Джеймс Роллинс - Последний оракул
Стальное, острое лезвие топора, блеснувшее на фоне голубого неба...
Может, это произошло именно так?
Двое старших ребятишек находились впереди, спускаясь по лестнице, и только малыш все так же сжимал его здоровую руку. Он смотрел на Монка глазами такого голубого цвета, что они казались почти белыми. Маленькие пальчики сжимали его пальцы, словно пытаясь приободрить, вселить в него уверенность.
Мальчик мягко потянул его за собой, и он, оступаясь, двинулся следом за остальными.
На лестнице им не встретилось ни одной живой души, и под конец они вышли через заднюю дверь, окунувшись в безлунную, темную ночь. Холодный воздух был неподвижным и влажным. Монк сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце.
Слышалось низкое гудение генератора. Монк оглядел здание больницы, состоявшее из двух пятиэтажных башен, соединенных между собой более низкими корпусами.
— Идем. Сюда,— проговорил Константин, принимая командование на себя.
Они рысцой побежали по выложенной брусчаткой аллее, тянувшейся между зданием больницы и стеной высотой не менее шести метров по левую сторону от них. Монк огляделся, пытаясь сориентироваться. За стеной горели несколько фонарей, освещая черепичные крыши невидимых построек. Добежав до угла, они завернули за него. Аллея сменилась неровной каменистой тропинкой — влажной и скользкой. Здесь, на заднем дворе, освещения не было. Монк сумел разобрать лишь то, что стена, вдоль которой они бежали и по которой скользила его рука, была сооружена из бетонных блоков. По грубым выступам цементного раствора и неровной кладке он определил, что строили ее в спешке.
До его слуха донесся жуткий вой. За ним последовал приглушенный лай и пронзительные крики.
Его ноги сами замедлили бег. Животные. Это что, зоопарк?
Словно прочитав его мысли, высокий мальчик, бежавший первым, обернулся и одними губами произнес: «Зверинец», а затем махнул рукой призывая двигаться дальше.
Зверинец?
Они добежали до следующего угла, и отсюда тропинка пошла под уклон. С возвышения, на котором они находились, Монк смотрел на раскинувшуюся внизу долину и живописный поселок с выложенными брусчаткой дорожками и домиками с остроконечными крышами и цветочными ящиками. В причудливых уличных фонарях черного цвета горело газовое пламя. В одном из углов поселка расположилось трехэтажное здание школы, окруженное полями для игры в мяч и открытым амфитеатром. В центре маленького поселка находилась площадь с фонтаном, высокие струи которого танцевали и поблескивали в ночи.
На дальней стороне поселка ряд за рядом возвышались пятиэтажные жилые корпуса, по виду напоминавшие индустриальные постройки, темные и безжизненные. Этот район казался давно заброшенным.
В отличие от центральной части поселка.
Там, растерянные и напуганные, суетились люди. Слышались крики. Он видел детей в ночных рубашках и пижамах, смешавшихся со взрослыми, многие из которых были одеты так же и явно только что подняты с кроватей. На других была серая униформа и фуражки с твердым околышем. На узких улочках плясали лучи фонарей.
Что подняло обитателей поселка на ноги в столь неурочный час?
Он услышал, как выкрикивают имена: кто-то — с мольбой, кто-то — со злостью:
— Константин! Петр! Киска!
Так звали троих его маленьких спутников.
С площади в небо по дуге взлетела красная ракета, осветив сонный поселок; кровавый свет заплясал на бетонных стенах дремавших внизу пустынных зданий с черными провалами окон.
Монк следил взглядом за ракетой, которая, достигнув высшей точки, выбросила маленький парашют и стала медленно спускаться. Но внимание Монка оставалось приковано к тому, что находилось наверху.
Небо... Оно было не просто безлунным.
Точнее, его не было вовсе.
Красный свет ракеты осветил массивный каменный свод, тянувшийся во всех направлениях и накрывавший все видимое пространство. Задрав голову и открыв от изумления рот, Монк медленно сделал полный круг, поворачиваясь вокругсвоей оси.
Они не выбрались наружу.
Они находились внутри гигантской пещеры.
Судя по виду свода и стен, на которых остались следы взрывов, возможно, она была рукотворной.
Монк снова перевел взгляд на идеальный маленький поселок, расположившийся внутри пещеры, как корабль в бутылке. Однако времени на то, чтобы любоваться видами, не было.
