Дин Кунц - Скованный ночью

— Плюс зловещая атмосфера этого места. Возможно, она подхлестывает его безумие.

— Если только это не связано с Уиверном напрямую.

— Да. А Лилли волнуется из-за того малого по радио.

— Какого малого?

— Который ворует ребятишек и держит их под замком. Когда набирает трех-пятерых или больше из одного места, сжигает всех разом.

— В последние дни я не слушаю новости.

— Ты их никогда не слушал.

— Да. Но поводы для этого разные. — Оглянувшись по сторонам, Бобби спросил: — Так где они могут быть сейчас?

— Где угодно.

— Может быть, это «где угодно» и за год не обойти.

Он давно не смотрел в зеркало, поэтому я повернулся и проверил, что творится позади.

— Видел по дороге обезьяну, — небрежно бросил Бобби.

Сняв с уха освежитель воздуха и повесив его обратно на зеркало, я сказал:

— Только одну? Я не знал, что они путешествуют поодиночке.

— Моя была одна. Я завернул в Мертвый Город, а она тут как тут. Бежит по улице в свете фар. Маленький такой уродец. Не из твоей обычной компании с отсутствующей эволюционной цепью, или как ее там.

— Другая?

— Ростом в метр двадцать.

Тут у меня по спине побежали мурашки.

Те резусы, которых мы знали, были вдвое меньше. Они и так доставляли много хлопот. Теперь угроза увеличивалась.

— Здоровенная башка, — сказал Бобби.

— Что?

— Метр двадцать, здоровая башка.

— Насколько здоровая?

— Мне ей шляпу не покупать.

— Ну, примерно.

— Примерно с твою или мою.

— На теле в метр двадцать?

— Как шляпка гриба. И неправильной формы.

— Хреново, — пробормотал я.

— Еще как хреново.

Бобби перегнулся через руль, прищурился и посмотрел в лобовое стекло.

В квартале отсюда что-то двигалось. Размером с обезьяну. Оно медленно, но верно приближалось.

Я положил руку на пистолет и спросил:

— Что еще?

— Я больше ничего не видел, брат. Она быстро смылась.

— Что-то новенькое.

— Может, их скоро будет здесь целый выводок.

— Перекати-поле, — сказал я, наконец определив приближавшийся предмет.

В свете заходящей луны было легко представить себе, что парк напротив кишит фантасмагорическими фигурами, скрывающимися в тени и кроне огромных дубов.

Когда я описал встречу с бандой, которая едва не схватила меня в бунгало, Бобби сказал:

— Тридцать? Ну, мужик, они быстро размножаются.

Я сообщил ему о том, как они пользовались фонариком и крышкой люка.

— В следующий раз, — резюмировал Бобби, — они будут ездить на машинах и пытаться назначать свидания нашим женщинам.

Допив пиво, он передал мне пустую бутылку, и я поставил ее в сумку-холодильник.

Откуда-то издалека донесся тихий ритмичный скрежет. Наверно, ветер раскачивал сорвавшуюся с петель вывеску.

— Значит, Джимми может быть где-то в Уиверне, — сказал Бобби. — А Орсон?

— Когда я в последний раз слышал его лай, это было где-то в Мертвом Городе.

— Здесь, на Интендантской дороге, или в домах?

— Не знаю. В этом направлении.

— Здесь уйма домов. — Бобби посмотрел на коттеджи в другом конце парка.

— Три тысячи.

— Допустим, по четыре минуты на дом. На то, чтобы обойти их все, понадобится дней девять-десять, если искать круглые сутки. А ты не можешь работать днем.

— Может быть, Орсон вообще не в этих домах.

— Но мы должны с чего-то начать. Откуда?

Ответа у меня не было. Кроме того, я не доверял собственному голосу. Он мог сорваться.

— Думаешь, Орсон с Джимми? Если мы найдем одного, то найдем и другого?

Я пожал плечами.

— Может быть, на этот раз привлечем Рамиреса? — предложил Бобби.

Мануэль Рамирес был нынешним начальником полиции Мунлайт-Бея. Когда-то он был хорошим человеком, но теперь, как и всех копов в городе, его подкупили.

— Может быть, — продолжил Бобби, — если его интересы совпадут с нашими, у него найдутся люди для поиска.

— Он подкуплен не деньгами, — ответил я. — Он превращается.

Превращается. Это слово использовали некоторые мутанты, пытаясь описать происходящие с ними физические, умственные и эмоциональные перемены, но только до тех пор, пока эти малозаметные изменения не заканчивались кризисом.

Бобби удивился:

— Он сам сказал тебе об этом?

