Лоран Ботти - Билет в ад
— Я приехала навестить подругу, — светским тоном прощебетала Клео. — Ее зовут Софи Бердан. Надеюсь, с ней ничего плохого не случилось…
— Я еще не узнал имя жертвы, я только что приехал… — пробормотал юный журналист.
— Жертвы?.. А что именно произошло?
— Убийство. Невероятно зверское… Какой-то маньяк насиловал и пытал женщину несколько часов, прежде чем прикончить…
Вдова попыталась с честью выдержать удар. Все эти кошмарные подробности, скорее всего, преувеличение (наверняка судмедэксперты еще даже не успели осмотреть тело), но в том, что убийство действительно произошло, сомневаться не приходится.
— О боже!.. Я надеюсь, это не моя подруга!.. — с притворным волнением воскликнула она. — Как же мне узнать имя жертвы?..
— Брижитт Биша.
Клео обернулась на голос, в то время как начинающий журналист поспешно выхватил из кармана записную книжку и ручку. Рядом потрясенно охнула какая-то женщина — на вид обычная пожилая домохозяйка, в дешевом пальто, наброшенном поверх розовой блузки.
— Я ее хорошо знала… — пролепетала она. — Брижитт часто ходила за покупками для меня… Господи, кто бы мог подумать, что с ней такое случится… Какой ужас!..
Не дожидаясь окончания рассказа — женщина лепетала что-то о том, что осталась совсем одна и теперь ей некого будет попросить сходить за хлебом, — Вдова вернулась к машине. Теперь она знала уже достаточно.
— Жена Тевеннена пока еще жива, — сообщила она Жамелю. — Во всяком случае, это не ее отвезли отсюда в морг сегодня утром.
— Но убийство, скорее всего, не случайное, — отозвался тот. — Именно в этом доме, именно сегодня ночью…
— Да, очевидно, кто-то еще охотится за деньгами… или за женой Тевеннена, кто знает… Надо это выяснить.
Клео поудобнее устроилась на сиденье и дала знак Жамелю трогаться с места. По пути она начала выстраивать план дальнейших действий.
26
Женщина, ребенок, холодный ветер сельских равнин, длинная аллея, дверь. Шарли медленно шла по гравийной дорожке, окаймлявшей огромную клумбу напротив главного входа в дом — белый особняк в стиле ар-деко. Все ее детство прошло здесь. И вот теперь она сюда возвращается — через двадцать лет. Гораздо более печальных, чем те, что она прожила в этом доме…
Ей казалось, что, по мере того как она подходит все ближе, крепко держа Давида за руку в шерстяной варежке, дом все больше отдаляется от нее и сама окружающая обстановка становится все более нечеткой, словно размытой.
Наконец она поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к входной двери. Потом шагнула на вторую… третью…
Дверь открылась.
С верхней площадки наружной лестницы, увенчанной небольшим портиком с колоннами, на нее смотрела мать.
Долгое время они молча разглядывали друг друга. Несмотря на охватившее ее смятение, Шарли заметила и морщинки в углах губ матери, которые, видимо, уже не мог убрать никакой лифтинг, и поредевшие и поседевшие волосы, хотя и тщательно уложенные. Но это были всего лишь детали, и Шарли почти сразу же забыла о них, поскольку с удивлением осознала, что в целом ее мать не изменилась. Тот же самый пристальный холодный взгляд ярко-голубых глаз, та же молочно-белая кожа природной блондинки… И та же непреодолимая дистанция, всегда существовавшая между матерью и всем остальным миром…
…кроме тех моментов, когда она напивалась.
— Здравствуй, Анн Шарль, — наконец произнесла женщина с холодными голубыми глазами.
Анн Шарль…
Это имя мгновенно пробудило в ней хаотический поток воспоминаний.
…Тебя уже ничем не исправить, Анн Шарль… ты конченый человек… Где мой бокал, Анн Шарль?.. Этот скот бросил меня ради двух блядей, ты слышишь, Анн Шарль?.. Даже не ради одной, а ради двух!.. Это просто таблетки для улучшения сна, Анн Шарль… ничего страшного… Тебе нужно больше спать… Успокойся, Анн Шарль, и прими эти таблетки… вот так… теперь я за тебя спокойна…
Она почувствовала, как рука Давида сжала ее руку. Шарли встряхнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания, и слегка улыбнулась сыну, взглянув на его испуганное личико, наполовину скрытое толстым синим шарфом.
Потом наконец произнесла, обращаясь к матери:
— Это мой сын, мама. Его зовут Давид.
Обстановка в доме была прежней — утонченной, изысканной. Везде чувствовалась женская рука. Даже запахи были прежними. Особенно приятен был запах горящих в камине дров.
