Виктор Пронин - Ошибка в объекте
Стоя у борта машины в полной темноте, вдыхая запахи бензина, поздней осени, долетавший с фабрики дух пропаренного дерева, он понял: что бы ни случилось ночью, он останется спокойным. В эти минуты ему были смешны и водитель, и Брек, их железный Брек, с изящными и значительными манерами, и тот неизвестный ему сообщник, который будет подавать комплекты в окно. Конечно, он трусит сейчас там, в цехе, прикидывается, что работает, что занят, а сам только и делает, что шныряет глазами по сторонам.
И Николай вдруг осознал, что сильнее этих людей, что готов идти дальше их, готов большим рискнуть. Но когда он понял это, исчезло безразличие к себе, захотелось, чтобы все кончилось хорошо. Только хорошо, несмотря ни на что, потому что, если они попадутся, его превосходство потеряет всякий смысл – скамья подсудимых всех уравняет. И он начал с интересом прислушиваться к указаниям водителя, прикинул расстояние до цеха, ширину освещенной полосы и даже спросил о тяжести комплекта – это был единственный вопрос, который он задал.
– Ладно, – прервал Николай очередной вопрос Бориса. – Все ясно. Только вот что, – он повернулся к водителю. – Ты остаешься здесь. Таскаем мы с Бреком. Но сторожа, если он появится, берешь на себя. Понял?
– Да-да! Ты уж постарайся... Коляш правильно говорит, а то, понимаешь, что получится...
– Решили! – перебил Николай, и Борис послушно замолк. – Пошли, что ли?
Николай первым протиснулся в щель забора и, не оглядываясь на Бориса, медленно пересек залитую светом полосу и вошел в тень деревьев.
– Погоди, куда ты несешься?! Осмотреться надо! – отчаянно шептал Борис, не решаясь перейти через освещенное место.
Николай не ответил. Глянув в сторону проходной, он увидел, что сторож склонился над столом – его хорошо было видно в маленькое квадратное окошко. Не пригибаясь, мягкими широкими шагами, через негустые деревья Николай приблизился к цеху, нашел нужное окно, заглянул. И сразу же там, за рамой, возникло движение, щелкнули запоры, окно распахнулось, и из темноты возникло незнакомое тощее лицо с открытым ртом – парень дышал тяжело и хрипло. Оказывается, он поднимал перевязанную связку полок. Едва на подоконник лег один конец пакета, Николай передвинул его к себе, парню стало легче, и он, едва ли не из последних сил, подмигнул. Николай оглянулся и увидел, что Борис все еще по ту сторону освещенной полосы – он попросту трусил. И тогда Николай сделал то, чего сам не ожидал: оставив связку на подоконнике, он пересек освещенную полосу, взял Бориса за руку и, как мальчишку, повел за собой к раскрытому окну, прекрасно понимая, что тот никогда ему этого не простит.
– Пижонишься?! – прошипел Борис, когда они уже были в темноте.
– Ладно, потом поговорим. Бери... Взял?
И пошел впереди, понимая, что так будет лучше – Борису ничего не останется, как следовать за ним. Николай лишь на секунду замешкался, взглянув в сторону проходной. Ощущая тяжесть полированных досок, он шел, улыбаясь, понимая, что низкорослому Борису сейчас гораздо тяжелее – Николай расчетливо взял себе легкий конец пакета. Так же размеренно он вошел в темноту, безошибочно нашел лаз в заборе и, увидев замершего в ожидании водителя, просунул ему конец связки.
– Бери! – а сам отошел в сторону, предоставив Борису и водителю самим поднимать пакет в кузов.
Сторож заметил их, когда они несли седьмой пакет. Метнулась его тень в окне, сторож приник лицом к стеклу и тут же, убедившись, что ему не показалось, что в самом деле освещенную часть двора пересекают двое с грузом, бросился к двери.
– Быстрей! – сказал Николай. – Заметил!
– Кто? – Борис задохнулся от одного только вопроса.
И тут темноту пронзила трель свистка, еще более резкая оттого, что оба знали – это им, из-за них. Они успели добежать до забора и просунуть пакет, но подхватить его было некому – водитель уже заводил мотор. Тогда Николай сам протиснулся в щель, взял связку с противоположной стороны и протащил доски. Забросить их в машину не удалось – сторож уже пролезал в дыру. Тогда Николай, оставив пакет, как-то замедленно, будто обреченно, подошел к забору и в тот момент, когда сторож занес ногу над перекладиной, изо всей силы ударил его кулаком в лицо. Охнув, старик опрокинулся навзничь.
– Ну что, будем заканчивать? – спросил Николай. – Там еще три комплекта осталось.
