Лев Пучков - Джихад по-Русски
В общем, имеются все предпосылки для возникновения крепкой взаимной любви между станицей Литовской и Бесланом Сатуевым, который в угоду новой страсти может покинуть насиженное гнездо в горах, куда еще не скоро ступит нога федералов, и как-нибудь ласковой туманной ночкой пожалует со всей своей кодлой в гости к станичникам. Вот это будет соитие, вот это будет любовь! До последнего вздоха…
— А теперь потолкуем, Андрей Иваныч, — предложил озабоченный атаман после того, как омоновцы засадили одним махом по стакану универсального «анестезирующего препарата». — Смотри, как хреново все получилось, нах. Хреново ведь? Последний денек вам тут, вроде все уже… А?
«Точно — «притертого» зовут Андрей, — отметил стоявший рядом с кузовом «66» Антон и вяло удивился:
— Вот память у атамана! Единожды сидел за столом с человеком — и то полтора месяца назад, больше не встречался».
— Понятно — хреново, — согласился омоновец, морщась от только что принятого лекарства. — А чего тут толковать? Давай быстрее в райцентр, потом ii. Или по дороге… Ты с нами едешь?
— Не, надо щас, — решительно махнул папахой атаман. — Вы через пять минут окосеете, нах, Бурлак по дороге вам еще добавит — с вами потом толковать будет неспособно. Ты уж потерпи минуту-другую — давай все обрешаем. Потом еще спасибо скажешь…
— Замять не получится, — догадливо покачал головой Андрей. — Сам понимаешь — нам отчитываться перед прокурором за «двухсотых» и наши драные шкуры.
— Не, то ясно — какой там «замять»! — истово воскликнул атаман. — Замять никто и не предлагает… Ты как себе думаешь, нах… ежли б не Антоха… гхм… не мой энша, где бы вы с Вовкой щас были?
— О чем разговор, атаман! Тут все ясно, — с чувством воскликнул омоновец, неловко разворачиваясь в сторону Антона. — Энша, за нами должок. Тут без вопросов.
Правда, сначала я так зол на тебя был — убить был готов. Но факт, мы с Вовкой тебе обязаны жизнью.
— Работа такая, — без эмоций буркнул Антон. — Ничего такого вы мне не должны…
— Должны, должны… Слыхал, чья жена? — продолжал гнуть свое атаман. — Завтра, нах, весь округ об этом будет трещать. Так?
— А что, у нас есть выбор? — угрюмо насупился Андрей. — В любом случае расследование будет…
— Да пусть себе — расследование, — пренебрежительно поморщился атаман. — Расследование! Тоже мне, нах, велика важность… Мы можем все так обтяпать, чтоб, значит, всем любо было, нах — и вам и нам. Давай, значит, чтоб без долгов, нах — вам Антоха жизнь спас, теперь вы — в обратку. Ась?
— Г-вори, чего пр-рдумал, — без особого воодушевления, слегка заплетающимся языком выговорил омоновец — ударная доза «анестезина» начала действовать.
Атаман некоторое время молчал, наблюдая, как в другой «66» грузят тела двоих омоновцев, павших от руки несчастной снайперши. Второй новичок, раненный в живот, «дошел» на руках у Бурлакова — тот был бессилен что-либо сделать. Казаки, не занятые работой, стояли неподалеку и тоже угрюмо молчали, отводя глаза — вид смерти им не в диковинку, но имитировать мужественное безразличие никто не пытался. Никто не роптал, хотя от места происшествия до станицы большей части ГБР предстояло добираться пешком по грязи — машины отдали для дела.
— Значит, так, нах, — определился атаман. — Значит, так… Вы на рекогносцировке были. Этот х…й, — тычок пальцем в сторону мертвого чеченского деда, валявшегося в грязи, — он в лесу сидел. И давай, нах, по вам палить. А потом вы его завалили, нах. Вот вам труп и ствол, нах. Для прокуроров. Любо?
— Масса нестыковок, — покачал головой омоновец. — Масса. «Таблетка» — раз. Баба — два. Солдат — три. Ребенок — четыре. Деда, что твой энша завалил, могут запросто опознать… Масса нестыковок.
— Бабу закопаем; — нимало не смутившись, внес коррективы атаман. — Никто в жизни не найдет, нах. «Санитарку» заберем себе. Подмаклюем, нах, Бурлаку в хозяйство отдадим — все одно, что совсем пропала. Чечененка подержим недельку у себя, нах, потом в дом малютки отдадим, в райцентр, нах, скажем — подкидыш. Солдата… Слышь, солдат, ты молчать будешь или как?
— А что я с этого буду иметь? — заинтересовался салага. — Мне в принципе по барабану, я к этой чернухе — никаким боком…
— А мы тебя в расход не пустим, нах! — расщедрился атаман, расплываясь в довольной улыбке от внезапного и острого осознания широты своей заскорузлой казачьей души. — Если слово дашь, что молчать будешь. А не дашь — щас рассчитаем и закопаем. Как бы тебя и не было. Петро?
