Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе
- Конечно, ма, - сказал Моррис. - Кто бы сомневался.
Обычно она ненавидела, когда он называл ее «ма», но в тот день промолчала, поэтому у него весь день было приподнятое настроение. У него всегда поднималось настроение, когда удавалось подпустить шпильку матери. Такая возможность выпадала нечасто.
В начале семидесятых в Нортфилд такой вид работы, как написание приказов книг, входил в обязательную программу второго года изучения литературы. Ученикам раздавали распечатанный на ротаторе перечень одобренных книг. Большинство из них Моррис считал просто мусором, и не стеснялся говорить. «Смотрите! - Восклицал он со своего места в заднем ряду. - Сорок вкусов американской овсянки ».
Кто-то из ребят смеялся. Он мог их рассмешить, и хотя Моррис не мог заставить их полюбить себя, его это нисколько не смущало. Все они были тупыми оболтусами, которых ждут тупые брака и такие же тупые работы. Они воспитывать тупых внуков, а затем погаснут в тупых больницах и домах престарелых, нырнув в темноту с верой в то, что они жили в стране американской мечты, и Христос встретит их у ворот рая с рекламными буклетик. Морриса же ждали вещи куда более возвышенные. Только он еще не знал какие.
Мисс Тодд - ей тогда, вероятно, было примерно столько же лет, сколько Моррису, когда он с подельниками ворвался в дом Джона Ротстайна, - попросила его остаться после уроков. Когда все одноклассники вышли, Моррис остался сидеть на своем месте в расхлябанной позе, раздвинув ноги. Он думал, что Тодд хочет написать жалобу на него матери. Он позволял себе кричать на уроках, но на уроке литературы это произошло впервые, и он чувствовал что-то вроде раскаяния. Тревожная мысль мелькнула у него в голове голосом отца - Ты сжигаешь слишком много мостов, Морри, - и рассеялась, как облачко пара.
Вместо того, чтобы выписать замечание, мисс Тодд (с лица не красавица, но с божественной фигурой) достала из своей рыхлой школьной сумки книгу в мягкой красной обложке. На обложке желтым наброском был изображен парень, который курил у кирпичной стены сигарету, и сверху название - «Беглец».
- Ты же у нас любишь демонстрировать ум, да? - Спросила мисс Тодд, сев на парту рядом с ним. Юбка у нее была короткой, чулки на длинных бедрах поблескивали.
Моррис ничего не ответил.
- Я знала, что это случится, так и захватила сегодня эту книгу. Для тебя это хорошая и плохая новость одновременно, мой всезнающий друг. Ты не получишь замечание, но и теряешь возможность выбирать. Ты должен прочитать только одну эту книгу. Она не входит в одобренного перечня, и, наверное, у меня могут быть неприятности из-за того, что я ее тебе даю, но я надеюсь на добрую часть твоей натуры, а мне хочется верить, что она у тебя где-то внутри, хоть и мизерная.
Моррис посмотрел на книгу, затем поверх нее посмотрел на ноги мисс Тодд, не скрывая интереса.
Она увидела направление его взгляда и улыбнулась. На мгновение Моррис представил себе их совместное будущее, сосредоточено преимущественно в постели. Ну и что, он слышал, такое бывает. Аппетитная учительница ищет подростка для внеклассных уроков сексуального образования.
Мыльный пузырь этой фантазии продержалась секунды две. Она разрушила ее, продолжая улыбаться.
- Вы с Джимми Голдом найдете общий язык. Он - насмешливый, из тех, кто ненавидит самого себя, маленький ничтожество. Во многом такой же, как ты. - Она встала с парты, ее юбка скользнула на место на два дюйма выше колен. - Удачи с переводом. И пусть в следующий раз, когда ты будешь смотреть на женскую юбку, тебе вспомнятся слова Марка Твена: «Любой нестриженый лентяй может смотреть».
Моррис выскользнул из кабинета, горя от стыда, впервые его просто поставили на место, а убили в то место и утрамбовали. У него появилось желание выбросить книгу в канализацию, когда он вышел из автобуса на углу Сикоморовой и Вязовой, но он сдержал себя. Не потому, что боялся наказания. Как она могла его наказать, если книга эта не входила в перечень? Сдержался он из-за парня на обложке. Парень смотрел сквозь облако сигаретного дыма с какой уставшей дерзостью.
«Он - насмешливый, из тех, кто ненавидит самого себя, маленький ничтожество. Во многом такой же, как ты ».
Матери дома не было, вернуться она должна не раньше десяти. Она преподавала на курсах для взрослых ради дополнительного заработка. Моррис знал, что она чувствовала отвращение к этим курсам, считая их гораздо ниже свой профессиональный уровень, что вполне его устраивало. «Работай, ма, подумал он. Работай, крутись ».
