Чак Клостерман - Человек видимый

Сейчас, когда я набираю в компьютере этот текст, доводы Игрека кажутся мне сомнительными. Но тогда все было иначе. Как ни странно, но каждый раз, когда Игрек пренебрежительно отзывался о моих умственных способностях, я верила ему еще больше. Вместо того чтобы спорить с ним, возражать, я соглашалась с его аргументами. Вместо того чтобы потребовать более подробного объяснения, я говорила, что мне все понятно, и меняла тему разговора. Так, например, я спросила, как он может объяснить свое решение напичкать Валери возбуждающими средствами, а по сути, наркотиками, если он в принципе против того, чтобы какой-либо «процесс» влиял на его восприятие реальности. Разве насильственное введение наркотиков не является процессом? И вот что он мне ответил.

— Послушайте, — сказал он. — Вот я нахожусь у вас в кабинете. Правильно? И рассказываю вам о том, что я делал. Неужели вы думаете, что я не считаю ошибкой введение в курительную смесь Валери кокаина и других стимулянтов? Разумеется, я это понимаю. Мне не нужно было это делать, во всяком случае, не в таком количестве, не за один раз. Валери не готова была изменить свою жизнь. Она хотела быть несчастной, но как можно помочь женщине, которая отказывается помочь себе?! Я не говорю, что она сама виновата в том, что с ней случилось, но отчасти в этом была и ее вина. Все мы отчасти несем за нее ответственность. Так чего вы допытываетесь? Надеетесь понять, что я пытался узнать? В таком случае у нас ничего не получится. Это вам не социальная служба. Мой случай очень сложный, как я говорил, исключительный. Я — первый и последний человек, который когда-либо пытался вот так, скрытно, изучать людей. Вы не способны понять меня. Не берите на себя то, что вам не под силу. Вы осуждаете мои поступки? Если да, то забудьте об этом. Не для того я здесь нахожусь. Я пришел к вам затем, чтобы вы помогли мне справиться с чувством вины, которого я не заслуживаю. Я пытаюсь понять, почему мои поступки заставляют меня страдать, хотя умом-то я понимаю, что не совершил ничего дурного, предосудительного. Почему каждый наш разговор вы превращаете в научный диспут о том, чего вы не понимаете? Когда мы поговорим о том, чего не понимаю я? Слышите, я!

И опять я просила у него прощения.

Это глупо, но я извинилась. Я не хотела его терять. Я сказала Игреку, что он прав. Призналась, что и психотерапевт может ошибаться и что, разумеется, он вправе определять, что мы будем обсуждать во время наших встреч. Сказала, что моя неспособность понять его научный метод не дает мне права интересоваться его намерениями. Высоко отозвалась о его уме и способностях и призналась, что он настолько отличается от всех моих пациентов, что я все еще не знаю, как ему помочь. Мне хотелось, чтобы он считал меня интересной и как человека и как специалиста. И теперь мне ужасно стыдно и за это желание, и за все мое поведение. Так что я полностью заслужила то, что произошло позднее.

1711 Лаваца-стрит

Офис № 2 Остин, Техас 78701

[email protected]

5 июля 2012

Записки о феномене невидимости

(письмо Кросби Бампусу)

Здравствуйте, Кросби, это опять я. Сначала я хотела передать вам эти записи как приложение к сопроводительному письму, потом подумывала добавить в виде приложения к книге. Однако Джон советует включить их в текст книги как отдельную главу. Но, может, это будет ошибкой? Боюсь, это повредит «ткани повествования» (как сказали бы вы). Однако Джон уверяет, что эти записи как раз очень важны для повествования, потому что многое объясняют. Что вы об этом думаете? Мы коротко обсудили это по телефону, но мне хотелось бы конкретного совета. Интуиция подсказывает мне, что в таких вещах Джон обычно оказывается прав.

Понятно, что самое интересное об Игреке — независимо от того, что он видел, делал (или говорил, что делал), — это его способность становиться невидимым. Если изучением этого случая займутся серьезные специалисты, самое большое внимание они уделят именно этому моменту. Лично мне так и не удалось полностью понять этот феномен, поскольку Игрек практически ничего не объяснял.

Напомню, что он настоял на своем праве определять правила игры и всего три раза соизволил объяснить, как ему удается становиться невидимым для окружающих, но, к сожалению, два из них не были записаны на магнитофон. После третьего разговора на эту тему он решительно заявил: «Больше никаких объяснений!» — и твердо выдержал свою линию, полностью игнорируя мой интерес к этому феномену, который казался мне ключом к его личности и занятиям.

Почему Игрек так упорно избегал разговоров на эту тему? Тысячу раз я задавала себе этот вопрос. Если верить его же объяснениям, то, главным образом, потому, что он платил мне за консультации (и, следовательно, был вправе сам определять темы наших разговоров). Еще он постоянно внушал мне, что я не обладаю необходимыми научными знаниями, чтобы понять суть его изобретения, а он не намерен тратить время на мое «просвещение». Сыграл свою роль и тот факт, что 9 мая он убедил меня в своей способности становиться невидимым — он считал, что больше я не должна ни о чем спрашивать, а просто признать существование этого феномена и двигаться дальше. Что я и сделала. Как часто бывает в отношениях между психотерапевтом и пациентом (и, пользуясь любимым словом Игрека), наше общение стало «самостоятельной реальностью» — что бы Игрек ни говорил, это считалось неоспоримой истиной. В какой-то момент я перестала замечать странность наших с ним разговоров.

Но продолжала записывать любое упоминание Игрека о его ощущениях, когда он становился человеком-невидимкой. Он говорил об этом мельком, обычно когда хотел сменить тему или объяснить, как он оказался в том или ином месте. Полностью его высказывания можно найти в отделе рукописей психологической библиотеки Техасского университета. Прошу иметь в виду, что нижеприводимые отрывки не имеют тематической связи и хронологической последовательности, так как записывались на протяжении всего нашего общения. Если у вас будут какие-то соображения относительно введения их в книгу, пожалуйста, пришлите их мне по электронной почте или позвоните. Благодарю вас, В. В.

 Относительно того, каково это — не видеть своего собственного тела. «Я довольно долго не мог к этому привыкнуть. Попробую объяснить. Представьте, что вы пытаетесь включить настольную лампу в совершенно темной спальне. Это трудно, и, естественно, вы думаете, что это из-за того, что вы не видите лампу. Но это трудно еще и потому, что вы не видите свою руку — вы не можете определить свое местоположение относительно объекта, то есть лампы. Вы чувствуете свою руку и имеете представление о том, где стоит лампа. Но протягиваете руку к выключателю и… промахиваетесь. Когда я только начал осваивать костюм, я постоянно попадал в такие ситуации. Мне приходилось представлять в воображении свои руки и ноги, которых я не видел. Подниматься или спускаться по лестнице стало настоящим мучением. Даже теперь я не решаюсь взбежать хотя бы на один пролет. Это слишком опасно».

 О самом костюме. «Через какое-то время костюм начинает доставлять мне ужасные неприятности, поскольку я не люблю смывать крем. Чем больше слоев аэрозоля, тем сильнее и надежнее эффект невидимости — слои застывают и превращаются в некое подобие лака, который отлично отражает свет. Каждый раз, когда я стираю костюм, мне приходится практически заново покрывать его слоями аэрозоля. Но, естественно, в нем я отчаянно потею. Чтобы скрыть запах пота, я сбрызгиваю костюм изнутри специальным средством, которое разъедает мне кожу».

 Об использовании его способности становиться невидимым на благо людей наподобие супергероя. «Это просто смешно. Мне это и в голову не приходило».

 О неприятностях. Изредка случались мелкие неприятности. Человек же непредсказуем. Однажды недалеко от Хьюстона я попал в смешную и вместе с тем опасную ситуацию. Я наблюдал за весьма нервным пожилым человеком — он ни минуты не мог просидеть спокойно, постоянно ерзал и дергался, будто его донимали муравьи. Я сидел в уголке его гостиной, как вдруг он направился прямо в мой угол, чтобы поправить провод своей стереоустановки, которая все время то включалась, то отключалась. Во всяком случае, так я подумал. Когда он двинулся в мою сторону, я встал, шагнул вправо, чтобы освободить ему место, и замер в полусогнутом положении. Но в последний момент он вдруг круто сворачивает влево, и в следующую секунду врезается своей тупой башкой прямо мне в голову, да с такой силой, что мы оба падаем на пол. Он тотчас вскочил на ноги, замахал руками, заколотил кулаками по воздуху, что-то возмущенно вопя в адрес невидимого препятствия. Я почел за лучшее остаться на полу, казалось, это безопаснее. Но вдруг этот тип идет в спальню и выходит оттуда с оружием! Это была большая винтовка «магнум» калибра 357 или 44. Настоящая винтовка Грязного Гарри! И вот этот старина Муравьи-в-штанах останавливается в середине гостиной и заряжает винтовку патронами. Он весь подбирается, пыхтит и буквально обливается потом. Ничто не сравнится с этим зрелищем — когда человек заряжает оружие. Понятно, он ничего не видит, а тем временем я потихоньку пробираюсь на кухню. И теперь наблюдаю за стариной Муравьи-в-штанах, высунув голову в дверной проем. Он водит дулом по сторонам, пытаясь сообразить, что, черт возьми, случилось. Он точно знает, что в комнате кто-то есть. Знает, что ударился головой о чью-то голову. В этом он не сомневается. Но ему не хочется палить по всему дому. Он обшаривает взглядом всю комнату. Тут ему приходит в голову, что вторгшийся в его дом чужак прячется в подвале. Понятия не имею, почему он так решил, думаю, просто ничего другого не мог придумать. Он открывает дверь в подвал и медленно крадется вниз по лестнице с винтовкой в руке. Я слышал, как под ним скрипят ступеньки. Когда он спустился вниз, я просто выбежал через входную дверь. Я не стал играть с этим психом в прятки. Наличие оружия не способно защитить человека от опасности, разве только от меня.