.

— Мистер Килмер, вы не знаете, делали ли вам операцию на мозге? — Казалось, она не верит собственным глазам.

— Судя по вашему вопросу, я такую операцию перенес, да?

— Безусловно, перенесли. — Взяв ручку, она указала какое-то место слева на экране. — Видите, вот здесь — шрам.

— А других объяснений быть не может? — спросил я.

— Я не нейрохирург, но могу с уверенностью сказать: нет. И не только по виду шрама.

— А по чему еще?

— Вот видите? — Она снова показала на экран, на сей раз чуть повыше, где было небольшое темное пятно. — Здесь — посторонний объект, вживленный вам в мозг.

— Учитывая ваш интерес к нашим испытаниям, я подумал, что нужно позвонить вам, — сказал Гейтс. — Спасибо за то, что пришли так быстро.

— Так что у вас? — спросил Кентрис.

— Ну, мы закончили испытания лекарства, созданного компанией мистера Ласситера. Данные отправлены в Управление по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными препаратами и скоро будут опубликованы. Поэтому я просил бы, чтобы до этого момента все, что я вам сказал, оставалось строго между нами.

— Постараюсь. А чем кончились испытания?

— Неудачей. Препарат показал себя неэффективным.

— Вас это удивило?

— Я обычно стараюсь удерживаться от прогнозов. Большинство испытаний заканчиваются именно так. Но вот мистера Ласситера это действительно удивило.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, корпоративная этика требует, чтобы компания, вынесшая на рассмотрение лекарство, первой получила этот отчет. Мистер Ласситер получил его сегодня утром и оставил мне сообщение, почти истерическое. Из осторожности я записал наш последующий телефонный разговор. Я хотел бы дать вам его послушать.

— Я полагаю, он расстроился; но давайте послушаем, — сказал Кентрис.

Гейтс немедленно кликнул мышью. Из колонок полились голоса.

После того как они прослушали запись, Гейтс повернулся к Кентрису:

— Не знаю, дает ли такая угроза основание для иска в суд, но меня она беспокоит.