Брижит Обер - Четверо сыновей доктора Марча

Потом я вымела пепел, оставшийся от Книги, — теперь все это больше не нужно. Мне никогда не узнать, кто это был, я прекращаю свое расследование. В конце концов, главное — что весь этот кошмар закончился.

11

Возобновление

За последние два дня ничего не случилось. Тишь да гладь. Все семейство спокойно готовится к празднику. Я сложила в стопки книжки, которые купила. Уеду после Рождества. Вряд ли он донесет на меня: это тоже было всего лишь частью игры. Жаль, что я не разгадаю эту загадку до конца. Мне немного грустно. Возможно, оттого, что я чувствую: этот период моей жизни завершен и нужно снова уезжать куда-то в чужие края. Я ведь по натуре не путешественница, в отличие от моряка или коммивояжера. Ладно, хватит ныть, пойду помогу расставить все по местам.

Интересно, почему он больше не ведет дневник? Скорее всего, для него эта игра тоже окончена. У меня синяк на животе — в том месте, куда он ударил. Огромный синячище, который к тому же болит. Такая жестокость… наверное, он все же был немного не в себе.

Скорее бы начать укладывать чемодан. Прозвенел телефон. Кто-то снял трубку. Который час? Одиннадцать вечера. Поздновато для звонка… Кто бы это мог быть?.. Пойду узнаю. Минуточку…

Любопытно. Докторская шлюха не вернулась домой. Ее муж обеспокоен. Доктор тоже — он весь побледнел. Пытался скрыть свое состояние, но оно слишком очевидно.

Старуха что-то бормочет, а мальчишкам на все в высшей степени наплевать. Старк смастерил новую видеоигру, и они веселятся как ненормальные. Интересно, куда же подевалась эта толстая розовая хрюшка? Впрочем, меня это не касается.

Но у меня нехорошее предчувствие.

Она не вернулась домой, ее муж волнуется… Что ты об этом думаешь, дневничок? Плохо дело… Как бы какой-нибудь подонок не испортил ей праздник… Например, у моста, где все время грохочут поезда и никто ничего не услышит… совсем неподходящее место для прогулки одинокой женщины… Бедной беззащитной женщины.

Какая забавная эта видеоигра, которую придумал Старк. Команда Кларка выиграла все матчи, Марк одолел самый тяжелый отчет, Джек держится приветливо, но слегка рассеянно. Ладно, иду спать. Завтра будет трудный день.

Сейчас около трех часов ночи. Холодно. Я все время кашляю. Глаза слипаются, но заснуть я не могу, потому что начинаю задыхаться. Закуталась в одеяло и размышляю. (Сейчас возьму магнитофон — так будет легче, потому что пальцы у меня окоченели.)

О чем я думаю? Даже не знаю. Надо высморкаться. Ну и звук — как у иерихонской трубы. Кто-то спускается вниз. Наверное, один из мальчишек захотел пить. Скоро я сяду в автобус, который поедет через все штаты и привезет меня к солнцу. Там я куплю мексиканскую шляпу, и — оле! — начнется настоящая жизнь!

Звонит телефон. В чем дело? Почему никто не снял трубку? Мне не хочется идти вниз в такое время, совсем не хочется. Сердце начинает колотиться… Ну наконец-то кто-то спустился и телефонные звонки прекратились. Но сердце колотится по-прежнему.

Ничего не слышно — значит, дело плохо… «Дженни, Дженни, идите скорее сюда!» Это голос доктора. Что ему от меня нужно, он что, совсем спятил?! Три часа ночи! Где мой халат? «Дженни, случилось несчастье, приготовьте мне чай, мне нужно ехать!» Что, он сам не может заварить себе чай? Где же эти чертовы шлепанцы? А, вот они. «Иду, сэр, иду!»

Зазвонил телефон. Сейчас 3.15 ночи. Папа снял трубку. Только я собирался побродить внизу, как пришлось снова бежать наверх — еле успел. Из комнаты Дженни доносилось какое-то странное шушуканье. Потом папа стал звать Дженни, она поспешила на кухню, папа оделся, разбудил маму, которая ничего не слышала (после того как она примет снотворное, ее из пушки не разбудишь), и она, зевая, вполголоса спросила, в чем дело. Мы все насторожились — было ясно, что случилось какое-то несчастье. Да, нам в последнее время действительно не везет… Я увидел снаружи свет мигалки — должно быть, приехала полиция. Неужели папа сделал что-то плохое? Жаль, если его отправят в тюрьму…

Я прошел мимо комнаты Дженни. Дверь была приоткрыта, и я вошел. На столе у окна лежала какая-то тетрадь. Я взял ее. Она оказалась весьма занятной — твоя тетрадь, Дженни. Бедная девочка, несчастная дуреха, теперь у тебя больше нет никаких тайн от меня — ни тайн, ни оружия. Что у тебя осталось? Только толстая задница!

