Джон Гришем - Адвокат
Глава 15
Ушла она до рассвета. В нежной записке, оставленной на столике, Клер сообщала, что вернется, как только закончит утренний обход. Она поговорила с врачами: похоже, я буду жить.
Какая мы все-таки чудесная пара, одно слово – голубки!
Вновь погружаясь в сон, я подумал, что этот бракоразводный процесс затеян зря.
В семь утра меня разбудила медсестра и подала уже читанную записку. Пока сестра сетовала на отвратительную – снег с дождем – погоду, измеряла давление, я еще раз пробежал глазами по строкам и попросил принести газету.
Просьба была выполнена через полчаса: газета появилась вместе с завтраком.
Из заметки на первой полосе следовало, что между двумя торговцами наркотиками и их клиентурой вспыхнула ссора, был тяжело ранен человек, успевший застрелить одного из дельцов. Второй попробовал спастись на “ягуаре”, но погиб, врезавшись в случайную машину. Обстоятельства столкновения уточняются.
Мое имя, слава Богу, не упоминалось.
* * *
Не стань я невольным участником драмы, посчитал бы ее обычной дракой. Что ж, добро пожаловать на улицу! Я попытался убедить себя, что в подобные обстоятельства мог вляпаться каждый. Отправиться ночью в этот район города означало нарываться на неприятности. Однако попытка удалась плохо.
Левая рука распухла и посинела. Малейшее движение отдавалось в плече и ключице. Тупо ныли ребра, но истинную боль причинял глубокий вдох. Я добрался до туалета, оправился, спустил воду и глянул в зеркало. Подушка безопасности является, по сути, небольшой бомбой. Последствия взрыва этой бомбы оказались для меня минимальными: заплывшие глаза и припухшая верхняя губа. К понедельнику буду как новенький.
С очередной порцией таблеток появилась сестра. Потребовав названия каждой пилюли, я отказался от коллекции. Снимая боль, лекарства лишали способности мыслить, а сейчас мне как никогда нужна была светлая голова. В половине восьмого забежал врач и констатировал отсутствие серьезных повреждений. Мои часы как пациента были сочтены. На всякий случай он предложил повторить рентгеноскопию. Я воспротивился, но вопрос был согласован с моей женой.
Время, в течение которого я расхаживал, ощупывая ушибы и едва фиксируя телевизионную чушь, показалось вечностью.
Успокаивала надежда, что в палату не заглянут коллеги или Мордехай и не увидят меня в дурацком больничном халате.
Не так легко найти в городе разбитую машину почти сразу после аварии. Розыски я начал по телефону. Одна половина указанных в справочнике номеров дорожных служб не отвечала. Другая вежливыми голосами извещала, что никаких сведений о моем “лексусе” не имеет. Раннее утро, мерзкая погода, пятница – кому охота утруждаться наведением справок? Кроме владельца рухляди, разумеется.
Большую часть поврежденных машин перетаскивали в отстойник на Рэско-роуд, в северо-восточной части города, о чем я узнал у дежурной по центральному полицейскому участку, решив в отчаянии набирать номера наугад. Существовали и другие площадки, а еще, как мне сообщили, есть шанс, что моя машина стоит на эвакуационной платформе.
Платформы принадлежали частникам – это, по словам дежурной, когда-то работавшей в дорожной полиции и знавшей, что говорит, почти всегда вызывало массу проблем.
В девять часов я позвонил Мордехаю, моему новому источнику информации о жизни улицы. Рассказав о случившемся, объяснил, что хотя говорю из госпиталя, но нахожусь в прекрасной форме, и попросил его совета. Кое-какие соображения у Мордехая по поводу “лексуса” нашлись.
Затем я набрал номер Полли.
– Ты не придешь? – Голос у нее чуть дрогнул.
– Я в госпитале, Полли, если ты не расслышала.
Молчание в трубке подтвердило мои опасения. Похоже, в данный момент в конференц-зале вокруг стола, на котором стоят кувшины с пуншем и огромный торт, толкутся человек пятьдесят моих сослуживцев. В кратких поминальных тостах звучат слова прощания с безвременно ушедшим товарищем, которого всем будет так не хватать. На подобных мероприятиях мне доводилось бывать, впечатление они производили наитягчайшее. От мысли принять участие в собственных похоронах я отказался с самого начала.
– Когда тебя выпустят? – спросила Полли.
– Думаю, завтра, – соврал я, предполагая обрести свободу до полудня – с благословения заботливого персонала или без оного.
Повисло молчание. Порезать на куски торт, разлить по кувшинам пунш, протереть бокалы – справится ли она?
