Питер Альбано - Атака седьмого авианосца
— Скажите, полковник, — обратился к нему Миуру — правда ли, что арабская коалиция, объявившая джихад, распалась?
— Слухи об этом ходят постоянно, но это всего лишь слухи. Эмбарго на поставки нефти вам и странам Запада выдерживается неукоснительно. Впрочем, арабы предсказуемы примерно как тайфун на нулевой широте. И между ними есть противоречия. Иран и Ирак снова занялись своим обычным делом — истребляют друг друга, тем более что в Иране живут не арабы, а персы. Эти две страны в расчет можно не брать. Но Ливан, Сирия, Иордания, ООП, Ливия и добровольцы из Египта и Саудовской Аравии исправно поставляют Каддафи людей и технику. Израиль взят в кольцо.
— Но проникнуть внутрь этого кольца они не могут? — полуутвердительно спросил Аллен.
— Не могут. — Глаза Бернштейна еще больше сузились и увлажнились, голос потерял свою звонкую отчетливость, зазвучал от волнения глуше. — Никто на свете не может сражаться так, как сражаются евреи, за спиной у которых газовые камеры и печи крематория. Был уже один акт геноцида, второго мы не допустим, и палачи должны знать, что они лягут рядом со своими жертвами. — Ударив по столу кулаком, он вдруг сорвался на крик: — Больше не будет ни «окончательных решений», ни «специальных акций»! Наш девиз — «Никогда больше!»
В рубке установилась мертвая тишина, нарушаемая только гудением вентиляции и негромким воем дополнительных механизмов. Ее нарушил адмирал Фудзита, произнесший с такой непривычной для него мягкостью:
— Вас только четыре миллиона, полковник, а против вас — сто миллионов. Вы надеетесь выстоять?
— Да, адмирал. Цифры здесь роли не играют, — хрипловато ответил израильтянин, проводя ладонью по лицу, словно давняя трагедия его народа была лишь маской, которую можно было снять и отбросить в сторону. Это движение вернуло ему спокойствие — он овладел собой и голос его обрел прежнюю звонкую отчетливость: — Да, моя страна — это крошечный анклав в арабском мире, но она уже лишила Каддафи полумиллиона его солдат. Ситуация, выражаясь языком шахматистов, — патовая, и арабы не в силах изменить ее. Наши ВВС сохраняют всю свою мощь. Как только в этом возникает необходимость, линкор «Микаса» ходит вдоль побережья, держа его под огнем своих двенадцатидюймовых орудий. Арабам нечем ответить.
— Но дальности у этих древних трехсотпятимиллиметровых пушек хватает только на двадцать километров, — неожиданно возразил Ацуми.
Бернштейн горделиво улыбнулся:
— А вот и нет! Мы модернизировали их под новый снаряд, который назвали «Сабо»…
— Как-как?
— «Сабо». Знаете деревянный башмачок? Так вот, мы изменили казенники орудий: калибр снаряда уменьшился до шести дюймов, зато дальность поражения возросла почти вдвое и составила свыше двадцати миль. Большая часть арабских позиций оказывается под огнем.
— С помощью «Сабо» шестнадцатидюймовые орудия линкора «Нью-Джерси», вдвое уменьшив калибр снарядов, бьют на пятьдесят миль, — добавил адмирал Аллен.
Японцы в изумлении переглянулись.
— Итак, Каддафи все же нападет на нас, — с горечью сказал Миура. — Перекрыл нам нефть и теперь атакует.
Бернштейн кивнул.
— Да. Он ненавидит вас почти так же сильно, как нас. Все его речи просто пропитаны бешеной злобой.
— «Собака лает — караван идет», как говорят сами же арабы, — адмирал Фудзита привычным движением положил ладонь на кожаный переплет «Хага-куре», как всегда лежавшую перед ним на столе. Слова его падали веско и медленно, словно камни в тихий пруд, и невидимые расходящиеся круги заставили всех выпрямиться: — Тот, кто грешит помыслами и речами, в другой жизни возродится собакой».
— Банзай! — хором крикнули японские офицеры, и Брент, подхваченный общим порывом, тоже вскочил на ноги, взметнул в воздух сжатый кулак. Адмирал Аллен, покосившись на него, саркастически хмыкнул.
Фудзита поднял глаза на маленького — примерно с него же ростом — человека в лейтенантском мундире, сидевшего не за столом, а в углу поодаль — возле телефонистов. Брент не знал его и даже не заметил, как тот вошел: очевидно, уже после того, как началось совещание, бочком пробрался на свое место. Лейтенант вскочил и вытянулся, словно рука адмирала дернула за невидимые ниточки, приведшие марионетку в движение.
— Лейтенант Тадайоси Кога из Сил самообороны.
