Джек Керли - Послание
Мы с Гарри ехали в сторону центра города, чтобы побеседовать с женщиной, которая знала Дэшампса как лично, так и с профессиональной точки зрения. Я был в подавленном состоянии и лежал на заднем сиденье, крепко прижав руки к груди, – просто скорбная мумия какая-то.
Гарри сокрушенно покачал головой.
– Такая славная маленькая докторша – и пьяница. Как это печально.
Как и я, Гарри не употреблял слово пьяница в уничижительном смысле; мы оба знали слишком много лечившихся алкоголиков – в основном анонимных алкоголиков, – которые легко называли себя пьянчугами, алкашами или ничтожествами. Я лично считаю это признаком мужества – посмотреть на себя в зеркало и сказать правду. А затем излечиться, если удастся оставаться честным по отношению к собственному отражению.
– Когда все откроется, это будет стоить ей работы, – сказал он. – А это обязательно откроется.
Гарри был прав. Когда о зависимости Эйвы от алкоголя станет известно, ее пошлют на программу реабилитации и переведут на более низкую должность, а она попадет в черный список. Возьмут другого патологоанатома. И постепенно Эйву отсюда выдавят. Она не сможет удержаться, как молодое деревце под натиском бульдозера. Так что ее путь на улицу может быть довольно быстрым – состраданием Клэр никогда не отличалась.
– Ну и что ты собираешься делать по этому поводу, Карс? – спросил через плечо Гарри.
– А почему я, собственно, должен что-то делать?
– Но у тебя же есть какое-то чувство к этой девушке, верно?
– Я ее почти не знаю, Гарри.
Он бросил машину в боковую улочку и резко нажал на тормоза. Я почувствовал, как переднее колесо ударилось в бордюр, наехало на него, потом съехало обратно. Все, Гарри припарковался.
– Давай-ка садись вперед, приятель.
Я вылез из машины и пересел. Мы находились в старом районе, улица была усажена раскидистыми дубами и высокими соснами, усеянными шишками. Я прикинул, что некоторые из этих деревьев были посажены еще до Гражданской войны. Такие же довоенные дома находились далеко от тротуара за посадками азалий, магнолий, ив, мирта, словно скрываясь в прошлом и подслушивая настоящее.
Гарри сказал:
– С проблемами у нас полный порядок, я имею в виду убийства и наезд Скуилла на ПСИ. Все это может обернуться масштабными и грязными политическими играми, которые съедят нас с потрохами. Если эта маленькая леди больна алкоголизмом, а ты испытываешь к ней чувства, то можешь начинать мучиться еще и по этому поводу.
– Ты считаешь, что я должен бросить все как есть?
Он улыбнулся немного печально и покачал головой.
– Ты должен сделать то, что должен. Я знаю это, ты знаешь это, и все ангелы над нами это тоже знают. Я только хотел сказать, чтобы ты был начеку.
Я посмотрел в окно. Дальше по улице пожилая, болезненного вида женщина поливала цветочную клумбу. Она почти не двигалась и из-за этого напоминала скульптуру.
– Сейчас у тебя внутри все напряжено, Карс, – сказал Гарри. – И это нормально. Но если почувствуешь, что вокруг начинают стягиваться твои старые путы, обещай, что обратишься только ко мне, хорошо?
Эта фраза привела меня в замешательство.
– Какие еще старые путы? О чем ты говоришь?
Он отвел глаза и включил передачу.
– Держись и не дай подорвать себя изнутри. Вот и все, что я хотел сказать.
Гарри проехал последние несколько кварталов до следующего адреса из нашего списка посещений. Мы вышли из машины напротив «Лес Идеес» – художественной галереи в южной части Мобила, изящного желтого двухэтажного здания в новоорлеанском стиле с украшенными орнаментом металлическими перилами на балконах и темно-фиолетовыми ставнями. По бокам стояли ящики с цветами. Выложенная булыжником дорожка. Небольшой журчащий фонтанчик. Место было очень вычурным. Гарри заметил на другой стороне улицы кафе – в воздухе висел крепкий запах кофе.
– Пойди пропусти чашечку, приятель, – сказал я. – Думаю, что смогу провести беседу сам.
Гарри с видом явного облегчения отправился через улицу.
Хотя Дэшампс был в принципе коммерческим художником, для души он рисовал акварели, в основном морские пейзажи. Франсуаз Эббот была владелицей «Лес Идеес». Она выставляла у себя работы Дэшампса уже несколько лет и периодически общалась с ним во время всяких сборищ до и в ходе его выставок.
