Эмили Локхарт - Виновата ложь
— Какое это имеет к этому отношение?
— У некоторых нет ничего. У нас — все. Единственной, кто использовал семейный бюджет для благотворительности, была бабушка. Теперь ее нет, и все беспокоятся лишь о том, кому достанутся ее сережки, украшения и дом. Никто не пытается потратить деньги на что-то полезное. Никто не пытается сделать мир лучше!
Мама встала.
— Ты такая высокомерная! Считаешь, что понимаешь мир получше меня. Я слышала разговоры Гата. Я видела, как ты глотала каждое его слово, как мороженое с ложки. Но ты не оплачивала счета, у тебя не было семьи, имущества, и ты не видела мир. Ты понятия не имеешь, о чем толкуешь, только и можешь, что бросаться обвинениями!
— А ты разрушаешь отношения в семье, считая, что заслуживаешь самый лучший дом!
Мама подошла к ступенькам.
— Завтра ты вернешься в Клермонт. Скажешь дедушке, как тебе нравится Уиндемир. Что хочешь растить тут детей и отдыхать летом. Ты скажешь!
— Нет. Ты должна противостоять ему. Сказать, чтобы он перестал вами манипулировать. Он ведет себя так только потому, что грустит из-за смерти бабушки, разве ты не видишь? Разве не можешь ему помочь? Или найти работу, чтобы его деньги не имели такого значения? Или отдать дом Бесс?
— Послушай, юная леди, — проговорила мама ледяным голосом. — Либо ты поговоришь с дедушкой про Уиндемир, либо я отправлю с тебя к отцу в Колорадо на все лето. Я сделаю это завтра же. Клянусь. Первым же делом отвезу тебя в аэропорт. И ты больше не увидишься со своим любимым Гатом. Поняла?
Тут она меня поймала.
Она знала обо мне и Гате. И могла забрать его у меня.
И заберет его у меня.
Я была влюблена.
И пообещала сделать все, что она попросит.
Когда я сказала дедушке, как сильно я люблю дом, он улыбнулся и ответил, что когда-нибудь у меня будут чудесные детки. Что Бесс была той еще пронырой, и он не намеревался отдавать ей мой дом. Но позже Миррен мне рассказала, что дедушка пообещал Бесс Уиндемир.
— Я позабочусь о тебе, — говорил он. — Просто дай мне немного времени, чтобы выселить Пенни.
64
Через пару дней после ссоры с мамой мы с Гатом в сумерках пошли на теннисный корт. Молча кидали мячики Фатиме и Принцу Филиппу.
Наконец он сказал:
— Ты замечала, что Гаррис никогда не зовет меня по имени?
— Нет.
— Только молодым человеком. «Как прошел школьный год, молодой человек?» — передразнил он.
— Почему?
— Если бы он назвал меня «Гатом», то вот что вышло бы: «Как прошел школьный год, индийский мальчик, чей индийский дядя живет в грехе с моей безупречной белой дочерью? Индийский мальчик, которого я застукал с моей драгоценной Каденс?»
— Ты вправду веришь, что он так думает?
— Он меня не переносит. Я могу нравиться ему как человек, и Эд тоже, но твой дедушка не может даже произнести мое имя или посмотреть мне в глаза.
Это была правда. Теперь, когда он это сказал, я это поняла.
— Я не говорю, что он хочет любить только белых, — продолжил Гат. — Гаррис знает, что это неправильно. Он демократ, голосовал за Обаму — но это совсем не значит, что ему комфортно жить с людьми другого цвета кожи. — Гат покачал головой. — Он притворяется. Ему не нравится, что Кэрри с нами. Он не зовет Эда «Эдом». Он зовет его «сэр». И при каждой возможности дает мне понять, что я изгой. — Гат погладил мягкие ушки Фатимы. — Ты видела его на чердаке. Он хочет, чтобы я держался от тебя подальше.
Я не смотрела на дедушкино вторжение в таком свете. Мне представлялось, что он смутился, застав нас там.
Но внезапно я поняла, что случилось на самом деле.
«Будьте осторожны, молодой человек. Берегите голову. Вы можете удариться».
Это тоже была угроза.
— Ты знала, что осенью мой дядя сделал Кэрри предложение? — спросил Гат.
Я покачала головой.
— Они были вместе почти девять лет. Для Джонни и Уилла он стал отцом. Кади, Эд встал на колени и сделал предложение. Там был я с мальчиками и мама. Дядя украсил квартиру свечами и розами. Мы все оделись в белое и заказали еду в итальянском ресторанчике, который Кэрри так любит. Эд включил Моцарта на стерео. Мы с Джонни спросили его: «Чувак, какая разница? Вы и так живете вместе». Но он очень нервничал. Дядя купил кольцо с бриллиантом. В общем, она вернулась домой, и мы вчетвером оставили их одних, спрятавшись в комнате Уилла. Предполагалось, что мы выбежим с поздравлениями… но Кэрри ему отказала.