Кога, не поднимая черных подвижных, как у хорька, глаз от своих записей, заговорил негромко и с запинкой:
— Как вы знаете, большая часть наших плавсредств была уничтожена или сильно повреждена на якорной стоянке… Арабы воспользовались тем, что «Йонага» и его палубная авиация атаковали северокорейский аэродром.
— Нечего было стоять на якорях! — выделился из общего шума пронзительный голос Кацубе. — Надо было идти за нами!
Кога быстро поднял на него глаза:
— Чтобы мы могли идти за вами, Япония должна была объявить войну Каддафи.
— О Господи, лейтенант, — не выдержал Брент. — Неужели это так важно?!
Было видно, что Кога задет за живое и досада поборола в нем робость:
— Многие из вас, — он сделал жест в сторону ветеранов «Йонаги», — больше сорока лет не были в Японии. И это ваше счастье, господа.
— Счастье? Счастье? — послышались негодующие реплики.
— Да! Счастье! — его голос окреп. — Вам не пришлось пережить артобстрелы, авианалеты, уничтожение Хиросимы и Нагасаки, вы не видели людей, умиравших на улицах с голоду. Мы потеряли два миллиона человек. Не мудрено, что движение пацифистов набрало такую силу: многие японцы отвергают насилие в любой форме и какими бы причинами оно ни вызывалось.
— Но ведь на вас напали! — вскричал Нобомицу Ацуми. — И, кроме того, даже Индонезия отказывается продавать вам нефть!
Маленький лейтенант вздохнул:
— В соответствии со статьей девятой конституции Японии… — он поднял глаза к небу и произнес, словно читая по книге: — «…заявляя о своей безусловной приверженности к установлению и сохранению прочного мира, основанного на справедливости и порядке, японский народ…»
— «…навсегда отказывается от своего суверенного права объявлять войну и использовать силу или угрозу силы в качестве средства разрешения международных споров», — перебил его гулкий голос адмирала Аллена. — Это я писал, — с улыбкой объяснил он ошеломленному Коге.
Овладев собой, лейтенант неожиданно звучно и твердо ответил:
— Не важно, кто это написал. Конституция существует. И вы все должны помнить: когда арабы нападают, мы не можем выпустить по ним ни одного снаряда. На наших сторожевиках нет скорострельных зенитных установок типа «Фаланкс» или ему подобных. Есть суда, вооруженные одной-единственной пятидюймовкой. Не удивительно, что они стали для арабов просто мишенью и были расстреляны, как на учениях. Вот и все. Флота Сил самообороны более не существует.
— Но кое-что уцелело, — сказал Аллен.
— Да, разумеется. Два сторожевых фрегата и три миноносца. О том, как и чем они вооружены, я только что имел честь сообщить.
— И все-таки, хоть убейте, в толк не возьму, почему ваше командование отказывается бороться с силами Каддафи — ведь это международные террористы! — взорвался Ацуми.
— Вы же читаете газеты, господин капитан третьего ранга? Прошли демонстрации и пикеты «в защиту мира». — Он махнул рукой в сторону причальной стенки дока. — Они и сейчас толпятся у проходной верфи. Как я помню, двое из вас попали в парке Уэно в засаду, устроенную этими пацифистами…
Брент невольно сморщился при напоминании о перестрелке в парке. Тогда погибла Кимио — женщина, которую любил и на которой собирался жениться Йоси Мацухара. Брент покосился в его сторону. Летчик, мрачно нахмурясь, смотрел в пол.
— Но ведь у вас есть подводные лодки, — привстал с кресла адмирал Аллен. — Прекрасные лодки! Особенно класса «Юсио».
Кога шумно выдохнул:
— Все семь лодок потоплены.
— Все? — не веря своим ушам, переспросил Аллен. — Как это так?
— Они располагались неподалеку от своей плавучей базы. Ее артиллерийские погреба взорвались… Ну, и от детонации…
— А остальные? — не унимался Аллен. — Еще штук шесть других — класса «Узусио»? Где они?
Кога опустил глаза и еле слышно ответил:
— Их нет.
— Как нет?
— Экипажи затопили их и бросили после авианалетов. Струсили.
Адмирал Фудзита с побагровевшим, искаженным от ярости лицом вскочил на ноги:
— Великий Будда! Не думал я, что доживу до такого позора — японские моряки затопили и бросили свои суда! Да ведь это же бунт! Неповиновение приказу!
— Экипажи были развращены людьми из «Красной Армии», — пояснил лейтенант. — Те отравили их души своей пропагандой.
Фудзиту это объяснение не удовлетворило:
— С самураями такого бы не могло произойти! Как они смели, как смогли забыть о Японии?! Об императоре?! — Все отводили глаза. Лицо старого адмирала прояснилось: — По счастью, наш император еще полон сил, и хребет его гибок и прочен как сталь.
