Дин Кунц - Дом ужасов
Какое-то время она посидела, прикладываясь к стакану, а потом, когда посмотрела на стул по другую сторону стола, вспомнила, как утром на нем сидела Эми и говорила: «Меня тошнит по утрам, ко мне не пришли месячные, я точно беременна, знаю, что беременна...» Очень живо Эллен вспомнила, как ударила дочь, как трясла ее, ругала последними словами. Если бы закрыла глаза, увидела бы, как заставляет Эми встать на колени, как тычет головой в пол, кричит, словно безумная, молится во весь голос...
По ее телу пробежала дрожь.
«Господи, — внезапно ее пронзила мысль, от которой защемило сердце. — Я ведь такая же, как моя мать! Я веду себя совсем как Джина. Руковожу мужем, как руководила моим отцом Джина. Строга с детьми и так увлечена религией, что построила стену между собой и своей семьей... точно такую же стену, какую построила моя мать».
Голова Эллен пошла кругом, и не только от водки. Ее поразило сходство жизненного уклада семьи, в которой она воспитывалась, и той, которую создала сама.
Она закрыла лицо руками, устыдилась, взглянув на себя со столь неожиданной стороны. Руки похолодели.
Кухонные часы тикали, как часовой механизм бомбы.
«Совсем как Джина».
Она яростно замотала головой, словно решила отогнать эту неприятную мысль. Она не была такой же суровой, отстраненной и все запрещающей, как ее мать. Не была. Но даже если и была, в настоящий момент думать об этом, что-то менять она не могла. С беременностью Эми забот и так хватало. И такие серьезные проблемы следовало решать по одной. Если в чреве дочери росло что-то ужасное, избавление от плода, конечно же, стояло на первом месте. И вот после аборта, возможно, у нее появилась бы возможность заново переосмыслить свою жизнь и решить, какой женщиной она в итоге стала. Может, она даже сможет дать оценку тому, как повлияла на собственную семью. Но не теперь. Господи, пожалуйста, не теперь.
Она подняла стакан и осушила его, словно в нем была чистая вода. Нетвердой рукой налила немного апельсинового сока и гораздо больше водки.
Обычно Эллен напивалась где-то между одиннадцатью вечера и полуночью, но в этот день уже в половине десятого была хороша. В голове шумело, язык не слушался. Она словно куда-то плыла. Достигла того приятного состояния, к которому так стремилась: когда в голове не остается ни одной мысли.
Взглянув на часы и увидев, что они показывают половину десятого, она вспомнила, что в это время Джой должен ложиться спать. Решила подняться наверх, убедиться, что он помолился перед сном, подоткнуть одеяло, пожелать спокойной ночи, рассказать сказку. Она с давних пор не рассказывала ему сказку на ночь. Ему, наверное, понравилось бы. Он еще не настолько вырос, чтобы уже не слушать сказки на ночь, так? Он все еще ребенок. Маленький ангелочек. У него такое нежное, ангельское, детское личико. Иногда она любила его так сильно, что любовь едва не разрывала ее. Как вот теперь. Ее переполняла любовь к маленькому Джою. Она хотела поцеловать его милое личико. Хотела присесть на край кровати и рассказать сказку про эльфов и принцесс. Как же это будет хорошо и приятно — сидеть на краешке кровати и смотреть, как он ей улыбается.
Эллен допила стакан и поднялась. Встала слишком уж быстро, и кухня закружилась у нее перед глазами, так что ей пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть.
Пересекая гостиную, она врезалась бедром в приставной столик и сшибла прекрасную, ручной работы, деревянную статуэтку Иисуса, которую купила давным-давно, когда еще работала официанткой. Статуэтка упала на ковер, и, хотя она была лишь в фут высотой и совсем не тяжелая, Эллен пришлось затратить немало усилий в попытке ухватить ее и поставить на столик; пальцы напоминали сосиски и отказывались гнуться как положено.
Тут она задалась вопросом: а может, сказка на ночь — идея не из лучших? Может, не стоит ей подниматься наверх? Но потом подумала о нежном личике Джоя и его ангельской улыбке и поднялась по лестнице. Ступени так и норовили ускользнуть из-под ног, но ей удалось добраться до второго этажа, не упав.
Войдя в комнату сына, Эллен обнаружила, что он уже в постели. Горел только миниатюрный ночник, маленькую лампочку которого окружала сфера призрачного, лунно-бледного света.
Эллен переступила порог. Прислушалась. Обычно он тихонько похрапывал, когда спал, но в этот момент дышал тихо. Наверное, еще не уснул.
Покачиваясь на каждом шагу, она подошла к кровати. Посмотрела на него сверху вниз. Мало что могла разглядеть в густом сумраке.
