Каштановый прииют (СИ) - Холодова-Белая Анастасия

— Какой кошмар… — Лэри прикрыл глаза рукой. — Мне бы это в кошмарах снилось.

— По отделению ходила история, как медсестра умерла от инфаркта, когда на ночном обходе увидела, что пациентка себе ложкой глаза вырвала. Это не каждому дано перенести… — Вильям накрыл ладонью его руку, лежащую на столе, и слегка наклонился. — Ты же знаешь, и я знаю, мы все знаем, что это не могло быть самоубийством. Я слышал хлопок двери, и ребята слышали, можешь спросить.

— Я теперь уже ни в чём не уверен, ни в своей компетентности, ни во взглядах на жизнь… У него не было никаких признаков суицидального поведения, ничего, что могло бы подсказать, указать… Ноль…

— И что теперь? Что ты будешь делать?

— Я пока что подозреваемый номер один, пока не появится алиби… А потом… Главврач сказал, что если мою невиновность докажут, он возьмёт меня в плановое, чтобы не оставлять без работы, там как раз увольняется один врач. Но я не знаю, как я буду работать дальше… Знаешь, есть в этом что-то неправильное, как будто реальность ломается с треском…

— О, я вас как раз и искал, — они обернулись на Шона. Он был в простой форме и, судя по лицу, спал час от силы. — Можно присесть?

— Да… Как там… — Лэри сглотнул.

— Я затем к вам и пришёл. Вы-то имеете к этому всему самое прямое отношение, я знаю, — Шон наклонился и снизил голос до шёпота. — Его смотрели судебники, но, пока они ехали, я успел его раздеть и осмотреть… Его задушили. Руками.

— Что? — это вышло слишком громко, сидящие за соседними столами тут же обратили на них внимание. Лэри понял, что зря это сделал, и прикрылся стаканом воды.

— У него следы от пальцев на шее. Причём его как будто вдавливали или в пол, или в стену… Вот так как бы, — он изобразил руками в воздухе, как держали мистера Бейкера за шею. Странная поза, очень неудобно, если их немного вывернуть было бы логичнее, хотя… Он опустил взгляд на руки и нахмурился. Кто сказал, что неудобно? — И… Я не знаю, что это значит, но, короче, на нём был нос.

— Какой нос? — Вильям нахмурился, чувствуя, что по спине прошёл неприятный холод.

— Клоунский нос, который на резинке. На руку был намотан.

— У него вроде коулрофобия была, нет? — Вильям медленно обернулся на Лэри, а тот отставил стакан и приложил пальцы к губам. — Такие, как он, если и совершают суицид, то спонтанно. Типа выкинуться из окна или под машину броситься, если приступ… А тут нужно было сделать петлю, засунуть в неё голову, оттолкнуть кресло. Слишком много шансов передумать, — Лэри кинул на его лицо полный смятения взгляд и спрятал руки под стол.

— Убийца…

Этот шёпот как будто криком разнёсся по столовой. Жизнь тут не станет прежней уже никогда. Потому что среди персонала или пациентов есть убийца.

Тёмный коридор, двери, из них льётся свет, голубоватый, как от луны. Общий коридор отделения. Тишина. Он идёт тихо, чтобы не скрипнули полы, ни звука, иначе его услышат. Он слышит тяжёлое дыхание, как будто он внутри монстра, тяжёлый пыльный воздух движется туда-сюда, заставляя зажимать рот рукой. Удушливые спазмы, кашлять нельзя. Нет страха, но тревога затапливает с головой, начинают нервно трястись пальцы. Под ногой тихонько щёлкает плашка паркета, всё замирает.

Он проваливается куда-то, тонет в слизи. Она липнет, тянется нитками. Как будто он болоте. Тёплом болоте, мерзейшем. Он борется, пытается, тщетно, а вот теперь страх. Глупая смерть, глупая! Берег. Скользкий, в липкой грязи, руки срываются. Хватается за траву, из последних сил подтягивается и замирает. Она, сидит голая на присядках прямо перед ним.

Мальчик мой…

Нет, лучше утонуть. Пальцы против воли разжимаются, с размаху падает в болото, захлёбывается его густой тёплой водой. Она заполняет лёгкие без боли. Только панический последний рывок.