– Какой заканчивать?! – ужаснулся водитель. – Ты что, обалдел? Сматываемся! – Он так рванул машину, что Николай с Борисом едва успели уже на ходу забраться в кузов.
А потом, глубокой ночью, когда затих вдали гул грузовика, когда этот гул затих в них самих и руки перестали дрожать от усталости, они остановились у дома, где жил Николай. В подъезде Борис отсчитал двести рублей.
– Не много?
– Многовато, конечно, – согласился Борис, обретая привычную снисходительность. – Но ведь это плата не только за труд.
– А за что еще?
– За страх, за сторожа, за готовность и в будущем выручать друзей... А?
– Поживем – увидим, – ответил Николай. – Пока.
– Пока, – раздумчиво протянул Борис. Когда Николай был уже на третьем этаже, до Бориса донеслось чуть слышное: «Отстань!»
Николай вошел в квартиру, в темноте разделся и, хотя знал, что мать не спит, она никогда не засыпала до его возвращения, к ней не заглянул. Лег в разобранную постель, поглубже втиснул голову в подушку, долго искал позу поудобнее, словно готовился к тяжелому, но привычному испытанию. А едва решился закрыть глаза, из зеленоватой вязкой глубины на него сразу пошли мелкие пузыри. Приближаясь, они становились крупнее, округлее, и наконец среди них возникло светящееся пятно. Оно подрагивало, меняло очертания, но прошло еще несколько секунд, и на нем появились черты человеческого лица...
@INT-20MIN = А наутро мать долго рассматривала врученную ей сыном пятидесятирублевку, потом сидела просто так, забыв, что давно держит зеленоватую бумажку, а очнувшись, положила деньги на кухне под клеенку, будто ощутив исходящую от них нечисть. Про себя она решила, что долг отдаст через несколько дней, словно за это время исчезнет исходящий от денег запах опасности и бесчестья. Вот пусть пропитаются духом кухонного стола, породнятся с этим жильем, и, может, тогда у нее появится право тратить их...
Последнее время мать стала замечать, что с Николаем что-то творится: он не всегда мог сообразить, что ответить, иногда плачущим голосом разговаривал с кем-то, она входила в комнату, но там, конечно же, никого, кроме него, не было. Но глаза Николая, она это хорошо видела, были глазами затравленного человека.
Когда на следующий день Николай пришел домой пьяным, в перепачканной одежде, мать решила почистить его брюки и случайно обнаружила в них пачку десяток. Деньги она не тронула и брюки, не вычистив, положила на место, чтобы сын не догадался, что она знает о его тайне. А сама, едва дождавшись, пока Николай выйдет из дому, собралась и пошла к участковому.
– К тебе пришла, Михалыч, – сказала тихо и скорбно.
– Вижу, – участковый был сверстником Николая. Когда-то они вместе гоняли мяч во дворе, бегали на танцы, но потом дороги их разошлись, и теперь, случайно встречаясь иногда, они поглядывали усмешливо и настороженно, словно чувствуя друг в друге противника. – В чем дело, Нина Петровна?
– В Николае дело, в чем же еще...
– Так, – проговорил участковый удовлетворенно, будто и не ожидал иного... – Слушаю.
– За помощью пришла... Неладно с Николаем.
– Знаю, – сказал участковый.
– Что знаешь? – насторожилась мать.
– Дружков его знаю, дела с ними имею... С самим сталкиваться не приходилось, повода не было, но думаю, за этим дело не станет.
– Ты вот что, Михалыч, – забеспокоилась мать, – ты не торопись со своими выводами нехорошими, не торопись. – Она посмотрела в его молодое, с мелковатыми чертами лицо, на котором сейчас боролись строгость и растерянность. Участковый не знал, с чем пришла мать, вдруг расскажет о грехах Коляша, попросит дело замять... – Ты вот его новых дружков знаешь, а мне не сказал. А ведь мы оба за Николая отвечать должны... Я как мать, а ты по долгу службы. Чую, беда близко, – вздохнула женщина. – Мается он будто... Не работает... Выпивать стал... Жена ушла от него...
– Слышал. Он так и не нашел ее?
– Коли б она была дома – все бы по-другому шло. Он же без нее места себе не находит...
– А когда вместе были, Любаша себе места не находила! – сказал участковый. – Сам слышал, как похвалялся в пивной... Кто-то спросил его, не будет ли жена пилить, когда вернется... Знаете, что он ответил? Пятки, говорит, мне будет она лизать лишь за то, что вообще домой приду.
– Может, и говорил, – согласилась женщина. – А когда приходил, так сам готов был ей пятки лизать. Среди дружков он, конечно, горазд покуражиться, а без нее вот пропадет... Я чего пришла к тебе... Вызвал бы ты его, постращал маленько, карточку б на него для виду завел какую, а?
