Мэг Гардинер - Озеро смерти
— Не пытайся заикнуться этим законникам, что нужно отобрать у меня оружие.
Уголком глаза я заметила, как отворилась дверь. Повеяло лавандовым запашком.
— Исайя.
— Шенил, это мое дело.
— Айс!
Не сразу сообразив, что это кличка, секунду я старалась понять, что имела в виду Шенил. Наградив меня уничтожающим взглядом, Пэкстон повторил:
— Никогда.
И, грубо отодвинув меня в сторону, направился на стоянку.
Переводя дух, я снова развернулась к двери, но теперь на пути оказалась Шенил, стоявшая против входа со скрещенными на груди руками. Должно быть, срисовала эту позу в каком-то сериале.
— Ты сумела превратить мальчика в звереныша. Невероятно.
Под тонкими, как бритвы, бровями не выдававший возраста взгляд был неопределенно-серым и неприятным. Вокруг глаз я заметила припухлые круги. Думаю, Шенил было несколько больше сорока лет, раз она выдавала себя за мать Табиты.
— Никогда не гордилась Люком так, как сегодня, — сказала я.
— Гордилась? Ребенку не нужна свобода, он нуждается в дисциплине.
— Не смей делать ему замечаний, никогда. Лучше вообще не раскрывай своего рта, а тем более не грози пальцем. — Отворив дверь, я добавила: — Я выдвигаю обвинение против вас.
Лицо Шенил порозовело, став ярче свитера.
— Люку необходима коррекция. А что он получил от тебя? От одинокой женщины, которая путается с калекой.
Глаза Шенил заблестели. Довольная своим ударом, она пошла прочь.
Несколько минут я расхаживала по вестибюлю, переживая нанесенное мне оскорбление сильнее, чем все остальное. Боль и злоба. Стараясь успокоиться, я подыскивала запоздалые оправдания и пыталась понять: неужели окружающие думают то же самое, когда видят меня с Джесси? Я никогда прежде не думала о людских предубеждениях.
Стоявший за барьером полицейский посматривал на меня без всякого видимого интереса. Наконец из глубины полицейского отделения в вестибюль вышла Табита в белом платье. Она казалась потухшей.
Табита была одна, и в первый момент мне показалось, будто силы ее оставили, что она окончательно выдохлась. Мое сердце учащенно забилось.
Брови Табиты изогнулись дугой. Она сказала, проходя мимо:
— Рано радуешься. И праздновать тебе нечего. Ничего еще не кончилось.
— Да, конечно. Сегодня ты сама пересекла черту, доведя скандал до полного идиотизма. Тебе никогда не вернуть Люка.
Табита замерла на месте, и на ее глаза навернулись сердитые слезы.
— Это не кончится никогда. А знаешь почему? Потому что за приятным глазу фасадом человек, в сердце которого живет смерть.
Ее слова прозвучали по-настоящему шокирующе, даже с учетом обстоятельств. Я спросила:
— Неужели тебе в самом деле так нужно его ненавидеть?
В явном замешательстве Табита уставилась на меня.
— Это не ненависть, речь о спасении. Даже не знаю, как тебе объяснить… Обрести спасение… Когда все это случится, ты будешь знать, что делать. Потому что эта вспышка, этот грохот и трясущаяся земля и вся твоя жизнь…
— Дорогая, выучи, пожалуйста, новую песню и новые пляски. Сейчас мы в полицейском отделении. В здешнем суде слышали и не такие песни.
Табита глубоко вздохнула:
— Знаешь что… Это напоминает твой любимый фильм «Безумный Макс, или Воин дорог». Мэл Гибсон обожал ехать на полной скорости, и не имело значения, куда именно. Остановившись или сбившись с курса, он неизбежно умирал. Так и я — обязательно умру, сбившись с пути истинного. А вместе со мной умрет Люк. Поэтому не советуй мне остановиться.
Сжав губы так, что они совсем побелели, Табита выбежала за дверь. Предзакатное солнце выхватило ее фигуру своими лучами, и мне показалось, будто белое платье вспыхнуло сигнальной ракетой.
— Эв!
Я обернулась. Держа Люка на руках, ко мне шел Брайан. За ним следовал несколько смущенный Маккрекен. Обращаясь к брату, детектив с надеждой произнес:
— Командир, еще раз мои извинения. — Он взъерошил копну волос на голове Люка. — Будь хорошим напарником, сынок.
Люк ткнулся носом в отцовское плечо. Выражение на лице самого Брайана мало отличалось от какого-нибудь тотема. Впрочем, едва Маккрекен удалился, брат подбежал ко мне и сжал в объятиях, обхватив ручищами, как настоящий медведь. Его летный комбинезон хранил все запахи пилотской кабины: дух пластмассы, спертого воздуха и физической силы. Наконец Брайан широко и радостно улыбнулся:
— Сестренка, отличный удар. Надо же, пробить окно полицейской машины… — Он чмокнул меня в макушку. — Спасибо тебе.