Вильям с истеричным вздохом сел на кровати и закрыл лицо руками. Мучительные тяжёлые сны, всё хуже и хуже. Дыхание срывалось, в тишине казалось, что его слышит весь корпус. Он из последних сил выполз из кровати, скорее даже выпал, еле смог встать на ноги, чудом дошёл до комода, там стоял стакан воды. Выхлебав его, он тяжело опёрся о столешницу и согнулся. Казалось, что он хлебнул кипятка. Тело скручивало жуткой болью, от которой всё тряслось, как при болезни Паркинсона. Он дождался, когда дыхание выровняется, и поднял голову. В зеркале он, лунный свет, глаза красные от выступивших во сне слёз, нос красный, сам бледный, как мертвец, как обычно. Вильям потёр глаза рукой и, снова кинув взгляд в зеркало, оцепенел. Из-за его спины появились руки. Её руки.

— Это сон, ты ещё не проснулся, — Вильям зажмурился в тщетной попытке хотя бы проглотить подскочившее к горлу сердце. Но сквозь футболку он чувствовал эти руки. С длинными ногтями, такие аккуратные, не знавшие никакой домашней работы, как когда-то давно.

Вильям открыл глаза и схватил одну из рук за запястье. Но пальцы сжать не успел. Её руки сжались на ткани, зажимая и кожу на груди, разрывая, до крови, рваных ран. За спиной её хриплый низкий смех. Вильям попытался мотнуть головой, дёрнуться, положил руку на ледяное зеркало, пытаясь оторвать хоть одну руку, только бы не было так мучительно больно. И тут раздался хруст стекла. Он, уже проваливаясь в темноту от боли, резко поднял глаза и увидел в зеркале не себя. Там, за стеклом стоял… Дитмар. Длинные, растрёпанные после сна волосы, безумные глаза, как отражение Вильяма, чёрная футболка, рука на руке Вильяма. Перекошенное от боли лицо было таким же, как в жизни, но в глазах было что-то иное. Там был разум, там была память.

— Дитмар?

Вильям на секунду забыл о боли, и лицо Дитмара тут же разгладилось вслед за его. Исчез страх, боль. Осталась злость. Он протянул руку к Вильяму. Стекло треснуло, преграда исчезла, Дитмар схватил его за ворот футболки и наотмашь ударил по лицу. Притянул к себе, едва не разрывая ткань, пытаясь вырвать его из её объятий, и закричал прямо в лицо, оглушая, заставляя зажать уши.

— Просыпайся, это сон!

От боли в щеке он тут же как будто очнулся от оцепенения, и мир разбился вслед за зеркалом.

Вильям едва не задохнулся, когда попытался резко сесть, но не смог. Лежит, на полу, запутавшись в одеяле. Кое-как выпутавшись, он на трясущихся ногах поднялся и сел на кровать. Нет, это не дело, нужно выпить успокоительного. Хорошо, что и его он тоже приготовил. В коридоре было слышно шаги, шуршание, было слышно, как открываются двери. Наверняка пришли ребята с вечерней смены. Дойдя до комода на подгибающихся ногах, Вильям закинул в рот половину таблетки, запил водой и упёрся руками в столешницу комода. Поднял лицо на зеркало и замер. На щеке красовался яркий красный след, как будто его кто-то ударил ладонью. В шоке он провёл пальцами по щеке и только сейчас понял, что она онемела, как после настоящего удара. Дитмар. Что он делал в кошмаре? Никогда ещё в его кошмарах не было никого постороннего. Он был один на один со своим самым ужасным страхом. Это было правило, которое ещё никогда и ничем не нарушалось. Что бы ни происходило они один на один. Так было в жизни. Так было и в кошмарах. А сейчас Дитмар, он выдернул его из кошмара, помог. Хотя это Вильям здесь, чтобы помочь ему. Что за чёртова мистика? Ещё след на щеке. Слишком реально, слишком. Та картинка из сна была один в один как реальность. Как будто он и вправду снова столкнулся с ней. Это всё нужно записать и поехать потом к психотерапевту. Или найти кого-то из местных. Это ненормально, что с ним происходит такое. Да ещё и подобный стресс, как смерть пациента, насильственная, это серьёзный удар. Так и до очередного помешательства недалеко. Он дошёл до кровати и решил поправить подушку. И едва не подпрыгнул, когда под ней почувствовал что-то твёрдое. Помятый в хлам блокнот, он читал сегодняшние записи перед сном. Вильям провёл рукой по щеке и облегчённо выдохнул. Ещё бы у него так лицо не затекло, на угле блокнота спать. Отложив их на тумбочку, он улёгся поудобнее. Успокоительное быстро действует, может, ещё есть шанс выспаться. Хотя до сих пор казалось, что он не один в комнате, что кто-то внимательно смотрит, изучает. Перевернувшись на бок, Вильям накрылся почти с головой и принялся про себя проговаривать успокаивающие установки, которым его научили. Они сработали безотказно, и тревога начала спадать. Наконец спасительное небытие накатило волной.