Станичный белобровый киллер с готовностью снял карабин с предохранителя, перевел его в положение «для стрельбы стоя» и с нездоровым интересом уставился на тощего салагу.
— Да ну вас на хер с вашими приколами! — моментально сориентировался салага, едва только глянув на физиономию Петрухи. — Конечно, буду молчать. Мне по барабану. Даю слово мужика — никому ничего не скажу. Никогда.
— А нарушишь слово, нах, — мы тебя из-под земли достанем, — пообещал атаман. — Ты вот что — может, нах, мы тебя сначала месяц-другой покормим, потом прокурорским отдадим? Вроде ты полз из плена, да на нас и выполз. Сам. А мамке твоей как-нибудь звякнем, нах, чтоб, значит, шуму не подымала… Ась?
— Не надо меня в прокуратуру, — после некоторого раздумья сказал салага. И добавил застенчиво:
— Мне и в часть нельзя. Я гранатометчик. Пять ПГ-7ВМ[11] продал и в СОЧе[12] был — домой хотел свалить. Меня нохчи из-под самого «Кавказа»[13] хапнули — чуток осталось… Нет, не надо меня в прокуратуру.
— Нуу-у-у-у, так ты вообще теперь наш! — нешуточно обрадовался атаман. — Не боись, хлопче, — мы тебя в обиду не дадим. Не дадим, нах… Ну чо, Андрюха, все сходится. Ась?
— Тебе б в адвокаты, — не то похвалил, не то в укор сказал Андрей. — В принципе все нормально. Вот только дед… Деда могут опознать. Если прокурорские не поленятся, дадут фото в разработку, тогда вся эта петрушка не имеет смысла…
Атаман не стал спорить — покладисто покачал головой и тотчас же отдал распоряжения: солдата сажать в его «уазик», труп чеченки оттащить подальше в лес и похоронить со всеми почестями, приличествующими такому случаю.
— Это как? — заинтересовались омоновцы. — Что за почести такие?
— Закопать как можно глубже, нах, утрамбовать, завалить валежником, чтобы, значит, и намека на могилу не было, — пояснил атаман. — Чтобы, значит, никто никогда не нашел… Так, теперь насчет деда. Насчет деда…
Атаман подозвал Петро и коротко распорядился, ткнув пальцем в сторону валявшегося в грязи трупа пожилого чечена. Петруха свистнул помощника из числа праздных казаков, труп подволокли к ближайшему дереву, привалили спиной к стволу. Станичный киллер смотался к атаманскому «уазику», взял у водилы надфиль и, вылущив один патрон из своего магазина, потратил пару минут на обработку пули. Затем отошел на десять шагов назад, прицелился и… выстрелил трупу в лицо. Действия белобрового никем не комментировались: атаман сказал, значит, так надо. Только «анестезированные» омоновцы, наблюдавшие из кузова за Петрухой, молча переглянулись — судя по всему, столь варварские методы запутывания следствия в их арсенал пока не входили.
— Ну, все вроде бы, — резюмировал атаман. — Пусть теперь опознают, нах… Все, по рукам?
— По рукам, — без особого энтузиазма согласился Андрей. — Ты такой мудрый, что и возразить нечего.
— А и не надо, — оживленно потер ладони атаман. — Не надо. А вы вот что… Вы сменитесь, домой поедете, страх, значит, потеряете… Вы там за словами следите. Не дай боже, нах, сболтнете ненароком где — считай, весь труд псу под хвост. У вас, в городах, этих зверей — валом. Вечером сболтнете, нах, утром уже до наших краев докатится — такие дела у них быстро делаются…
— Да ты не сомневайся, атаман, — угрюмо буркнул омоновец. — После всего этого нам самим одно только и остается. Будем молчать как рыбы…
Атаман остался организовать охрану места происшествия и лично проследить, как назначенные казаки будут искажать для завтрашней следственной бригады картину случившегося и заметать следы. Антон ждать не стал: быстренько загрузили с мальчишками дрова и поехали в станицу. Чего ждать-то? Разделение труда никто не отменял. Один стреляет, другой заметает следы. Так что, сделал свое дело — гуляй смело. Только не забывай после такого дела при гуляний вертеть башкой на 360 градусов…
Домой попали уже затемно. Татьяна выскочила из дома, ощупала всех троих, обругала срывающимся от радости голосом — уж как переволновалась, когда у брода стрельба занялась да ГБР по тревоге укатила! Запалила у дровяника две коптилки,[14] метнулась в летнюю кухню — ужин готовить.
Антон поставил задачу сынам: разгрузить прицеп вповалку, складывать завтра, по свету. Сам быстренько обслужил оружие, зачехлил, повесил на место в теплых сенцах, запалил третью коптилку и привычно прошелся по хозяйству.
