Алексей Тарновицкий - Киллер с пропеллером на мотороллере
А потом… потом они отъезжают в какое-нибудь удобное, не обязательно безлюдное место и в подходящее время сбрасывают там бездыханное тело своей жертвы. Когда убийц трое, легко выбрать безопасный момент, когда никто не смотрит. Да и кто станет следить за милицейской машиной? Вот она-то действительно часть пейзажа — она, а не безвинные велосипедисты, на которых я возвела такую жуткую напраслину… А эта чертова пленка… — видимо, она для того, чтобы не пришлось потом отмывать машину. Хотя вряд ли кому-то придет в голову проверить эту ПМГ по-настоящему, тщательно — зачем? Это ведь машина милиции…
— Ладно, Семеныч, — сказал наконец Копцов. — Что ты теперь предлагаешь? Ждать? А если они вообще не придут?
— Придут…
— А если нет? Так и будем стоять? Я тебе серьезно говорю: мочи нет уже на нее смотреть, так хочется. Да у тебя и самого небось свербит. Давай отъедем куда-нибудь в сторонку.
— Тьфу ты! — сплюнул усатый. — Вот ведь пристал… Ну, черт с тобой, поехали. На позапрошлое место. Там сейчас никого.
Он завел двигатель.
— Вот это дело! — радостно воскликнул Копцов. — Петюня! Ножик у тебя? Прорежь там дырки.
— Прямо сейчас? — с готовностью вскинулся Петюня, доставая выкидную финку.
— Ну ты что, совсем дурак? — ответил за Копцова усатый. — Как ты будешь на ходу резать-то? Вот как приедем, тогда… Эх, молодежь…
Машина качнулась, трогаясь с места, и этот толчок вывел меня из состояния ступора. «Прорежь там дырки…» Я покосилась на круглолицего мента, который, жизнерадостно улыбаясь, поигрывал ножиком в полуметре от моего живота. Если я не собиралась детально выяснять, где именно они прорезают дырки и что именно делают потом, то нужно было действовать прямо сейчас. «Позапрошлое место», о котором говорил усатый убийца, наверняка находится где-то недалеко, в пределах Сосновки. Значит, в лучшем случае, у меня есть всего несколько минут — может, десять, может, пять.
Я вывернула шею, чтобы лучше видеть профиль Семеныча.
— О! Мяско головкой крутит! — возвестил наблюдательный Петюня.
— Пускай крутит, тренируется… — мрачно откликнулся невидимый Копцов. — Мы потом тоже подмогнем, открутим до упора.
— Точно, открутим! — поддержал круглолицый. — А она из этих, из молчаливых. Которые, пока не прижмешь, звука не проронят.
— Шок у нее, — солидно проговорил усатый. — Ничего, еще запищит. Шок шоком выбивают.
— Шок шоком выбивают! — восторженно повторил Петюня. — Ну, ты скажешь, Семеныч! Шок шоком…
— Сдохни! — прошипела я, уставив взгляд в правый ус вожака. — Сдохни! Сдохни!
Я произнесла это трижды, но, к моему ужасу, без каких-либо видимых результатов. Милицейский автомобиль, проклятая пыточная коробка на колесах, выехал на аллею с площадки мемориала защитникам ленинградского неба и продолжал набирать скорость. Сердце мое рухнуло в пятки. Неужели эта чертова способность покинула меня? В такой момент! А кто обещал мне, что она сохранится? Никто! Появилась неизвестно как и неизвестно когда — значит, может так же и уйти! Вот она и ушла!.. Пожалуйста, ну пожалуйста, только не сейчас! Уйди завтра, уйди через час, но только не сейчас! Не сейчас!
Машина ускорилась по прямой, как стрела, аллее. Насколько я могла видеть, усатый по-прежнему крепко сжимал руль.
— Сдохни-сдохни-сдохни… — скороговоркой повторяла я свою некогда спасительную мантру.
— Что-то очень быстро… — поделился свежими наблюдениями Петюня. — Притормози, Семеныч.
— Куда гонишь-то? — поддержал напарника Копцов. — Слышь, Семеныч… Семеныч! Семеныч!
Голова водителя качнулась вправо. Я успела увидеть его выпученный удивленный глаз — глаз человека, разбитого внезапным параличом, успела увидеть руку Копцова, который сбоку схватился за руль, надеясь удержать на аллее вихляющую машину. Но, видимо, уже никакая сила не могла оторвать ногу издохшего Семеныча от вдавленной в пол педали газа. Мотор взревел на предельных оборотах. Дорога кончилась; автомобиль пересек поперечную аллею и взлетел в ленинградское небо на манер его защитников четырьмя десятилетиями раньше. В лобовом стекле мелькнули верхушки деревьев, я почувствовала удар и закрыла глаза.