Эббот была стройной женщиной лет пятидесяти, одетой в красную бархатную одежду, что-то среднее между кафтаном и кимоно. Страстная курильщица, она пользовалась эбонитовым мундштуком – приспособлением, которое, как мне показалось, относилось к антиквариату. Ее черные волосы представляли собой одну из тех укороченных антипричесок, когда неаккуратно обрезанные пряди торчат во все стороны. Она подвела меня к нескольким акварелям Дэшампса, искусным, но лишенным внутренней искры, отличающей настоящую живопись. Я подумал, что они могли бы быть приличной обложкой для продаваемых в магазине личных дневников нового поколения с названиями типа Мои ежедневные мысли или Заметки о жизни.
Низкий голос мадам Эббот очень подходил к ее конспиративной манере поведения, и она сопровождала свои высказывания целым набором всевозможных гримас. Я подозреваю, ей когда-то сказали, что когда она морщит нос, то выглядит привлекательно, после чего она решила разнообразить свой арсенал. Посетителей не было, и мы сели за небольшой вычурный столик в дальнем углу.
– Все, с кем я говорил, – сказал я, – считали, что мистер Дэшампс был недалек от блаженного состояния, с той лишь разницей, что он был баптистом. Что вы думаете по этому поводу, мисс Эббот?
– De mortuis nil nisi bonum, – громко прошептала она, раздув ноздри так, что начали косить глаза. – Вы, разумеется, знаете, что это значит. – После этого она состроила три быстрых гримасы, дав мне понять, что абсолютно уверена в обратном.
– О мертвых или хорошо, или ничего, – сказал я. – Неопределенно, но достаточно.
Она уронила челюсть и покачала ею, затем подмигнула и показала большой палец.
– Блестяще, детектив Райдер.
– Эта фраза часто ассоциируется со злом, которое может быть выявлено, но о котором не говорят, – сказал я.
Эббот подмигнула и сморщила нос.
– Правда?
– Возможно, мистер Дэшампс вел не такую уж праведную жизнь, как меня пытались убедить.
Она приподняла брови и сжала губы.
– Думаю, по большей части жизнь его все-таки была праведной.
– А как же насчет оставшейся части?
Эббот скорчила очередную серию гримас, которые должны были выражать, насколько я мог догадаться, некую форму ужаса.
– Два месяца назад, – сказала она, – одна моя подруга была со своей подругой на двойном свидании в Оранж Бич. То есть с подругой моей подруги. Ее подругой. И угадайте, кого подруга моей подруги привела туда в качестве мужчины для нее?
Пока я разбирался в этой веренице подруг и друзей, Эббот выдала на своем лице такой обескураживающий набор всевозможных ужимок, что мне пришлось отвернуться, чтобы подумать, не отвлекаясь.
– Не был ли это Питер Дэшампс?
Эббот оглянулась по сторонам, словно переходила через улицу с оживленным движением, и нагнулась ко мне.
– Это было через два месяца после того, как он сделал предложение Черил.
– Друзья выехали вдвоем на невинную вечеринку.
– Это, конечно, может быть. – Она три раза подмигнула и заулыбалась.
– Вы считаете, что там было что-то большее?
– Подруга моей подруги – как бы это сказать? – очень энергичная женщина, физически энергичная. – Эббот захлопала ресницами. – Вы меня поняли?
– То есть она… славится своим либидо?
Эббот подмигнула, кивнула, сжала губы, ухмыльнулась, состроила гримасу и нахмурилась.
Я воспринял это как да.
– Ну что, поедем навестить эту «подругу подруги»? – спросил Гарри.
– Но сначала остановимся у морга?
Гарри не сказал ни слова. Он развернул машину поперек улицы под возмущенный рев сигналов, а я закрыл глаза и схватился за ручку двери. Через несколько минут мы были уже у морга.
– Я недолго, – сказал я, захлопывая дверь.
– Карсон!
Я обернулся. Гарри поднял вверх большой палец.
– Удачи! – сказал он.
Эйва сидела за своим письменным столом и занималась бумажной работой. Я зашел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
– Убирайся, – резко бросила она. Под покрасневшими глазами были мешки.
– Я хотел пригласить тебя на ленч или на ужин. Если не можешь сегодня, как насчет завтра?
Она поспешно дописала бланк, порывисто отодвинула его через стол и схватила другой.
– Ни за что на свете.
Я подошел к краю ее стола.
– Нам нужно поговорить о том вечере в пятницу.
Она начала заполнять бланк, но ручка в ее руке порвала бумагу. Она швырнула ручку в корзину для мусора и уставилась на меня.
– Здесь абсолютно не о чем говорить.