— Мне казалось, они не видят смысла в браке.
— Эд видит. Просто Кэрри не хочет рисковать дурацким наследством.
— Она даже не спрашивала у дедушки?
— В том-то и дело, — сказал Гат. — Все всегда обо всем спрашивают Гарриса. Почему взрослая женщина должна просить у своего отца разрешение на брак?
— Дедушка ее не остановит.
— Нет. Но когда Кэрри только съехалась с Эдом, Гаррис четко дал понять, что все деньги, предназначенные для нее, исчезнут, если она выйдет за него. Суть в том, что твоему дедушке не нравится цвет кожи Эда. Он мерзкий расист, как и Типпер. Да, они оба мне нравятся по многим причинам, и они были более чем щедры, позволяя мне приезжать сюда каждое лето. Я убеждаю себя, что Гаррис даже не осознает, почему ему не нравится мой дядя, но этого достаточно, чтобы лишить наследства свою старшую дочку.
Гат вздохнул. Мне нравилась линия его подбородка, дырка в футболке, его записки, ход рассуждений, как он жестикулировал, когда говорил. В тот момент я убедила себя, что знаю его как облупленного.
Я наклонилась и поцеловала Гата. То, что я могла его целовать и он целовал меня в ответ, до сих пор казалось волшебным. Настолько, что мы показывали друг другу наши слабости, страхи и хрупкость.
— Почему мы никогда об этом не говорили? — прошептала я.
Он снова меня поцеловал.
— Я люблю это место, — сказал Гат. — Остров. Джонни и Миррен. Дома и шум океана. Тебя.
— И я тебя.
— В каком-то смысле мне не хочется все портить. Даже думать не хочется, что здесь что-то может идти не так.
Я понимала его чувства.
Или думала так.
Затем мы с Гатом шли по Периметру, пока не дошли до широкой плоской скалы, выходящей на гавань. Волны разбивались об основание острова. Полуодетые, мы обнимали друг друга и, насколько могли, забыли все ужасные подробности о прекрасной семье Синклер.
65
Давным-давно жил-был богатый купец, у которого было три прекрасных дочери. Он настолько их разбаловал, что две младшие дочери только и делали, что весь день сидели у зеркала, упиваясь собственной красотой, и щипали себя за щечки, чтобы придать им румянец.
Однажды купец решил отправиться в путешествие.
— Что привезти вам по возвращении? — спросил он.
Младшая дочь попросила наряды из шелка и кружева.
Средняя дочь попросила рубины и изумруды.
Старшая дочь попросила лишь розу.
Купец уехал на несколько месяцев. Для младшей дочки он заполнил сундук самыми разными нарядами. Для средней дочки он обошел все рынки в поисках драгоценностей. Но, только приближаясь к дому, купец вспомнил о обещанной старшенькой розе.
Он как раз проезжал по дороге вдоль высокой железной ограды. Вдалеке за ней был виден мрачный дворец. Купец с радостью заметил куст роз, росший прямо возле ограды, пышущий красными бутонами. Достать до куста не составляло труда.
Ушла минута, чтобы сорвать цветок. Купец прятал бутон в дорожный мешок, когда его остановил сердитый рев.
На месте, где еще секунду назад никого не было — купец был готов поклясться в этом, — стояла фигура в плаще. Огромное существо проговорило хриплым голосом:
— Берешь чужое, не думая о расплате?
— Кто ты? — спросил купец, дрожа.
— Достаточно сказать, что я тот, у кого ты крадешь.
Купец пояснил, что он пообещал дочери розу после долгого путешествия.
— Можешь оставить себе украденную розу, — сказало существо, — но в обмен отдай мне первое, что увидишь по возвращении. — Капюшон упал назад, открывая жуткое чудовище с огромными зубами и отвратительной мордой. Оно походило на помесь шакала с диким кабаном.
— Ты перешел мне дорогу, — сказало чудовище. — Посмеешь еще раз — умрешь.
Купец помчался домой, загоняя лошадь. Он был в миле от дома, когда увидел старшую дочь, ожидающую его на дороге.
— Нам пришла весточка, что ты приедешь сегодня вечером! — крикнула она, торопясь в его объятия.
Она была первой, кого он увидел по возвращении. Теперь купец знал, какую цену потребовало с него чудовище.
И что потом?
