И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
– Хех, осталось лишь Похоть с Алчностью выжечь с лика цирка, чтобы очистить его от скверны…
– Что? Ты как-то странно стал разговаривать, Алекс.
Моррейн усмехнулся.
– Похоже на речи священника, не правда ли? – спросил он Жеронима и будто похолодел. – Ты с какой целью встречался с Отцом Дайодором, Жероним? Думал, я не узнаю об этом? Так ты промахнулся – мои агенты теперь везде, благодаря тебе же.
– Да, точно… – Лабушер испуганно согласился. – Инициатором встречи был не я. Отец Дайодор поговорил со мной про будущее решение вопроса с уродцами. Спрашивал, как я к этому отношусь, не боюсь ли за ними последовать…
– И что же ты ему ответил?
– Я ответил, что совершенно не боюсь, что воля Хозяина не подлежит обсуждению. После этого Отец Дайодор что-то еще сказал и покинул меня. Это все, поверь.
Моррейн несколько секунд молча смотрел на Лабушера, белый костюм которого выглядел слегка мято и небрежно. Сам же Моррейн в последние дни, пользуясь возросшим жалованием и содержанием лазарета, пошил себе в цирке костюм-тройку из шерсти викуньи, доставленной по личному заказу Сеньера из Перу. Только сам Сеньер, Буайяр, Скотт и Фельон носили костюмы из данной шерсти. Моррейн решил от них не отставать и сразу по вступлении в должность заплатил цирковым портным чуть менее двадцати тысяч франков, полученных всего тремя днями ранее в качестве премии за безупречную работу. Лабушер же носил костюмы исключительно из английской шерсти и только белые, долженствующие подчеркивать как статус, так и физическое отклонение его владельца.
Возвращаясь к повисшему молчанию. Выждав чуть меньше минуты, Моррейн произнес:
– Хорошо, я тебе верю, Жероним. Скажи только, что ты на самом деле думаешь по поводу уродцев?
Лабушер немного замешкался, но сумел подобрать верные слова для ответа:
– Их…зачистка, если так можно выразиться, нам существенно поможет. Такое ужасающее решение Сеньера настроит против него всех серых людей, которых мы сможем захватить под свой контроль, как ты и планировал. И тогда столь желанная цель будет достигнута, мы будем, наконец, спокойно жить…
– Превосходно, – сказал Моррейн поднялся с кресла и, подойдя к Лабушеру, похлопал его по плечу. – Благодаря твоей эффективной работе я с уверенностью могу сказать, что по прибытии в Париж у нашего цирка будет новый директор…и владелец, надеюсь.
Тут Моррейн обратил внимание на то, что Лабушер постоянно рыскал глазами в разные стороны, всячески избегая прямого контакта с ним. Для Жеронима было вполне свойственно поведение хитрого удава, терпеливо выжидавшего свою жертву, но теперь он вел себя намного испуганней. Даже голос его в момент произнесения отчета то и дело норовил сорваться от напряжения, возникавшего из-за сдерживания эмоций, проявляемых им на самом деле.
– Жероним, я вижу, что тебя что-то гложет, – произнес Алекс, заставив Лабушера вздрогнуть от удивления. – Я тебя слушаю, говори.
– Д-да, Алекс, я хотел спросить, – начал Лабушер, немного отойдя от Моррейна, – думал ли ты хоть раз, что случится со всеми нами, ежели у нас не выйдет ничего? Я однажды подумал над этим – когда последний раз промывал мозги своим уродцам…теперь от мозгов у них остались одни буквы, у них нет больше воли, они ненавидят Сеньера так, словно он их не приютил, а выкрал из разных уголков Европы, – Лабушер все дальше отдалялся от Моррейна, начавшего негодовать. – Не знаю, думал ли ты об этом, но я подумал, – а вдруг и меня тоже захотят прилюдно убить ради какой-то сумасбродной цели Сеньера? Я ведь тоже уродец, это так. Сеньер ведь тоже своих агентов по цирку расселил, они ему докладывают обо всем, что происходит вне предела его замогильного взора. Я боюсь, что ему станет известно о наших планах, и тогда нас всех заберут к Безымянному палачу…
Докончить свое истеричное выступление Лабушер не успел. Моррейн резко приблизился к нему и одним движением ухватил за горло, сжав его до крайней степени, лишив Лабушера возможности сопротивляться.
– Тебе уже пятьдесят лет, Жероним, – едва сдерживая гнев, рычал Алекс, – но ты все еще ведешь себя, как капризный мальчишка. Бессмысленно уже о чем-то сожалеть или волноваться – мы на полпути к победе! Мы можем упустить шанс на свержение Сеньера только в одном случае: если ты продолжишь так глупо себя вести и наконец не закроешь рот. В противном случае ты станешь первой жертвой на пути к славному будущему нашего великого цирка. Ты меня понял, Жероним?
– Я понял, Алекс, – дрожащим голосом пропищал Лабушер.
Услышав нужные слова, Алекс отпустил горло Жеронима, и тот принялся заглатывать воздух с особой жадностью. Моррейн вновь сел в свое кресло и указал Лабушеру на выход. Тот униженно поклонился и вышел, оставив Моррейна одного.
Впрочем, скучать Моррейну не пришлось. Вместо работы, которая совершенно теперь не могла быть выполненной, он погрузился в раздумья. «Жероним совсем забыл о том, где живет, – думал Алекс. – Иногда кажется, что ему вообще самое главное – выжить – а не достичь высокой цели. Будто бы он забыл, что сам выступил однажды инициатором той методики промывания мозгов, которую сейчас беспрестанно поливает грязью. Я ведь просил всего лишь переманить уродцев на нашу сторону, но он решил, что необходимо лучше завоевать их абсолютную преданность. Что на него сейчас нашло? Все-таки он совершенно бесхребетный слизняк! И еще этот Отец Дайодор пробудился… Невесть откуда взялся, невесть что несет людям. Мало того, что отравляет души каждому циркачу своей ересью, так еще и пытается влиять на политику Ближнего круга – чужой человек же, но хочет чего-то достичь… Кстати говоря о чужих людях! В цирке ведь на данный момент проживает еще один человек, еще более чуждый нам, нежели даже этот разукрашенный священник. Комиссар Обье, имени которого никто не знает, представляет даже большую опасность, чем сам Сеньер. Сеньера можно убить, если откажется сотрудничать, а вот комиссара парижской полиции просто так устранить не получится. Кажется мне, что у комиссара тоже имеются некоторые планы относительно цирка. Только вот какие? Придется это выяснить, иначе мой план невозможен будет, потому что комиссар станет слишком опасным свидетелем, избавиться от которого не получится…»
На вечер Моррейн через своего слугу назначил комиссару встречу. Тот не отказал и сообщил в ответной записке, что свободен будет после девяти часов пополудни. Такой час полностью устроил Алекса. Местом встречи выбрана была сеньеровская аллея, а точнее