Решив, что он спит, а потому придется ограничиться лишь легким поцелуем в лоб, Эллен наклонилась над кроватью...
И тут же из темноты на нее выпрыгнуло страшное, светящееся, нечеловеческое лицо, визжащее на нее, как рассерженная птица.
Эллен вскрикнула и отшатнулась. Наткнулась на комод, сильно ударилась бедром.
Перед мысленным взором пронесся калейдоскоп жутких образов: детская коляска, которую в ярости раскачивало лежащее в ней существо; огромные зеленые звериные глаза, горящие ненавистью; раздувающиеся, принюхивающиеся, сопящие ноздри; бледный, в трещинах язык; длинные костлявые пальцы, тянущиеся к ней в свете молнии; когти, рвущие ее...
Зажглась лампа на прикроватном столике, отгоняя ужасные воспоминания.
Джой сидел на кровати.
— Мама? — удивленно спросил он.
Эллен тяжело привалилась к комоду и жадно хватала ртом воздух, который несколько секунд, показавшиеся ей вечностью, не могла протолкнуть в легкие. Тварь в темноте на поверку оказалась Джоем. Он надел хэллоуиновскую маску, покрытую фосфоресцирующей краской.
— Что, черт побери, ты творишь? — пожелала узнать Эллен, оттолкнувшись от комода и шагнув к кровати.
Джой быстро снял маску. Его глаза широко раскрылись.
— Мама, я думал, это Эми.
— Дай мне ее, — она вырвала маску из его рук.
— Я положил резинового червя в банку с кольдкремом на туалетном столике Эми и подумал, что она пришла, чтобы посчитаться со мной.
— Когда ты перерастешь эти глупости? — спросила Эллен, сердце ее по-прежнему билось слишком уж быстро.
— Я не знал, что это ты! Я не знал!
— Это дурные шутки! — сердито рявкнула она. Приятный туман в голове, вызванный водкой, рассеялся. Мечтательная расслабленность уступила место напряженности, сковывающей все мышцы. Она по-прежнему была пьяна, но настроение поменялось с плюса на минус. Добродушие уступило место злобе. Хотелось рвать и метать. — Дурные, — повторила она, глядя на маску. — Дурные и извращенные.
Джой привалился спиной к деревянному изголовью, двумя руками схватился за одеяло, словно в любой момент мог отбросить его, чтобы выпрыгнуть из кровати и бежать со всех ног.
Все еще дрожа от шока, вызванного появлением из темноты лыбящегося, зубастого, светящегося лица, Эллен оглядела комнату мальчика. Пугающие постеры на стенах. Борис Карлофф в роли чудовища Франкенштейна. Бела Лугоши в роли Дракулы. Еще одно существо из фильмов ужасов, идентифицировать которое она не смогла. На комоде, на столе, на книжных полках стояли модели монстров, трехмерные пластиковые фигурки: они продавались в виде набора элементов, которые Джой собирал и склеивал.
Отец разрешил мальчику это ужастиковое хобби, утверждая, что в возрасте Джоя такое естественно. Эллен не протестовала. Хотя увлеченность мальчика ужасами и кровью ее тревожила, она полагала, что это относительно мелкий вопрос, из тех, где она всегда шла навстречу Полу, льстила его самолюбию, чтобы потом он с легкой совестью соглашался с ней в более серьезных и важных для нее делах.
Но теперь, в ярости, вызванной страхом, который нагнал на нее Джой, расстроенная нежеланными воспоминаниями, вызванными маской, по-прежнему пьяная, то есть неспособная на адекватную реакцию, Эллен бросила маску в корзину для мусора.
— Пора положить конец этому безобразию. Пора тебе перестать играться в этих чудовищ и начать вести себя, как и положено нормальному, здоровому мальчику. — Она взяла с комода две пластиковые модели и тоже отправила их в корзину для мусора. Смахнула туда же миниатюрных вампиров и гоблинов с его письменного стола. — Завтра утром, перед школой, сними эти ужасные постеры и избавься от них. Будь осторожен и не повреди штукатурку, когда будешь вынимать скобы из стен. Я куплю красивые, нормальные постеры, чтобы повесить на их место. Ты понимаешь?
Он кивнул. Большие слезы катились по щекам Джоя, но он не произнес ни слова.
— И чтоб больше никаких дурацких шуток! — рубила Эллен. — Никаких резиновых пауков на подушках. Никаких резиновых змей под одеялом. Никаких резиновых червей в баночках с кольдкремом. Ты меня слышишь?
Он опять кивнул. Его лицо побледнело как полотно. Он слишком уж резко реагировал на ее наставления. Не выглядел мальчиком, который видит перед собой строгую мать. Больше напоминал мальчика, перед которым стояла смерть. Похоже, нисколько не сомневался в том, что вот-вот она схватит его за горло и задушит.