— Я не ждала вашего визита, Анн Шарль, иначе я бы приготовила обед. Но ты всегда преподносила мне сюрпризы…
«Вашего визита…» Конечно, ей было известно о существовании Давида… Когда Шарли сбежала из наркологического центра, куда ее насильно поместила мать — которая и сама прежде проходила там курс лечения, избавляясь от алкогольной зависимости, развившейся в результате постоянных вечеринок и званых обедов, — она была уже на третьем месяце беременности. Именно это обстоятельство и побудило ее к бегству: мать настаивала на том, чтобы она сделала аборт.
«Ты не должна рожать ребенка от наркомана! К тому же ты не в том состоянии, чтобы растить его в одиночку! Подумай как следует хоть раз в жизни!»
Но, натолкнувшись на решительный отказ, мать пришла в такую ярость, что Шарли стала всерьез опасаться самого худшего: она знала, что, встречая сопротивление своей воле, та становится непредсказуемой. Поэтому она и решила бежать вместе с Фабианом — ночью, тайком, как преступница… Поэтому и жила с тех пор по поддельным документам.
Но хотя она до сих пор не забыла нескольких месяцев, проведенных в клинике — это был настоящий ад! — она все же надеялась, что мать изменилась, простила ее… и сама Шарли тоже готова была ее простить.
Сейчас она поняла, насколько сильно ошибалась. «Ты всегда преподносила мне сюрпризы…» Язвительность под прикрытием любезной улыбки… Подразумевались конечно же неприятные сюрпризы. От дочери, которая не должна была родиться девочкой… которой, возможно, и вообще не стоило бы появляться на свет…
Не дожидаясь ответа, мать перевела взгляд на внука:
— Сколько же тебе лет, Давид? Девять, так?
— Да, мадам, — вежливо ответил Давид, глядя на нее с некоторой настороженностью.
Лиан Жермон, урожденная Массьер, улыбнулась странной улыбкой. Шарли не могла понять, что именно она выражала: сожаление, горечь или просто любопытство.
— Ты знаешь, кто я?
— Да… — почти прошептал Давид, смущенный и очевидной двусмысленностью ситуации, и самим видом женщины, стоявшей перед ним.
Мать снова посмотрела на него долгим пристальным взглядом, в котором на сей раз явственно читались жадный интерес и непритворное волнение.
— Ты любишь шоколад? Горячий шоколад? Сейчас холодно, ты, наверно, замерз… Обедать еще рано, но выпить шоколада — это как раз то, что тебе нужно. И еще у меня есть круассаны…
Шарли заметила на лице Давида слабую улыбку — смущенную и растерянную улыбку ребенка, который не понимает взрослых игр и, скорее всего, спрашивает себя, зачем его сюда привезли, — и ответную улыбку матери, излучавшую столь непривычную для этой женщины доброжелательность. Они вошли в дом. Мать отправилась на кухню и отдала какое-то распоряжение прислуге, потом вернулась и помогла им раздеться. Ее движения были быстрыми и уверенными — казалось, она испытывает настоящий прилив энергии.
Затем Лиан Жермон провела дочь с внуком в гостиную. Шарли мельком окинула взглядом привычное убранство: мягкие диваны, бархатные портьеры, мебель из ценных пород дерева, изящные дорогие безделушки… Высокие окна-двери выходили на веранду, с которой открывался вид на бесчисленные крыши Парижа. Кое-где над трубами вился дымок. Шарли вспомнила, как подолгу разглядывала эту картину: город, далекий и близкий, распахивал ей свои объятия, манил фальшивыми обещаниями свободы…
На какое-то время в комнате повисла тишина, которую нарушила горничная-азиатка, принесшая на подносе обильный завтрак. Шарли никогда не смогла бы вообразить себе подобной сцены — а впрочем, чего именно она ждала?.. Она не знала, и у нее даже не было времени, об этом подумать: все эти непредвиденные события, стресс, постоянное чувство опасности лишили ее такой возможности. Она приехала сюда в поисках убежища, но теперь нелепость этого шага предстала перед ней со всей очевидностью.
Однако, после того как горничная ушла, случилась еще одна неожиданная и удивительная вещь: Лиан Жермон принялась буквально засыпать Давида вопросами:
— Тебе нравится в школе? Какие у тебя отметки? Ты хорошо ладишь с одноклассниками? Ты бывал на море? Ты занимаешься каким-нибудь спортом?
Это были вполне обычные вопросы, которые взрослые задают детям, и если поначалу Давид стеснялся, отвечая на них, то понемногу, видимо ободренный бабушкиной улыбкой, не сходившей у нее с лица, расслабился и начал говорить увереннее. Между ними очень быстро установилась некая связь, почти сообщничество, и Шарли стало казаться, что они совсем забыли о ней, поглощенные своей беседой. Любопытство и явный интерес матери к внуку удивляли Шарли, но внезапно она поняла, что было тому причиной, — и это открытие отнюдь ее не обрадовало.