Потом сразу была тишина. Тишина, нарушенная лишь шелестом полиэтилена, когда я попробовала пошевелить рукой. Машина лежала на боку, переднюю часть кабины пересекал толстый сильно ободранный березовый ствол. Между ним и полом виднелось неприятное месиво из ментовских фуражек, окровавленной ткани, волос и торчащих в разные стороны обломков того, что некогда именовалось человеческими руками и ногами. Если, конечно, обладатели этих конечностей могли называться людьми.
Задний кузов тоже помяло, но не настолько. Меня, без сомнения, спасли ремни, крепко прижимавшие мое тело к скамье во время катастрофы. Одним концом они были прикручены к правой стенке, которую вмяло в результате удара. Это позволяло мне теперь относительно свободно двигать руками, чем я немедленно воспользовалась. Говорят, в таких случаях может загореться бензобак — значит, нужно как можно скорее выбраться наружу. Разодрав полиэтилен, я расстегнула ремни. Задняя дверца наполовину отлетела и болталась на одной петле. Я уже почти выпрыгнула из машины, но вовремя вспомнила, что подонки раздели меня догола. Одежда… где одежда?.. Эти убийцы всегда оставляли одежду рядом с жертвами, значит, она должна быть где-то здесь, в кузове.
Так и есть! Я почти сразу заметила полу своей куртки: она торчала из пластикового пакета, застрявшего между спинкой водительского сиденья и телом третьего мента… как его?.. — Петюни. Упершись спиной в скамью, а ногами в Петюню, я кое-как подвинула его, чтобы высвободить мешок.
— Больно…
— Что? — Я застыла с пакетом в руках.
Петюня был жив! Его сильно побило-поломало, но подлец все еще дышал, его круглая рожа страдальчески морщилась, а невинные поросячьи глазки взывали к жалости и милосердию.
— Сдохни! — скомандовала я.
Он моргнул своими гляделками и повторил:
— Больно…
И тут я словно увидела себя со стороны. Я увидела, как наклоняюсь и поднимаю нож — тот самый, предназначенный для прорезывания дырок. Я увидела, как сажусь на Петюню верхом и наклоняюсь к его круглой роже. Я услышала, как спрашиваю его:
— Хочешь мяска, Петюня? Вот оно, смотри. Нравится?
— Не надо… — попросил он и мотнул головой из стороны в сторону.
— О! Мяско головкой крутит! — жизнерадостно отметила я. — А кстати, что у нас насчет дырок, Петюня? Где вы эти дырки резали? А? Ну, чего мол-чишь-то? Ты что, из этих, из молчаливых? Которые, пока не прижмешь, звука не проронят?
— Пож… пожалуйста… — пролепетал он. — Мне надо в больницу…
— В морг тебе надо, Петюня, в морг. Так где дырки-то были? Ты мне так и не рассказал. Здесь? — Я всадила в него нож по самую рукоятку. — Или здесь? Или здесь?
Сначала он вздрагивал от каждого удара, а потом перестал. А я… я словно смотрела со стороны, как другая «я» убивает беспомощного человека. И мне было удивительно хорошо — той «мне», которая убивала. Каждый удар освобождал меня от зла, освобождал от ненависти, так что под конец я уже чувствовала себя совершенно спокойной и уравновешенной. Да что там — я чувствовала себя счастливой, как после ночи с Сатеком в пустой школе в Минеральных Водах. Я не считала, сколько раз пырнула его — надеюсь, что не меньше двадцати пяти — за каждую убитую ими женщину. Вернее, двадцать семь, если вспомнить Димушку и Свиблова. Или даже двадцать девять, чтоб почтить еще и контролеров из электрички. Да что там мелочиться — пусть будет для круглого счета тридцать — включая меня саму…
— Шок шоком выбивают, Петюня. Передай Семенычу, что я с ним согласна.
Я встала с мертвого тела и осмотрелась в поисках канистры. Дело в том, что у нас, убийц, обязательно должна быть канистра, чтобы смыть излишние последствия. И канистра, конечно, нашлась — здесь же, в кузове. Я смыла кровь, оделась и выбралась наружу. С ленинградского неба сыпался меленький приятный дождик. Нелетная погода.
На проспекте Мориса Тореза я нашла телефонную будку и позвонила полковнику Новоявленскому.
— Саша? — удивился он. — Что-то случилось?
— Случилось, — сказала я. — Я звоню вам от Сосновки. Высылайте своих людей, есть на что посмотреть.
— Еще одна женщина?
— Наоборот.
— Даже так… — после долгой паузы проговорил он. — Значит, у вас получилось? Получилось?
— Получилось. С вас причитается.
— Где он? — быстро спросил полковник. — Кто он?
— Не он, — поправила я, — они. Трое, в машине, в лесу, на продолжении аллеи, которая идет от памятника летчикам. И, Константин Викентьевич…
— Да?
— Будет лучше, если вы успеете туда раньше милиции, — сказала я и повесила трубку.
Он перезвонил вечером:
