Дик Френсис - Напролом
– Бобби... Пусть уходит...
В ответ я получил мощную затрещину и еще один тычок под ребра вместе с несколькими непечатными замечаниями относительно меня и моих родственников.
Бобби никак не утихомиривался. Он заехал мне в подбородок и, наконец, вырвался из моих рук, напоследок еще разок съездив меня по голове, так что я чуть не прикусил язык.
Через пару шагов мне удаетесь его догнать. Он развернулся ко мне, бранясь и становясь все более агрессивным.
– Бога ради, Бобби... – сказал я. Я не отвечал на его удары – просто стараются удержать его руки и отводить удары, выжидая, пока его запал не истощится.
Все поколения наших предков смотрели на меня из его горящих ненавистью глаз: Аллардеки и Филдинги, которые не переставая дрались на пистолетах, и на шпагах, и просто на кулаках. Бобби перенес ярость, которую пробудил в нем этот несчастный взломщик, на меня, своего старинного врага, и все разумные ограничения рухнули. Сейчас он пытался уничтожить меня. Весь его гнев, страх, отчаяние сосредоточились на мне.
Сцепившись в дикой, первобытной грызне, мы пересекли газон и очутились у калитки; и здесь, когда я оказался прижат спиной к тяжелому столбу и деваться мне было уже некуда, его убийственная ярость наконец стихла. Он уронил руки, сник, сумасшедшая сила оставила его.
Бобби тупо уставился на меня. Его глаза блестели в лунном свете, словно стеклянные.
– Ублюдок! – повторил он, но уже без прежней ярости, потом повернулся и зашагал по дорожке в сторону двора.
– Боже всемогущий! – сказал я вслух и несколько раз глубоко, с облегчением вздохнул. Некоторое время я постоял, выжидая, пока успокоится бешено колотящееся сердце, потом отклеился от столба и пошел забрать пиджаки взломщиков. Конечно, кулакам Бобби было далеко до лошадиных копыт, и все же я прекрасно мог бы обойтись без этих тумаков. "Опа! – подумал я. – А ведь через двенадцать часов мне еще предстоят три скачки в Ньюбери, и лошадки там будут одна вреднее другой..."
Пиджаки лежали там, где я их бросил, в углу между пустующей клумбой и кирпичной стеной дома. Я подобрал их и некоторое время стоял, разглядывая серебристую лесенку, которая вела на крышу, и стену, которая в этом месте была совершенно глухой. Ни одного окна. Интересно, зачем взломщикам лезть в дом в том месте, где нет ни одного окна?
Я нахмурился, запрокинул голову и посмотрел наверх. Над карнизом в ночном небе вырисовывался силуэт большой каминной трубы. Это были труба камина в гостиной. Камин располагался как раз у той стены, перед которой я стоял.
Я нерешительно взглянул на лестницу, ведущую как раз к трубе. Меня пробрала дрожь – ветер был холодный. Потом, пожав плечами, бросил пиджаки на прежнее место, прислонил лестницу к карнизу, воткнул ее поплотнее в клумбу и полез наверх.
Лестница была алюминиевая, с телескопическими секциями. Я молился, чтобы она не вздумала сложиться подо мной.
Честно говоря, я не люблю высоты. На полпути я пожалел, что полез туда. Зачем меня вообще понесло на эту шаткую лестницу, да еще в темноте? Вот сейчас грохнусь, разобьюсь и не смогу завтра участвовать в скачках. Это настоящее безумие, ей-богу!
Я добрался до крыши. Еще четыре-пять ступенек лестницы торчали над карнизом, доходя до самой трубы. На крыше лежал раскрытый мешок с инструментами: гаечными ключами, отвертками, плоскогубцами и всем прочим, рассованным по специальным кармашкам. Рядом лежал моток чего-то вроде черного шнура, один конец которого вел наверх, к кронштейну на трубе.
Я пригляделся к трубе повнимательнее и чуть не рассмеялся. Мы слишком многое принимаем как само собой разумеющееся. Некоторые вещи мы видим каждый день, не давая себе труда рассмотреть их. На кронштейне, вбитом в трубу, были два телефонных ввода, провода от которых шли в дом Бобби. Я ведь сто раз видел эти провода, и мне даже не приходило в голову, что они прикреплены к трубе. Провод уходил во тьму, к телефонному столбу, стоявшему у дороги, старая надземная система, которой нет только в самых новых районах.
На кронштейне, на конце черного шнура, был маленький квадратный предмет величиной примерно с кусок сахару, с торчащим из него тоненьким стерженьком длиной примерно в палец. Я осторожно потрогал его и обнаружил, что он болтается, словно закреплен только наполовину.
