Алексей Евдокимов - Ноль-Ноль
— Слышь, — говорю Дине, — выплюнь нас сейчас у Стрелков.
Он тормознул в нарушение всех правил. Мы с Толяном поспешно попрощались и вылезли из раздолбанного «Мондео».
— Это Серый, что ли, тебе про Ивара сказал? — зевнул Толян, передергиваясь на ветру.
— Ну так вчера — не помнишь? Или ты тогда уже с инопланетянами общался?
— Да какой на фиг Ивар… — досадливо махнул рукой. — Он там при чем?.. Сказать тебе, как все было? Очень просто. Ну, была старая эта фишка, что Вован, типа, такой уникальный суперврун. Liar, liar… Может, он сам в нее постепенно поверил — любому ж хочется считать, что ты не как все… Почему он это не пытался юзать всерьез? А кто с тобой дело иметь захочет, если ты вечно всех объе…шь? Еще и по рогам допросишься… Вот, а потом он и Рама связались с реальным баблом. Немаленьким. Деньги — штука такая, крышу сносит. Вовке тоже снесло. Вдруг тогда у него это и вылезло? Мол, раз я такой уникальный, то хрена ли б этим не пользоваться? Даже, допустим, чисто подсознательно сыграло. Ну ты понимаешь… Хотя настоящая причина, как всегда, — бабло, бабло, бабло… В общем, взял и кинул через хер собственного кореша. А Рама купился не потому, естественно, что так уж хитро его накололи, а потому что ничего подобного от друга не ожидал. Вот и все.
— Да понятно, — говорю. — Так оно и бывает, как правило. Просто меня в Москве один чеканутый грузил…
— Про Вовку? — удивился Толян.
— Да нет… Не суть. Это я чисто по ассоциации…
— Чего ты вообще про них вспомнил?
— А я недавно только узнал. От Бандота. Андрулы.
— Андрулу видел? — Толян воткнул в рот «элэмину».
— Пару недель назад. Встретил случайно.
— И че Андрула?
— Ну че Андрула… Андрула в порядке. У него дочка вторая родилась, ты в курсе?
— Что-то слышал… Где он работает?
— В «Фольксвагенс-Центрсе» на Краста.
С Бандотом Толян перестал общаться тогда же примерно, когда и я. Сколько пузырей всех форм и объемов было в свое время раздавлено нами на троих, а сейчас я вообще слабо представлял, о чем мы будем говорить, соберись вдруг прежним составом.
— Погоди…
Толян раз за разом скрипел зажигалкой. В конце концов, невнятно матернувшись, шваркнул ее об асфальт, затолкал обслюнявленную сигарету обратно в пачку. Задевая встречных, мы сбежали в подземный переход.
…Вот интересно, думаю, все время, что я провожу с Толянычем и всей этой его шпаной, я ощущаю вполне отчетливое внутреннее отталкивание. Тогда как тот же Андрюха со своим характером и позицией в жизни вызывает, в общем, искреннюю симпатию и уважение.
При этом вообразить, допустим, себя на Андрюхином месте я абсолютно не в силах.
…Надо сказать, Бандотово погоняло ничуть не подходило ему ни в переносном смысле, ни тем более в прямом — ни раньше, ни тем более теперь. Сколько я его помнил, Андрюха всегда производил впечатление удивительно адекватного типа. На редкость легкого и спокойного. Даже в безумные панковские наши времена он безумствовал без истерики и надрыва. И я совершенно не сомневался, что сейчас он ведет стопроцентно нормальное, здоровое, вряд ли такое уж богатое и, понятно, небеспроблемное, но вполне в итоге гармоничное существование. Ведет и будет вести.
Существование, которому можно и, наверное, стоит позавидовать.
И которому я не смогу завидовать никогда.
Собственно, я даже знаю, почему, слово готово — все то же, прежнее. Разве это с моей стороны — не инфантилизм?..
Я ведь до сих пор так и не научился воспринимать жизнь как рутину. Как-то не освоился в ней. Не втянулся. Не выделил для себя главного и не перестал обращать на прочее внимание. Не набрал стабильной инерции повторяющихся действий и подразумеваемых эмоций. Не сориентировался среди утвержденных приоритетов и очевидных возможностей…
А главное — не хочу я ничего такого. Не смогу я так. Жутко мне от всего этого, душно, тошно…
Жизнь… Жизнь — странна!
Невозможно к ней привыкнуть. Мне, во всяком случае… Ну да, это далеко не оптимальная (с точки зрения удобства и спокойствия) позиция по отношению к реальности. Зато единственная, позволяющая испытывать ИНТЕРЕС.
Я лично могу существовать только так. Без уверенности в чем-либо. И с допущением чего угодно.