Морозильник был забит упаковками замороженных обедов. Он взял одну наугад и запихнул в духовку, чтобы почитать, пока будет готовиться. После ужина можно будет пойти наверх, взять из-под кровати один из отцовских «Плейбой» («наследие старика» - иногда думал он) и немного подушить цыпленка.
Ставить духовку на таймер он не стал, и через целых полтора часа от книги его оторвал запах горелой говядины. Он прочитал первую сотню страниц, не сидя в этом дрянном типовом доме послевоенных времен, а гуляя по улицам Нью-Йорка вместе с Джимми Голдом. Словно во сне, Моррис сходил на кухню, натянул рукавицы, вынул из духовки затвердевшую массу, бросил ее в мусорное ведро и вернулся к «Беглецу».
«Надо будет перечитать еще раз», - подумал он. Ему даже показалось, что у него немного подскочила температура. И с маркером. Здесь так много нужно выделить и запомнить. Так много.
Для читателя, одной из самых волнующих, является минута, когда он открывает, что является читателем, человеком, не только способным прочитать книгу (что Моррису уже было известно), а влюбленным в это занятие. Безнадежно. По уши. Первая книга, создающая такое впечатление, не забывается, и каждая ее страница является новым открытием, которое горит и провозглашает: ясно, так и есть! Да, я тоже это видел! И, конечно: и я так думаю! И я так чувствую!
Моррис написал перевод «Беглеца» на десять страниц. От мисс Тодд он вернулся с пометкой «А +» и единственным комментарием: «Я знала, что ты оценишь».
Ему захотелось сказать ей, что это не «оценка», это любовь. Настоящая любовь. А настоящая любовь не умирает никогда.
«Беглец по делу» была так же прекрасна, как и «Беглец», только на этот раз Джимми был чужаком не в Нью-Йорке, а в Европе, сражался в Германии, видел, как умирают его друзья, и наконец в одном из концентрационных лагерей смотрел сквозь колючую проволоку пустым взглядом, в котором уже не было страха. Скелеты, бесцельно слоняющиеся и которым посчастливилось выжить, подтвердили то, о чем Джимми догадывался уже несколько лет, писал Ротстайн. Все это было ошибкой.
Воспользовавшись трафаретом, Моррис скопировал этустрочку готическим шрифтом на лист бумаги и приколол его кнопками к двери своей комнаты, той самой комнаты, в которой позже поселится мальчик по имени Питер Сауберс.
Мать, увидев его, скривила губы в саркастическую улыбку и ничего не сказала. По крайней мере, тогда. Спор о Джимми Голде между ними произошел два года назад, когда она сама прочитала трилогию. Спор привел к тому, что Моррис напился; напившись, он совершил незаконное проникновение и нападение; из-за этих преступлений его на девять месяцев посадили в колонию для несовершеннолетних «Ривервью».
Но этому предшествовал «Беглец сбавляет обороты», которого Моррис прочитал с ужасом. Джимми женился на красивой девушкой. Джимми устроился на работу в рекламное агентство. Джимми начал набирать вес. Жена Джимми забеременела первым из трех маленьких Голдов, и они переехали в пригород. Там у Джимми появились друзья. С женой они стали устраивать у себя во дворе вечеринки с барбекю. Джимми суетился над грилем в фартуке с надписью «Шеф-повар всегда прав». Джимми изменял жене, а жена изменяла ему. Джимми принимал «Алка-Зельцер» от изжоги и какую-то штуку под названием «Милтаун» от похмелья. Но главное - Джимми погнался за Золотым Баксом.
Моррис читал об этих ужасных изменения с ощущением потерянности и страха, которое постепенно усиливалось. Ему показалось, что он чувствует примерно то же, что чувствовала мать, когда узнала, что ее муж, которого она всегда держала у себя на коротком поводке, опустошал их счета, даже когда послушно бегал по ее поручениям, так ни разу и не подняв руку, чтобы сбить с ее слишком образованного лица эту саркастическую улыбку.
Моррис не оставлял надежды, что Джимми проснется.Вспомнит, кто он - по крайней мере кем был раньше, - и выбросит на помойку свое нынешнее дурацкое и пустое житье. Но вместо этого «Беглец сбавляет обороты» закончился празднованием Джимми своей успешной рекламной кампании - моющего средства «Даззо-Ду», Святый Боже! - И коронной «И не такое еще будет в следующем году».
В колонии Моррис должен был еженедельно встречаться с психиатром. Психиатра звали Кертис Ларсен. Ребята звали его Кердем-смерд. Кердем-смерд всегда заканчивал разговор вопросом: «Кто виноват в том, что ты оказался здесь, Моррис?”