— Все выяснилось?
Брайан презрительно хмыкнул:
— Копов ввели в заблуждение снимком с рождественской открытки. Ладно, все отлично. Отдать ребенка в племя буйнопомешанных — так проколоться могут только деревенские остолопы.
Приподняв бровь, я намекнула Брайану быть осторожнее со словами. Люк и стоявший за барьером офицер все отлично слышали. Полицейский сделал каменное лицо.
Брайан кивнул в сторону двери:
— Она ушла?
— Да.
Взгляд брата на секунду остановился.
— Ее мозги превратили в отравленную помойку. Она тут такого наговорила… — Брайан болезненно поморщился. — Давай-ка уйдем отсюда.
Оказавшись снаружи, Люк зажал глаза ладошками от яркого солнца.
— По-моему, не стоит устраивать охоту на этих копов. Они все та же деревенщина, что доставала тебя пятнадцать лет назад. С тех пор эти люди не стали компетентнее.
Я едва не споткнулась. Однако ничего не возразила. Потому что заметила на стоянке два припаркованных рядом с «мустангом» грузовичка: один — явно принадлежавший Шенил и второй — уже знакомый зеленый «додж». В кузовах сидели люди, числом около дюжины. Я успела разглядеть лица Курта Смоллека, Шилох и Глори — моей всегдашней поклонницы. У «доджа», привалившись к бамперу, стоял Исайя Пэкстон.
По нервам побежало нехорошее предчувствие — такой, знаете ли, электрический червячок беспокойства.
Из окна машины, принадлежавшей Шенил, поднял голову обеспокоенный нашим появлением пес. Раздался отрывистый, мерно повторяемый лай. Гриб, граб, гроб…
Табита неподвижно стояла возле машины. Вайоминг находился рядом с ней. Положив руку на плечо женщины, пастор Пит что-то тихо говорил, склонившись к самому ее уху. Я заметила, как она смотрела на Вайоминга. Казалось, к нам на мгновение вернулась прежняя Табита-кокетка. С грустным вздохом я подумала: хорошо, если Брайан ничего не заметил. Этот взгляд — он, конечно же, неспроста.
— Брай, просто сядь в машину, — негромко скомандовала я.
— Если считаете, что все решено, придется подумать еще раз, — сказал Пэкстон.
Похоже, намечался еще один уличный спектакль. Я приложила руку к спине Брайана, словно подталкивая его вперед. Но такое развитие было ему не по душе — как, впрочем, и мне самой. Кровь моментально ударила брату в голову. Поставив Люка на землю, он велел мне взять ребенка за руку.
Затем Брайан направился к Вайомингу.
— Слушай, ты, Элмер Гэнтри.[1]
Вайоминг не двинулся с места. Он стоял, утешая Табиту и напоминая рекламный образ из каталога одежды в стиле «вестерн»: галстук-шнурок поверх белой выходной сорочки, джинсы коричневого оттенка с фигурной строчкой и ковбойские сапоги из желтой кожи.
Брайан повторил обращение, на сей раз громче:
— Эй! Тебе пора в дорогу. Убирайся назад в Аппалачию. Слышишь?
Полное безразличие Вайоминга к словам брата заставляло думать, что он прекрасно слышит. Ясно, что в этом и состояла главная отличительная черта его дарования: он вовсе не стремился вести людей к Христу. Зато доводил своих последователей до исступления.
Навстречу Брайану выдвинулся Пэкстон:
— Почему бы вам не заткнуться, как принято у вежливых людей? Не мешайте работе, угодной Господу.
— Мои извинения, мистер Громила. Не возражаю, чтобы ты сам себя отымел. — Отодвинув Пэкстона, Брайан грубо схватил Вайоминга за руку. — Ты оставишь в покое меня, мою семью, черт возьми! Понял? Иначе, клянусь, пожалеешь ты сам, твои последователи и твоя тупорылая псина. Я вас в землю вобью. Так что вместо неба будет канализация.
Лицо Вайоминга приняло странное выражение, необычайно странное. Он посмотрел на державшую его руку Брайана так, словно прикосновение должно было растворить его собственную плоть. Судорожно сделав глотательное движение, пастор попытался торопливо, почти комически высвободиться.
Оскалив зубы, он почти зашипел на Брайана:
— Кто ты такой? — И схватился за руку. Лицо Вайоминга выражало его крайнюю степень волнения. — Ты посмел дотронуться до меня, а сам… Ты не принадлежишь этому миру…
Табита стояла как вкопанная, прикрыв рот ладонью. Из кузова грузовика «ходячий цитатник» Шилох, всегда готовая процитировать Писание, указала рукой в сторону Брайана:
