И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
– Не беспокойтесь, комиссар, я не собираюсь устраивать в цирке дворцовый переворот, мы же не во дворце работаем, ха-ха-ха! А если серьезно, то мне всего лишь стало интересно ваше мнение, как человека, более знакомого с порядками столицы. Ведь мы, простые циркачи, не будем знать, как себя вести в таком случае.
– Ну что ж, допустим, – произнес Обье и убрал взгляд, сделав тем самым огромное одолжение Моррейну, готовому уже на призыв своих шпионов, спрятавшихся за бутафорскими кустами и за лавками.
– На этом я предлагаю нашу беседу завершить, месье комиссар, – сказал Алекс и поднялся с лавочки.
– Как будет вам угодно, доктор, – улыбчиво сказал Обье и пожал протянутую руку, не вставая с места. – Однако если вы еще раз захотите поговорить, то, будьте так любезны, не приглашайте с собой десяток охранников, рассаженных по кустам, иначе я вообще могу отказаться с вами беседовать.
Ничего не ответив, Алекс кивнул и развернулся, отправившись по направлению к своему шатру. Комиссар подождал, пока Алекс скроется из виду, достал из внутреннего кармана сюртука свой миниатюрный блокнотик и принялся делать новые пометки и записи в нем.
Моррейн, уже подходя к своему шатру (жилому, а не рабочему), думал озлобленно: «Придется сначала избавиться от комиссара, иначе в столице станет известно о бунте, чего допустить никак уж нельзя – смена власти в цирке должна для всех показаться логичной и честной. Сопряжено с чудовищным риском – безусловно. У столичных чиновников появятся вопросы – разумеется, но задавать их они будут уже не Сеньеру. Нужно продумать только, как все сделать…»
Глава V
Вопрос устранения комиссара Обье столь сильно въелся в разум Моррейну, что той же ночью он срочно собрал Апельсиновый клуб в полном составе, чтобы принять решение относительно деталей. Да и в принципе, уведомить членов клуба об этом стоило, потому что убить Обье – это не отравить члена Ближнего круга. Комиссар – человек публичный и важный, знакомый многим влиятельным людям империи, и смерть его должна быть оговорена заранее, чтобы не возникло дополнительных разбирательств внутри стана бунтовщиков. Хотя, не только смерть его могла устроить Моррейна, нашлись и другие способы решения возникшей проблемы.
Объяснив причину столь неожиданного сбора клуба, Алекс предложил своим товарищам высказаться, а также проявить инициативу.
– Избавиться от Обье хочу я, – звонко сказала Катрин, удивив окружающих. – Я давно за ним слежу, и он мне не нравится. С самого первого его дня в цирке я хотела выяснить, что же с ним не так. Теперь мне представится такая возможность, наконец-то. Я смогу прочитать его пресловутый блокнот, в который он постоянно что-то записывает! Дайте мне эту возможность, друзья!
– Мне нравится твой энтузиазм, Катрин, – произнес Алекс. – Думаю, тебе можно это поручить, если ты так этого жаждешь. Возражений ни у кого не будет?
Венцель кивнул головой в знак согласия, а Омар, наоборот, выступил против:
– Убивать Обье нельзя. Если об этом прознают в Париже, то сотрут цирк с лица земли, а нас всех пересажают в Консьержери.
– Я согласен с Омаром, – заявил Лабушер, слегка сконфузившись. – Как бы опасен он ни был – смерть его принесет еще больше неприятностей.
– Да не буду я его убивать, – возразила Катрин, – мне это претит. Я не зря упомянула его блокнот. Я выкраду его и путем нехитрого шантажа заставлю комиссара в течение двух дней уехать из цирка в Париж.
– Такая мысль очень мудра, Катрин, – подметил Моррейн и довольно улыбнулся. – Думаю, с этой проблемой мы покончим быстро.
Идея Катрин нашла поддержку у остальных членов клуба. Порешив на том, что Катрин добьется от комиссара скорейшего отъезда в течение в двух дней, собрание клуба завершили. Омара, однако, не покидало сомнение, что даже попытка избавиться от комиссара может обернуться ужасными последствиями. За последние недели личность его стала даже более загадочной для всех, кто с ним имел возможность общаться. Предположение, что прибыл он в цирк вовсе не для того, чтобы сопровождать его до Версаля, исходило от все большего числа людей. Высказывалось это предположение, конечно же, кулуарно, в шатрах, чтобы никто не услышал, потому что комиссар считался личным гостем Хозяина, и всякие нехорошие мысли (степень их нехорошести должны были определять надзиратели) пресекались сразу же. Сомнения Омара разделял и Жероним Лабушер, в последнее время подвергавший сомнению вообще всю деятельность Апельсинового клуба. Такая позиция была продиктована лишь одним страхом, идейно он продолжал стоять на стороне Моррейна. Однако страх всегда пересиливает даже самые ярые убеждения; так было всегда и со всеми.
На следующее утро всем сотрудникам, как обычно проснувшимся к пяти-шести утра, на завтраке объявили, что для посетителей цирк откроется в полдень, а закроется в девять часов пополудни. Свободное время, появившееся у артистов, в обязательном порядке следовало заполнить усердными репетициями либо же приемом пищи, поскольку обеда в данный день не предусматривалось. Чем было вызвано это изменение рабочего графика никому из рядовых сотрудников и даже руководителей «кварталов» не сообщили, поставив перед фактом даже Клода, хотя «шпрехшталмейстер в первую очередь обязан быть уведомлен директором об изменениях в рабочем графике и обстоятельствах (причинах) данных изменений». Данную фразу из Устава цирка цитировали чуть ли не все артисты в лицо Клоду, не стесняясь в выражениях и интонации. Рабочие, не подчиненные Клоду, обрушили свое негодование, которое в действительности походило на трудно скрываемый гнев, на Франка, фактически исполнявшего обязанности упраздненной должности управляющего делами. В отличие от Клода, Франк был в курсе причин данных изменений в графике, но не спешил их озвучивать широкому кругу лиц, ссылаясь на запрет директора, чем еще сильнее гневил народ. Чтобы заставить сотрудников смириться с решением Хозяина и разойтись по своим делам, Грилли со своими псами жестко наказал самых недовольных, продемонстрировав всем, что ждет остальных. Не решившись продолжать конфликт, люди разошлись. Отпечаток, однако, остался, и в течение всего дня циркачи косились на своих начальников и поминали плохими словами Хозяина.
Многие связывали перемены в графике с Отцом Дайодором, который потребовал от Хозяина обязательной молитвы перед Пасхой. Помимо молитвы также всей его семье следовало прослушать длительную службу, провести которую должен был сам священник. Все бы ничего, цирк много раз работал без личного участия Сеньера, но Отец Дайодор, как говорили, убедил Сеньера отложить открытие цирка до полудня, когда чтение молитвы и служба должны были завершиться. Для чего это требовалось – не ясно даже автору данного произведения. По мнению комиссара Обье – это