Константин дернул его за рукав, заставив опуститься и спрятаться за глыбой известняка. В их сторону с негромким гудением направлялись три джипа. Вот они проехали мимо и двинулись по крутой дороге в сторону больничного комплекса. Автомобили, судя по всему, были на электрическом ходу, а в них сидели мужчины в униформе и с оружием в руках. Ничего хорошего это не сулило.
Когда машины скрылись из виду, Константин указал в сторону, противоположную поселку, в темноту, царившую в глубине пещеры. Они пересекли каменистое пространство и оказались на узкой тропинке, которой, судя по ее виду, пользовались крайне редко.
Прижимаясь к склонам пещеры, беглецы миновали подземный поселок. Впереди Монк увидел жерло тоннеля. Ярко освещенное и забранное решетчатыми воротами, оно было таким огромным, что в него, двигаясь рядом, могли бы въехать два цементовоза. Там, за воротами, начиналась дорога, ведущая из пещеры.
Однако дети повели его в противоположную сторону.
Куда они направляются?
Позади них пронзительным воем разорвалась сирена, оглушив их, поскольку они находились в замкнутом пространстве. Все четверо обернулись. На крыше больничного комплекса крутилась красная мигалка.
Жители поселка поняли: пропали не только дети.
Монк пытался заставить детей идти дальше, но завывание сирены словно парализовало их. Они стояли как вкопанные, зажав уши и зажмурив глаза. Киску, похоже, тошнило. Константин опустился на колени и раскачивался из стороны в сторону. Петр что было сил прижался к Монку.
Они обладали сверхчувствительностью.
И все же Монку удалось заставить их продолжить путь. Взяв на руки Петpa, он почти волоком тащил за собой Киску. Оглянувшись, он посмотрел на красный мигающий свет на крыше больницы. Пусть он потерял намять или, скорее всего, она была умышленно стерта, но он абсолютно точно знал одно: если его поймают опять, он потеряет гораздо больше, чем просто воспоминания. И он боялся, что детей ждет еще более незавидная участь.
Нужно было идти дальше. Но — куда?
6
6 сентября, 5 часов 22 минуты
Киев, Украина
Николай Солоков ждал, пока установят камеры. Его уже подготовили к интервью: причесали, припудрили. Грудь Николая все еще закрывало большое бумажное полотенце, заправленное за ворот, чтобы грим не сыпался на его голубую рубашку и темно-синий костюм. Желая побыть в одиночестве, он удалился в одну из палат больницы. Зарубежные съемочные группы все еще готовились к трансляции утреннего репортажа со ступеней детского дома.
В высокие окна палаты лился утренний солнечный свет. Между койками бесшумно двигалась медсестра. Здесь от посторонних глаз прятали самых тяжелых детей. Двухлетнюю девочку с неоперабельной опухолью щитовидной железы, десятилетнего мальчика с огромной, раздувшейся от гидроцефалии головой и еще одного мальчика помладше, с бессмысленными глазами олигофрена. Его руки и ноги были крепко привязаны к койке.
Медсестра, украинская матрона квадратного телосложения, заметив, что Солоков смотрит на привязанного ребенка, пояснила:
— Это для того, чтобы он себя не поранил, сенатор[5].
Взгляд ее был усталым от ежедневного созерцания стольких страдании.
Однако она помнила случаи и похуже. В 1993 году в Молдове родился ребенок с двумя головами, двумя сердцами и двумя позвоночниками, но только одним набором конечностей. У другого новорожденного мозг располагался вне черепа.
Все это было наследие Чернобыля.
Весной 1986 года, глубокой ночью, взорвался четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции. В течение следующих десяти дней объем радиации был эквивалентен последствиям взрыва четырехсот бомб, аналогичных той, что уничтожила Хиросиму, и радиоактивное облако стало расползаться по планете. К сегодняшнему дню, по данным Российской академии медицинских наук, число погибших от лучевой болезни превысило сто тысяч человек. Еще семь миллионов, большинство из которых дети, подверглись облучению, что вызвало всплеск онкологических заболеваний и генетических отклонений.
Теперь, когда те, кто подвергся облучению в юном возрасте, сами стали заводить детей, начиналась вторая волна трагедии. Медики сообщали о возрастании числа врожденных отклонений на тридцать процентов.