— Он сказал, что все наоборот. Но с ним что-то не так. Я не доверяю Мануэлю.

— Черт, я и себе-то не до конца доверяю, — сказал Бобби, облекая в слова то, что пугало нас больше всего на свете: возможность не только заразиться ретровирусом, но перестать быть людьми, даже не заметив этого.

Я тоже допил свой «Хайникен» и сунул пустую бутылку в холодильник.

— Надо найти Орсона, — сказал я.

— Мы найдем его.

— Это самое главное, брат.

— Найдем.

Орсон — это не просто собака. Моя ма принесла его из лабораторий Уиверна, когда он был щенком. До недавнего времени я не догадывался, что собой представляет эта лохматая образина, потому что ма ничего не сказала, а Орсон крепко хранил тайну. Эксперименты по повышению интеллекта проводились не только на обезьянах и преступниках, доставленных из военных тюрем, но также на собаках, кошках и других животных. Я никогда не подвергал Орсона тесту на коэффициент интеллектуальности; карандашей для собачьих лап не существует, а сложных голосовых связок у него нет, поэтому он не разговаривает. Однако он все понимает и умудряется заставить понимать себя. Он умнее обезьян.

Думаю, он так же умен, как человек. Если не умнее.

Я уже говорил, что обезьяны ненавидят нас, потому что мы дали им способность мечтать, но не дали средства, которое позволило бы им реализовать мечту, нарушив естественный порядок вещей. Но если их враждебность и страсть к насилию объясняются именно этим, почему Орсон, который тоже оказался по ту сторону естественного порядка вещей, такой добрый и любящий?

Он заключен в теле, которое служит потребностям разума куда хуже, чем тело обезьяны. У него нет рук, да и зрение относительно слабое, как у большинства одомашненных представителей семейства псовых.

Обезьяны могут найти покой среди себе подобных, но Орсон обречен на страшное одиночество. Хотя должны быть и другие умные собаки, я их еще не встречал. Мы с Сашей и Бобби любим его, но этого мало: мы не можем разделить его опыт и взгляды. Поскольку Орсон единственный в своем роде (по крайней мере, пока), я могу догадываться, но не могу полностью понять тоски, которую он испытывает, даже находясь среди друзей.

Может быть, то, что он не ощущает ненависти, объясняется его собачьей натурой. Я думаю, собаки появились на этом свете для напоминания человечеству о том, что любовь, преданность, доверие, смелость и доброта есть качества, которые наряду с честностью являются главными на свете, квинтэссенцией настоящей жизни.

В доброте Орсона я вижу то, ради чего трудилась моя мать. То, что наука способна принести свет в наш довольно темный мир, сделать нас лучше, возвысить дух и напомнить, что Вселенная обладает удивительным и поистине бесконечным потенциалом.

Моя ма надеялась закончить работу огромного значения. Она связалась с разработкой биологического оружия, потому что это был единственный способ получить финансирование, необходимое для реализации ее проекта создания ретровируса, сращивающего гены, что, как она считала, позволило бы лечить многие наследственные болезни и не в последнюю очередь мой ХР.

Как видите, моя ма уничтожила мир, руководствуясь благими намерениями. Она пыталась помочь мне. Так что мир оказался на краю пропасти из-за меня. Причиной вселенского ужаса стала материнская любовь.

Поэтому не пытайтесь говорить о двойственных чувствах, которые вы испытываете к своей матери.

Мы с Орсоном ее сыновья. Я сын ее души и чрева; Орсон — сын ее ума, но она создала его так же, как и меня. Мы братья. Это не аллегория. Мы связаны не узами крови, но любовью нашей матери, и в этом смысле у нас одна душа.

Если что-то случится с Орсоном, часть моей души умрет навсегда. Самая лучшая, самая чистая часть.

— Его надо найти, — повторил я.

— Так и будет, брат, — ответил Бобби.

Он потянулся к ключу зажигания, но не успел включить двигатель, как раздался звук, перекрывший лепет миллионов листьев на ветру и приближавшийся с каждой секундой.

Бобби положил руку на «смит-вессон».

Я не стал вытаскивать пистолет, потому что узнал этот звук. То был шум хлопающих крыльев. Множества крыльев.

Вынырнувшая из ночи молчаливая стая, похожая на полоски дранки, сорванные ветром с крыши мира, хлопая крыльями, снизилась в полуквартале отсюда и полетела к нам параллельно мостовой. Естественно, частью этой стаи была сотня птиц, которых я уже видел, но теперь к ним присоединилась еще одна сотня. Может быть, две.