– Мне очень жаль, – наконец отвлеклась от размышлений Полли.
* * *
– Мне тоже. Кто-нибудь меня спрашивал?
– Нет. Пока, во всяком случае.
– Хорошо. Расскажи обо всем Рудольфу, передай, что я свяжусь с ним попозже. Мне пора. Врачи говорят, нужны дополнительные анализы.
* * *
Так завершилась моя когда-то столь много обещавшая карьера в “Дрейк энд Суини”. Проводы, как я и рассчитывал, прошли без меня. В тридцать два года я оказался абсолютно независим от пут корпоративного холопства – и от денег. Передо мной открылся беспредельный простор для жизни по велению совести, и если бы каждый вдох не разламывал ребра, я считал бы себя счастливейшим из смертных.
В начале двенадцатого возникла Клер. В коридоре у дверей палаты она поговорила с врачами. Из профессиональной лексики я уловил лишь маловразумительные термины.
Консилиум вынес вердикт. Я переоделся в чистый костюм, привезенный Клер.
По дороге домой мы молчали. Ни о каком примирении не могло быть и речи. С чего вдруг заурядному дорожному происшествию менять естественный ход событий? Клер действовала как друг и врач, и только.
Она приготовила томатный суп, уложила меня на диван, снабдила пилюлями и отправилась на работу. Похлебав суп, я позвонил Мордехаю. Ничего нового о машине он не сказал.
Я раскрыл газету на разделе объявлений и принялся обзванивать агентов и конторы по сдаче жилья, затем вызвал по телефону такси и принял горячий душ.
Водителя звали Леон. Сидя рядом с ним в машине, я старался не стонать, когда колесо попадало в выбоину.
Приличная квартира была мне не по карману, значит, требовалось найти такую, что отвечала хотя бы моим представлениям о безопасности. Мы остановились у газетного киоска, я взял с прилавка пару бесплатных брошюрок о городском рынке жилья.
По мнению водителя, неплохим местом был квартал Адамс-Морган, к северу от Дюпон-сёркл. Правда, предупредил Леон, месяцев через шесть ситуация может измениться.
Район этот я знал и проезжал по нему много раз, но мне и в голову не приходило пройтись по его улицам.
Вокруг стояли довольно уютные дома, построенные в начале века и до сих пор явно обитаемые. В барах и клубах, несмотря на дневное время, сидели посетители. Леон сообщил, что неподалеку находятся самые модные рестораны.
Однако в двух метрах от квартала начинался другой мир.
Обывателю следовало держать ухо востро. Уж если на подступах к Капитолийскому холму грабят сенаторов, то тут о безопасности можно забыть.
Через рытвину, по размерам превосходившую нашу машину, мы благополучно перелетели. Приземление оказалось для меня настолько болезненным, что я не выдержал и громко застонал. Леон пришел в ужас. Я был вынужден рассказать ему, как провел вчерашнюю ночь. Он сбросил скорость и решительно взял меня под свою опеку.
С его помощью я медленно поднялся по лестнице дома, бывшего первым в нашем списке. Квартира оказалась довольно запущенной; от ковра на полу воняло кошачьей мочой. В недвусмысленных выражениях Леон дал управляющему понять, что предлагать подобное жилье белому человеку – занятие гнусное.
По следующему адресу нам пришлось вознестись на пятый этаж. Я едва не задохнулся. Лифта не было, как, впрочем, и отопления. Леон вежливо поблагодарил хозяйку мансарды.
И третья попытка тоже привела нас под крышу. Четыре этажа, зато с маленьким и чистым лифтом. Дом на Вайоминг-авеню, чуть в стороне от Коннектикут. Пятьсот пятьдесят в месяц. Я сразу согласился – даже не переступив порог будущего жилья. Боль не оставила времени на раздумья. С досадой вспоминая о лежащих на кухонном столе таблетках, я готов был согласиться на что угодно.
Мансарда состояла из трех комнатушек со скошенными потолками. Краны в ванной, к моему удивлению, не подтекали, а из окон краешком открывалась улица.
– Берем, – сказал Леон управляющему, когда я начал сползать по стенке на пол.
В маленьком кабинете на первом этаже я торопливо прочитал и подписал условия договора, выписал чек на месяц вперед, оставил залог.
Клер хотела, чтобы к концу недели я выехал. Что ж, так оно и будет.
Если Леон и недоумевал, что заставило меня сменить престижный Джорджтаун на вашингтонский чердак, то виду не показывал. Он был своего рода профессионал, как и я.
Подвезя меня к дому, Леон без колебаний обещал подождать, пока я отлежусь и соберусь с силами для новых подвигов.