Папа уехал в полицейской машине. Мама и Дженни о чем-то разговаривают. Я слышу, как завозились остальные. Итак, собираемся вместе и спускаемся вниз.

Я совершенно измотана. (Моя тетрадь исчезла, поэтому я говорю в микрофон.) Когда я спустилась вниз, то оставила дверь открытой. Должно быть, он воспользовался этим и забрал тетрадь. Он все прочтет. Теперь он узнает все, что я думаю, все, что я хотела скрыть, все мои планы — в том числе дату моего отъезда и причину, по которой я оказалась в тюрьме. В самом деле, отличная вечеринка! Он что, никогда не бросит эту игру, придурок?

Переходим к другим новостям, еще более веселым.

Толстая курица исчезла. Точнее, ее уже нашли. У моста, за железной дорогой, ведущей к фабрике. Она лежала внизу, у насыпи, со множеством переломов, как Шерон, — упокой, Господи, ее душу! У нее нашли мое письмо. Полиция приехала за доктором. Муж был уже там — представляю, какая разыгралась сцена… Может быть, копы подумали, что это муж ее убил? А что, если так оно и есть? Или она покончила с собой — от страха, или от стыда, или от чего-нибудь еще?.. Вдруг муж обо всем догадался, найдя мое письмо? Нет, пусть лучше окажется, что ее убили, я не хочу быть виновной в ее смерти… Боже, что такое я несу!..

Я знаю, что тот тип скоро прочтет обо всех моих самых глубоких тайнах, и чувствую себя изнасилованной. Какое-то странное ощущение свободного падения… Помню, когда я была совсем маленькой, отец подбрасывал меня над головой и было то же ощущение пустоты в животе… Меня бесит, что приходится говорить в микрофон, я ощущаю себя чокнутой, играющей в «Звездные войны»… Интересно, доктор вернется? Я с нетерпением жду телефонного звонка. Прошло четыре часа.

Я сходила на кухню выпить чаю, это меня немного успокоило.

Постараюсь заснуть. Я у себя в комнате, дверь заперта на ключ. Оставлю магнитофон включенным и немного вздремну. Это глупо, но я чувствую себя увереннее, когда слышу его тихое жужжание…

Телефон зазвонил! Нет, это звонок в дверь. Иду открывать.

Что еще за шутки? На коврике у двери лежала маска, которую я недавно выбросила в помойку. Под ней оказалась записка. Я вернулась к себе в комнату. Который час? Шесть утра! Не буду ее читать… Зажгу свет.

Что ж, Дженни, твои наблюдения — это очень интересно. Если бы ты только знала, дорогая, как ты близка к истине… Но увы, у тебя не будет времени этим воспользоваться.

Ради этого разбудить меня в шесть утра!.. Доктор все еще не вернулся — наверняка его задержали. Он был ее любовником, стало быть, он один из первых в списке подозреваемых… Автомобиль, я слышу автомобиль!.. Он останавливается. Старуха поднимается, проходит мимо моей комнаты (я узнаю ее шаги по шарканью ночных туфель). Звонят в дверь. Неужели это доктор, который забыл ключи? Все остальные тоже спускаются, и я следом (на сей раз закрываю дверь на ключ). Я так часто бегаю вверх-вниз по этой гребаной лестнице, что вполне могла бы участвовать в Нью-Йоркском марафоне!

Папу не задержали. Везунчик… Кто-то послал злобное письмо этой несчастной курице, и она бросилась с моста, преследуемая страхом и угрызениями совести… Конечно, папа прочитал это письмо и теперь знает, что один из нас трахнул его любовницу, а кто-то еще об этом проведал — наверняка он думает, что его разоблачила мама или эта сука Дженни… Но, папа, не нужно брать на себя труд прогонять ее: она и сама скоро уйдет, в полном одиночестве, далеко, очень далеко, так что не беспокойся.

Копы, само собой, заявятся сюда, чтобы отыскать этого блудливого сына, который делил любовницу с отцом… Правильно ли я поступил, не уничтожив это письмо?

Она-то думала, что я проболтался, понимаешь? Она хотела объяснений, и мы условились о встрече в спокойном месте, где нет любопытствующих и случайных прохожих…

Мы начали разговор. Она нервничала, а мне хотелось быть вежливым, но времени уже не оставалось. Она схватила меня за руку, я попытался освободиться; тогда она сильнее сжала мою руку, и я, больше не раздумывая, сильно ударил ее кулаком в живот. Она согнулась пополам, и ее вырвало. Я думал только об одном: теперь она слишком много знает. Она узнала, что я вовсе не тот милый молодой человек, каким казался, что я могу сделать больно, очень больно, а об этом никто не должен был знать — ты же прекрасно понимаешь, что никто не должен увидеть мое истинное лицо.