Луна садилась – как раз тогда, когда мне нужен был свет. Я ощупал эту квадратную штуковину и нашел полузакрепленный винт. Я не видел его, но он легко отвинтился и скоро выпал мне в руку. Кубик со стерженьком отвалился от кронштейна, и я наверняка потерял бы их, если бы не жесткий шнур, который был привязан к ним. Часть шнура успела размотаться, но я поймал его, смотал, положил шнур и кубик со стерженьком на мешок с инструментами, скатал его и застегнул на пряжку.
Я подумал, что мешку с инструментами ничего не сделается, если он упадет на клумбу, поэтому я швырнул его вниз и спустился по лестнице так же медленно и осторожно, как поднимался, стараясь не упасть. Нет, верхом на лошади чувствуешь себя куда увереннее.
Я подобрал пиджаки и мешок, а лестницу оставил на месте. Выйдя из сада, я прошел по дорожке к двери кухни. На пороге стояла Холли в халате, дрожа от холода и беспокойства, с расширенными от страха глазами.
– Слава богу! – сказала она, увидев меня. – А где Бобби?
– Не знаю. Пошли в дом. Выпьем чего-нибудь горячего.
Мы вошли в кухню – там всегда теплее, – и я поставил чайник. Холли высматривала в окно своего пропавшего мужа.
– Он скоро придет, – сказал я. – С ним все в порядке.
– Я увидела, как мимо пробежали двое людей...
– Куда они побежали?
– Через забор и в загон. Сперва один, потом, чуть попозже, другой.
Второй... как бы это сказать... стонал.
– Хм, – сказал я. – Бобби ему врезал.
– В самом деле? – в ее голосе появилась гордость. – А что это были за люди? Это был не Джермин. Они приходили за его лошадьми?
– Тебе чего налить, – спросил я, – кофе, чаю или шоколаду?
– Шоколаду.
Я сделал ей шоколаду, заварил себе чаю и поставил дымящиеся чашки на стол.
– Садись, – сказал я. – Он сейчас вернется.
Она неохотно подошла и села. Я положил мешок с инструментами на стол и принялся его расстегивать. В Холли проснулось любопытство.
– Видишь вот эту маленькую коробочку со стерженьком и шнуром? спросил я. – Готов поручиться чем угодно, что это и есть та самая штука, через которую прослушивали ваш телефон.
– Но она же такая маленькая!
– Да. Жалко, что я не разбираюсь в электронике. Ничего, завтра выясним, как она работает. – Я взглянул на часы. – Пожалуй, уже сегодня.
Я рассказал ей, где нашел "жучков" и как мы с Бобби вспугнули пришельцев. Она нахмурилась.
– Эти двое... Они что, привинчивали это к нашему телефону?
– Нет, скорее наоборот, снимали. Или меняли батарейку.
Холли поразмыслила.
– Я ведь вечером говорила тебе по телефону, что завтра к нам приедут искать "жучков".
– Говорила.
– И, наверно, они это услышали и подумали... ну, эти двое... что если снять "жучок", телефонисты ничего не найдут и мы никогда ничего не узнаем.
– Да, пожалуй, ты права, – сказал я. Я взял один из пиджаков и принялся методично обшаривать карманы, выкладывая на стол их содержимое.
Холли с удивлением смотрела на это.
– Неужели они забыли свои пиджаки?
– У них не было особого выбора.
– Но все эти вещи...
– Они были ужасно беспечны, – сказал я. – Дилетанты!
В первом пиджаке обнаружилась пачка бумаги для заметок, три ручки, записная книжка, носовой платок, две зубочистки и бумажник, который я показывал Бобби в саду. В бумажнике оказалась небольшая сумма денег, пять кредитных карточек, фотография девушки и талон на прием к зубному врачу. Кредитные карточки были на имя Оуэна Уаттса. В записной книжке было не только то же самое имя, но также адрес (домашний) и телефон (рабочий). Страницы были полны записей о встречах и говорили о деловой и упорядоченной жизни.
– Ты чего мурлычешь, как кот, который ест сметану? – спросила Холли.
– А ты погляди!
Я придвинул к ней имущество Оуэна Уаттса и принялся опустошать карманы второго пиджака. На свет появилась еще одна пачка бумаги, еще несколько ручек, расческа, сигареты, одноразовая зажигалка, два письма и чековая книжка.
В наружном нагрудном кармане обнаружился также прозрачный пластиковый футлярчик с карточкой, на которой золотыми буквами было написано, что мистер Джей Эрскин является членом пресс-клуба, номер членского билета 609, Лондон ЕС-4АЗJВ; на обратной стороне были подпись и адрес мистера Эрскина.
"Как будто нарочно, чтобы не осталось никаких сомнений", – подумал я.
Я набрал рабочий телефон Оуэна Уаттса, и трубку тут же сняли.
– "Ежедневное знамя"! – сказал мужской голос.
Я, удовлетворенный результатом проверки, положил трубку, ничего не ответив.
– Что, никого нет? – спросила Холли. – Это и неудивительно, в такое-то время!