Я не хочу рассуждать в категориях правоты-неправоты. Достаточно того, что есть нечто, делающее меня мной…
Мы дошли до остановки. Толян спросил огонька у мрачного мужика и отвернувшись от ветра, по-птичьи пряча голову под мышкой, высасывал дым из сигареты. Я оглянулся на реку.
Все вокруг было как в комиксовом кино. Разбегающиеся гипотенузы Вантового моста разлинеили закат. Чистые участки неба еще матово светились еле желтым и еле красным, контрастируя с матовыми же, плавно-замысловатыми облачными разводами, причем глубокий сиреневато-серый оттенок последних был точно тот же, что и у четких прямоугольников левобережных высоток, и у неподвижного, почти горизонтального хвоста дыма из трубы имантской котельной. И на этом фоне — сверкающее крошево окон по фасадам высоток, разноцветное меню неоновых шрифтов вдоль крыш, поток фар, дробящихся в автомобильном глянце на Каменном мосту, спектральные проблесковые маячки: оранжевые — эвакуатора, синие — реанимобиля…
Этот скучный, нелюбимый, миллион раз мною виденный, и особенно в данном ракурсе, привычный вроде бы до полной уже незаметности город был опять неожиданен, незнаком, роскошен…
— О, б…, как всегда… — едва закуривший Толяныч враждебно смотрел на приближающуюся «четверку».
…Жизнь — странна. Несмотря ни на что… И опять почему-то вспомнился этот Антон со своей невозможной дикцией, со своими азартными глазками, со своими сюжетами.
«…Представь себе человека, который во всех, с кем он общается, может быть, мимоходом, может быть, даже заочно, по телефону там или через Нет, провоцирует какие-то подавленные комплексы, мании, фобии… чуть ли не скрытые психические расстройства… Он не делает ничего специально! Он, вероятно, и не хочет этого, но все его „контактеры“ сплошь и рядом совершенно приличные, здравомыслящие, успешно социализированные люди вдруг начинают сходить с нарезки. Из них прет все, что они благополучно побороли, приструнили, забыли. Они ведут себя дико, устраивают проблемы себе и окружающим… В общем, такой ходячий катализатор…» — «…В присутствии старого дурня, — процитировал я ему, — все планы начинали ломаться, все оборудование — портиться, предметы изменяли свойства, а люди могли вести себя нелепо и непредсказуемо…» — «Почему старого? — не распознал, естественно, Антон цитаты. — Наоборот, молодого… Короче, я о чем?… И вот какова она, жизнь такого человека, если представить? Как он сам себя чувствует в этой роли? Осознает ли вообще свои способности? Понимает ли, что именно в нем провоцирует всех? Пытается с этим бороться или, наоборот, сознательно прагматично использовать?.. А? Не сюжет разве?..»
Толян несколько раз торопливо поглубже затянулся — «врагу не оставлять», пропуская к трамвайным дверям прочий засуетившийся пипл. «…Задолба-ало все, — громко блеяла мордатая девка в зверски обтягивающих жирный зад джинсиках, обращаясь к другой такой же, — в Еги-ипет хочу…». Толяныч, скривившись, оттопырил у нее за спиной средний палец.
Марат
1
Здесь действительно все по-другому, совсем. Стоит опуститься на метр, и наступает полная дезориентация: даже видя собственную руку, он не сразу понял, кому эта конечность принадлежит.
Впрочем, поначалу он вообще мало что воспринимал, целиком занятый тем чтобы выровнять дыхание, «продуться», отплеваться в загубник попавшей-таки в рот, даже, кажется, проглоченной водой… Паника первых секунд: пока не приноровился правильно держать эту штуку в зубах (вытянув губы), правильно дышать (только ртом, только ртом)… Впрочем, адаптировался Марат довольно быстро и, уже успокоившись, несколько минут размеренно вдыхал-выдыхал, вдыхал-выдыхал (свист-бульканье), глядя вниз, на хорошо различимый, несмотря на восьмиметровую глубину, волнистый светлый песок дна.
Анар тем временем справился с его «напарником» — пацаном лет четырнадцати, таким же, естественно, «чайником», как и Марат, подсдул им жилеты, и они втроем потихоньку пошли вниз по веревке… Это перемещение по вертикали не ощущалось никак, только опять что-то болезненно надавило на уши, и опять Марат, зажав нос пальцами через мягкий пластик, энергично туда выдохнул.
…Здесь действительно все другое, совсем, включая тебя самого. Меняются зрение, слух, вес, координация движений. Тут ты — горизонтальное, недооформленное существо, почти безрукое, почти неподвижное, только вяло месящее воду гипертрофированными задними конечностями. Тут нет звуков, точнее, их два, попеременных и постоянных: резкий шипящий свист втягиваемого воздуха и раздраженный клекот спешащих наверх пузырей; но звуки эти не имеют отношения к окружающей реальности, несопоставимы со зрительным рядом. Как пиликанье, скажем, мобилы соседа по кинотеатру — с происходящим на экране.
